- Бей! – меня накрывает волной выбивающей боли, больше не моей… – Бей по моему отражению! Со всей силы, моя девочка!

Пальцы сжимают лакированную древесину бейсбольного атрибута. Мне настолько больно и пусто, что не кроет больше параллелью с той роковой летней ночью, которая стоила свободы и падения в затяжной ад. Хозяин отдал приказ. Даже у приговоренных к разрыву есть право последнего желания, даже с врагами пьют последний бокал, неистребимая вековая традиция под соусом благородства. Руки дрожат, когда я поднимаю биту. Мне все равно. Что я смогу сделать в такой апатии?..

Вспышка молнии испепеляющим разрядом в сто тысяч вольт длительностью в десятые доли зависшей секунды. Треск громового разряда взрывает повисшую тишину в моем отчаянном крике вместе с ударом по циничному отражению б**дского зеркального полотна – со всей силой вспышки умирающей сущности, до раскаленной боли в запястьях, наугад, без цели разбить отражение и стереть из памяти его взгляд…

Треск расколотого стекла. Разлет отражающей реальности на острые осколки, от хлесткого удара осевших у моих ног, лишь незаметный каркас ячеистой лески не позволил острым кинжалам впиться в мое дрожащее тело в хаотичном фейерверке разрушения. Застывший взгляд, заключенный в бриллиантах мозаичных кусочков разбитого зеркала у моих ног… мне безумно мало! Второй удар простреливает плечо отдачей болезненного излома, обнаженные ноги царапает осколками, которые в этот раз мельче, и их куда больше. Вздрагиваю, словно насквозь прошитая автоматной очередью собственного падения, от грохота рухнувшего оборванного полотна еще относительно цельного зеркала, за которым больше нет портала в бездну, только белоснежная стена с легкими изломами натянутой бесцветной паутины защитного плетения… Я не замечаю ничего. Крик, разрывающий застывшее сердце, сбрасывающий оковы сковавшего льда, боль в суставах от безжалостных ударов по остаткам зеркал, белой стене, плинтусам, возле которых рассыпалась бриллиантами жестокая амальгама.

- Давай… разбей! Уничтожь это! Вырви этот страх из своего сознания! – бита выпадает из моих пальцев от острого болевого прострела в ключицу, не похожего на предыдущий, захлебываюсь в приступе сухих бессвязных рыданий, теряя ориентацию в пространстве. Если я упаду на колени, изрежу все ноги мелкими осколками уничтоженного зеркала.

Теплые ладони накрывают мои дрожащие от напряжения плечи. Сухой шепот с оттенком зеркального страдания затихает на губах, едва достигая моего сознания.

- Ты больше никогда не будешь этого бояться… Ты сама с этим справилась! Моя Юля!

Эти сильные руки держат свое обещание. Они не дают мне упасть в буквальном смысле, удерживая за плечи. В его ладонях столько силы и нежности… В его крови сейчас столько же боли. Как и в моем сердце…

Но кто, б**дь, в этом виноват?!!!

Меня трясет. Зубы выбивают дробь до противного скрежета уязвимой эмали… Я не могу… не хочу… Я больше не позволю ему растопить мой лед после того, как он сам бросил меня замерзать в отражении неумолимого ледника!

Я его уже чувствую… Вот он! Проникает в кровь ледяными иглами пугающего спокойствия. Может, чтобы обрести подобное, нужно пережить боль? Срываю бездушный пластик защитных очков с лица. Они могли защитить от осколков, но не смогли защитить от рыданий, от боли, от зла, которое так легко, играючи, причинил самый близкий человек! Я не хочу, я не могу, я не вынесу больше подобных слез!

Боль в ключице усиливается, когда я резко веду перенапряженными плечами, сбрасывая с них его ладони. Линия согнутого в позе страдания позвоночника скрыла игольчатый узор ледяной изморози, которая постепенно заставила выпрямить осанку. Я смотрю в белую искалеченную стену. Там больше никаких зеркал, но я вижу сейчас отражение его глаз. И мне нет дела до беспокойства, раскаяния, разламывающей боли в двух омутах цвета расколотого изумруда.

- Е**ный садист. Такой же, как и он!

Мне плевать на регламент и путаницу между «ты» и «вы». Я не буду реветь и биться в истерике, воздевая руки к небу в отчаянном крике «как ты мог?». Я вообще больше не буду ничего делать! Дыхание все чаще и тяжелее, жесткая поверхность ламината ощущается кожей, но у меня нет сил подняться с пола. Как и нет ни малейшего желания ни на что. Ни следить за этим регламентом, за уверенными шагами, которые заставляют сердечную мышцу дергаться в такт, подобно ударам разрывающих пуль беспощадного снайпера. Там нет зеркал, там есть что-то другое… Средства «доуничтожения», если зеркала не выполнят своей функции. Мне все равно.

Рожденный из одного сгустка темной энергии конгломерат носителей грозовых разрядов. Беснующийся хаос разрушения микрочастиц, которые в этот раз умирают без фейерверков и прощальных криков, они самоуничтожаются в абсолютной тишине спокойной апатии.

