— Пастор без сутаны... — повторил Рохелио. — очень-то это много. Но в любом случае я сегодня же сообщу обо всем инспектору Грильо. Возможно, они успеют их перехватить.

Они не знали, что уже несколько часов назад под покровом ночи коричневая машина с разбитым передом пересекла границу Мексики. Гонсалес воспользовался тем пограничным пунктом, через который обычно проходил груз наркотиков — там, где у него было все схвачено.

Рохелио вдруг стал замечать, что стареет. Разумеется, мысли о неизбежной старости приходили ему в голову и раньше, но все эти годы ему казалось, что времени впереди еще достаточно, что она наступит не сейчас, а еще через неопределенное количество лет. И вот теперь, после гибели брата он почувствовал себя старым.

Когда-то в ранней юности он попал в автомобильную катастрофу и провел несколько лет в инвалидном кресле. К счастью, удачная операция позволила ему вновь встать на ноги, но сейчас ему казалось, что он снова вернулся в прежнее беспомощное состояние. Нет, он не стал калекой. Напротив, теперь, оказавшись в семье старшим, Рохелио был деятельным как никогда. Но груз свалившейся ответственности давил его.

Смерть брата-близнеца потрясла Рохелио. Ведь с самого рождения они с Рикардо всегда были вместе. И даже став взрослыми, они продолжали быть не только братьями, но и лучшими друзьями — между ними сохранялось то понимание друг друга без слов, какое характерно для близких родственников, выросших под одной крышей, и тем более для близнецов.

Многие годы Рохелио казалось, что его жизнь течет спокойно и безоблачно. Женитьба на Эрлинде, рождение Тино, а совсем недавно и крошки Флориты, спокойная семейная жизнь были для него источником самого настоящего человеческого счастья. Пусть он не сделал такой блестящей карьеры, был вовсе не так богат, как брат, но он никогда не считал себя неудачником.

И вот теперь счастливая жизнь кончилась. Рикардо погиб при самых загадочных обстоятельствах, но это было еще не все. Сын Тино, его надежда и гордость, вдруг резко изменился. Рохелио и не заметил, как любознательный приветливый малыш вырос и превратился в красивого парня. Он уже заканчивал колледж, и Рохелио с Эрлиндой надеялись, что Тино без труда поступит в университет, но внезапно что-то разладилось в их отношениях.

Всегда кажется, что изменения к худшему происходят внезапно, на самом деле они наступают медленно, но мы сначала не замечаем или стараемся не замечать их первых симптомов. Так и Рохелио не замечал того, что отношения с сыном становятся все холоднее, пока не оказалось, что ока говорят на разных языках и больше не понимают друг друга.

Вспоминая события последних месяцев, Рохелио видел, как шаг за шагом рвались его связи с сыном, как беседы становились все менее доверительными, и наступило отчуждение.

В один прекрасный день он заметил, что Тино курит, Наверно, он поступил неправильно, резко отчитав сына, Эрлинда тогда расплакалась, хотя, возможно, не следовало делать из курения такой трагедии — ведь и сам Рохелио курил в молодости, и большинство его знакомых мужчин, а также некоторые женщины были просто заядлыми курильщиками. Тино так и не понял, почему он в восемнадцать лет не имеет права решать, курить ему или нет.

Дальше пошла выпивка. Когда Тино в первый раз пришел домой поздно и от него пахло спиртным, Эрлинда устроила ему настоящий скандал, называя сына алкоголиком. Рохелио уже и тогда показалось, что это слишком и что жена не права, но он из воспитательных соображений взял сторону матери.

Но настоящий разлад начался, когда однажды Эрлинда увидела сына в компании, которая показалась ей опасной. Тино в обществе двух парней и трех девушек пил открытом кафе баночное пиво. При этом одна из девчонок хохотала, шутливо обнимала его и, в конце концов забралась к нему на колени. Возмущению Эрлинды не было. Она как будто забыла свою молодость, которую, между прочим, в кафе «Твой реванш». Однако Эрлинде, как и многим другим людям, собственная молодость сквозь призму лет начинает казаться если не безгрешной, то, во всяком случае, значительно менее вульгарной и отвратительной, чем «то, как ведет себя нынешняя молодежь».

— Подумай! — отчитывала Эрлинда сына. — Мы с отцом столько положили сил на то, чтобы дать тебе образование, чтобы ты стал культурным человеком, а ты... тратишь время попусту в компании каких-то... — она замолчала, не зная, как лучше охарактеризовать друзей Тино, — каких-то обормотов. А уж эта девица, которая на тебя вешалась! Ничего себе, хороша! Да ей место на панели!

Эрлинда так разошлась, что уже не контролировала себя, и у нее вырвались обидные слова, которых, будь она не так раздосадована, она никогда бы не произнесла. Но, как говорится, «слово не воробей...»

— Прекрати! — внезапно закричал Тино.

Эрлинда, которая хотела добавить еще какой-то обидный эпитет к характеристике друзей сына, осеклась. За восемнадцать лет не было ни одного случая, чтобы Тино повысил на мать голос. Сейчас это произошло впервые. И Эрлинда, и сам Тино были настолько потрясены этим, что ссора сама собой прекратилась, однако с этого дня отношения матери с сыном были испорчены окончательно.