Она неизбежна… Ты же не думал, что один, сам, в этот момент и навсегда, имеешь уникальную способность все контролировать, продавливать своей черной властью? Как же успешно умеет маскироваться Тьма! Она может носить белый шелк обманчивого положительного биополя, скрывающего темную энергетику. Она может даже убедить в этом ту, кого выбрала жертвой - в данном случае, меня, разве трудно? Отогреть, усыпить сладкими словами, выдать дозу необходимой вакцины от падения в депрессию в виде боли и подчиняющего приказа не подниматься с колен… Она так настойчиво пыталась вырваться из его глаз всякий раз, когда мы были вместе (Алекс не зря запретил мне смотреть)! Непроницаемое тепло изумрудов, которые могли темнеть в один момент… А тьма никогда не бывает теплой! И не умеет долго прятаться. Я не хочу смотреть и видеть. Какая разница: зачем, для чего? У него нет права смотреть на меня так, окутывать куполом защиты, заботы, раскаяния, нежности и прочей сопроводительной херни, именно так и без прикрас! Он так умело усыпил мою боль лишь для того, чтобы исследовать бреши в оборонительном укреплении… и ударить по ним всей своей артиллерией Мастера от садизма!

Брось свой пустой лист, твари не ходят в белом!..

Когда обжигает боль… Я не вскрикиваю и не дергаюсь. Я вжимаюсь бедром в ламинат до продавливающей боли, которую не замечаю практически так же, как и первую. Не вполне понимаю, почему ее жалящие очаги расцвели одновременно на икре, щиколотке, подколенной ямке и бедре. Перевожу взгляд на покрасневшую кожу, которую сейчас так нежно, смывая поцелуи боли, гладит. Я не знаю, что это – переплетение более чем пяти кожаных шнуров с наконечниками в виде кисточек. Я должна это остановить. Прямо сейчас, преодолевая свою апатию и не игнорируя настойчивый голос в голове.

Голос. В голове. Он свел меня с ума.

Его шепот все настойчивее вместе со взмахом мужской кисти с плетью-семихвосткой и эвтаназией холодными иглами ненависти, застывающих в капиллярах уставшего сердца. Раньше оно разрывалось от предательства и сжималось от боли, а сейчас оно получило анестезию от удвоенного обмана. Первый визит апатии превратил меня в овощ, а второй – в Снежную королеву с остывшим сердцем. Мне много не надо, (к черту мартини, напиток ванильных принцессок! Бармен! Подобрал челюсть и выполнил, быстро! Концентрат прозиума, два кубика льда, с ментолом не надо. Сам ментол - в тонкую гламурную дрянь вымораживающим ударом в небо, гортань, легкие и дальше по капиллярам, огонь спрячь, поднеси вместо зажигалки жидкий азот). А тебе мало… Хочешь мою кровь? Ломай белые резцы своей голливудской улыбки в попытке впиться в мою шею, потому как кровь застыла только что твердым кубиком льда!

Вихри белой метели, молчание ледяной зимы с обжигающим, угасающим предсмертным шепотом в очередной раз растерзанного доверия… Скажи это, не молчи, скажи, и ничего не бойся, тебе больше нечего терять!

- Моя свобода больше не в вашем отражении!

Это мой триумф, лишенный смысла. Непрочувствованный, неосознанный и безрадостный. Поднимаю глаза, встретив грани-переливы оттаивающих изумрудов, в которых непроницаемая поволока безжалостной силы и власти медленно застывает кристаллами шока и ужаса. Я это вижу, или, может, чувствую? Есть так много эмоций, которые применимы к настоящей ситуации: облегчение, тепло, боль, нежность, сожаление, раскаяние, удивление. Нет ни одной в его глазах! В этих зеленых омутах всегда показательное равнодушие к боли и страданиям жертвы. Которое не считать ни одному дешифровальщику. А у меня то же самое, только не отражается в глазах… Меня вымораживает изнутри острое чувство еще не понятой потери.

Комната плывет перед глазами. Головокружение нивелировано обмораживающим спасительным блоком моей персональной мерзлоты. На его фоне жар чужой ладони отзывается болевым шоком в сплетенных мышцах, но я не вздрагиваю и не захожусь в вопле надрывного страха и душевной боли. Я просто медленно расцепляю хватку его пальцев на сгибе своего локтя и не отбрасываю, нет, спокойно отвожу руку в сторону, оглядываясь по сторонам…

Бриллианты расколотых зеркал. Легкий перезвон слегка колышущихся цепей. Я такого будущего хотела? Безвольной участи игрушки? Как ни странно, отчасти да. Я горела этим в обмен на молчаливое заверение в том, что никогда не предадут и не причинят острой боли, не физической, мое сознание ее практически не запоминало - а той самой агонии расколотого доверия. Все по законам жанра – ты сама вложила ему в руки нож благоговейной покорности и надежды, что именно он исцелит тебя от кошмаров прошлого. И ты не виновата. Откуда тебе было знать, что он всадит тебе его прямо в сердце по самую рукоятку, прямо в яблочко доверчиво нарисованной тобой же мишени поверх груди?

Голос бьется в стены моего Ледяного Дворца. Айсберг пал жертвой глобального потепления, потому что его холод непроизвольно выпила я. Выбор был невелик: сделать это или сойти с ума. В этот раз окончательно.

- Я не могу отпустить тебя… Дай мне все объяснить!