— Подумай, Рохелио, — плача, говорила Эрлинда поздно вечером мужу, не в силах заснуть. — Я растила его, воспитывала, и для чего? Чтобы он сидел с этими косматыми обормотами? Чтобы эти девки на него вешались?! Неужели он достанется одной из таких?!

— Успокойся, — пытался урезонить жену Рохелио. — Это же ничего не значит. И кроме того, ты же совсем не знаешь, кто были эти ребята. Может быть, они вовсе не такие плохие...

— Ты бы их видел! — всхлипывая, говорила жена. — Парни какие-то всклокоченные, волосатые. А уж девицы... На голове — «взрыв на макаронной фабрике», юбки короткие, так что едва попу прикрывают... и все, как одна, без лифчиков!

 Ты даже это успела заметить! — засмеялся Рохелио.

— Тут не хочешь, да заметишь, — ответила Эрлинда.

— Сейчас такая мода, — успокаивал ее Рохелио. — Вспомни, когда вы с Розой были молодыми девушками, разве вы не носили ничего такого, что не нравилось старикам? — Помнишь, как на улицах старые индеанки плевали в след; девушкам, которые выходили на улицу в брюках.

— То брюки, — возразила Эрлинда, — а тут юбки больше похожие на набедренные повязки у дикарей. 

Рохелио так и не удалось убедить жену, что нет ни страшного в том, что у Тино такие друзья. Положа руку на сердце, ему и самому хотелось, чтобы сын больше времени уделял учебе, чем развлечениям, и под давлением Эрлинды он несколько раз пытался поговорить с ним. Однако Тино только мрачно отмалчивался, и вместо разговора у Рохелио получалась длинная скучная проповедь о благонравной поведении.

Это было начало. Постепенно дела пошли все хуже, Тино вообще перестал разговаривать с родителями и лишь односложно отвечал, когда они задавали ему вопросы.

— Тино, ты куда? — спрашивала Эрлинда, когда видела, что сын собирается уходить.

— На улицу, — сухо отвечал тот, стараясь не смотрел на мать.

— Когда вернешься?

— Не знаю.

— Но с кем ты встречаешься? — настаивала Эрлинда.

— Какая тебе разница, — бормотал Тино. — Ты все равно не знаешь.

— Но я хочу знать! — повышала голос мать.

Однако Тино, не говоря больше ни слова, ускользал, плотно прикрыв за собой дверь. 

Он стал частенько возвращаться поздно, открывал дверь своими ключами, стараясь не шуметь; проходил к себе в комнату. Но Эрлинда не могла заснуть, пока он не приходил. Она стала нервной, издерганной, часто срывалась. Это очень плохо отражалось на Рохелио и на маленькой Флорите, которая не могла понять, почему мама сердится, почему она вдруг ни с того ни с сего принимается плакать. 

Рохелио понимал, что нужно как-то наладить жизнь в семье, но не знал, как это сделать. Он хотел поговорить с племянницами — с Лус или Дульсе, возможно, они смогли бы найти общий язык с Тино, но у тех были свои проблемы.

А после гибели Рикардо ему и вовсе стало не до этого.

Густаво и Исабель не смогли надолго задерживаться в Мехико — их ждала работа на ранчо, но, уезжая, Густаво настоятельно попросил Рохелио сообщать ему все, что удастся узнать. Если будет нужно, он непременно приедет.

Когда они уехали, Рохелио остался наедине со своими подозрениями. Разумеется, все вокруг оплакивали Рикардо, на Розу и девочек вообще было страшно смотреть, но никто не воспринимал всерьез подозрений, которые мучили Рохелио. Они считали, что смерть брата настолько потрясла его, что он перестал воспринимать события объективно.

— Что поделаешь, Рохелио, — говорила ему Ванесса, — люди гибнут ежедневно, просто обычно это не наши с тобой родственники и знакомые.

Ванесса казалась расстроенной. Теперь, когда Роза овдовела, в душе Эрнандо вдруг проснулись те романтические чувства, которые он испытывал к ней когда-то и которые, по-видимому, все эти годы теплились в его душе.

Рохелио, как мог, утешил ее — он был уверен, что Роза не может так быстро забыть своего Рикардо.

И не только Ванесса, большинство других людей, которые окружали его, были настолько озабочены своими проблемами, что не желали вдаваться в то, что твердил им Рохелио. Полиция установила, что произошел несчастный случай, стоит ли не доверять ее выводам и усложнять и без того сложную жизнь. Только Густаво и Исабель поддерживали Рохелио, но они были далеко.

В конце концов самому Рохелио стало казаться, а не придумал ли все это он сам. Но когда через несколько дней он снова встретился с комиссаром Грильо, тот только укрепил подозрения Рохелио. Комиссару полиции не составило труда установить, что опасный рецидивист, глава мафиозной группировки, торговец наркотиками Федерико Саморра действительно бежал из тюрьмы при совершенно загадочных обстоятельствах.

— Это совершенно необъяснимо, — рассказцу комиссар Рохелио. — Оттуда бежать невозможно. Это первый случай за последние пятнадцать лет.