- Мне бы следовало это сделать… Только, боюсь, желание брать тебя и иметь до изнеможения делает наказание отстроченным во времени, моя горячая, ненасытная саба!

Физически ощущаю, как затрепетали стеночки вагины, выбросив гейзеры сока ответного желания. Кажется, я люблю его в этот момент, почти люблю и больше не замечаю ничего вокруг, раскрываясь лепестками возбужденной киски, вбирая в себя головку эрегированного члена, не делая никаких резких движений, потому что есть одно лишь беспрекословное право брать меня и трахать – его!..

Где-то очень глубоко, на задворках моей души, придавленная, почти расплющенная прессом новых ошеломительных ощущений и зарождающегося чувства, беснуется Тьма. У нее глаза цвета черного эспрессо, у нее несовместимые с жизнью сквозные ранения, но она, сука, все равно рвется к жизни, рыщет в потемках, наблюдая издалека за плавающими огнями северного сияния, которые не может достать рукой. Она потерялась между мраком и надеждой на свет, ей никогда не вернуться больше в прежний мир, хотя да, она пытается. А я слишком счастлива, чтобы заколотить ржавые гвозди в купол ее саркофага. А может, дело совсем в ином.

Может, все это больше не имеет абсолютно никакого значения!


Глава 21

Она грубая. Шершавая и неудобная. При одном ее виде воображение выписывает штрихи пугающих ассоциаций с кровоточащими ссадинами и пережатыми до онемения конечностями. Единственное, что хоть как-то смягчает отталкивающее впечатление – ее красный цвет, который неожиданно приятен глазу.

Она не обещает немедленной боли, как от ремня или же от стека. Такую Эля запечатлела на той самой фотосессии с подвешенной моделью? Непроизвольно дергаю плечами. К подвесам я точно не готова, выкрикну стоп-слово так громко, что разлетятся все птицы в окрестностях его загородного владения. Откуда такая умиротворенная абсолютная уверенность, что оно мне сегодня не понадобится?

- Ты готова? – приглушенный тембр с греховно-соблазнительными оттенками накрывающей власти запускает уже знакомые спирали живого пламени по сплетениям нервов и эмоций. Они проникают в каждую клетку, не оставив шанса контрлагерям обреченной на провал капитуляции, смягчая свою агрессию выстрелами алой эйфории в распускающиеся крылья. Они будут трепетать даже в объятиях грубой дратвы, умножая ощущения, раскрывая, заполняя кровь безграничным доверием к этому мужчине, который в данный момент держит в своих руках мой перевернутый мир, исцеляя его своими прикосновениями.

И кто сказал, что методы исцеления всегда безболезненны и соответствуют исключительно твоим желаниям? Ты поймешь это позже, может, уже совсем скоро, пока же еще доверие борется с осторожностью и робким страхом нового погружения.

С ним я избегаю произносить какие-либо слова, делаю это, когда требуется немедленный ответ, где не прокатит язык жестов. Сейчас же мне достаточно просто кивнуть. В плену его спасительной тьмы я готова на многое, движимая одним желанием – познать эти грани, вскрыть их, выпустив собственных внутренних демонов на свободу.

Звуки от уверенных шагов по паркету – он никогда не торопится. Колени отзываются мимолетной болью на его приближение, женская сущность все еще протестует, сопротивляется захватчику, хотя уже заведомо готова сдаться и расслабиться. Просто так положено. В движении и сопротивлении, отчасти, жизнь. Двигатель. До тех самых пор, пока ты не пустишь в нее кого-то иного – и тогда вашей объединившейся энергии хватит даже для того, чтобы завоевать мир. Надо так мало: просто принять его власть и остаться той, кем ты всегда хотела быть – маленькой, бессовестной и ранимой птичкой под крылом его защитного поля, лишенная какой-либо ответственности за свои поступки. Выбирала не ты, ты сделала все, что могла. И поэтому за капитуляцию никто не осудит. Тонкие игры разума и психологии не исследованы и не поняты до конца, но именно они раскрыли твои крылья. И совсем скоро они не будут мерцать алыми отблесками. Нет, совсем скоро они будут сиять алым свечением вне зависимости от времени суток.

Его дыхание на моей шее в унисон с прикосновением грубой веревки к талии, до рефлекторного сжатия мышц пресса и легкого напуганного всхлипа. Я бы рада избавиться от подобной реакции, ощущая, как внутренне сжимается он сам, легкий намек на расстройство и сожаление, которое моментально скрывает стальная маска настоящего доминанта. Это и не маска вовсе, я уже успела в этом убедиться. Как эти две сущности уживаются в таком потрясающем человеке, не конфликтуя между собой а, наоборот, дополняя друг друга?

По тактильному ощущению бондажная веревка не такая грубая, как могло показаться визуально. Ее прикосновение скорее ласковое, чуть придавливающее, согревающее, в отличие от цепей. Еще один виток ложится на линию выступающего рельефа нижних ребер, чувствую кожей, как затягивается фигурный узел за моей спиной. Щелчок – предположительно, ножниц - и очередная петля стягивается под грудью, завершая свою миссию быстрым узелком по пику позвонка.

Он не произносит ни слова. Молчу и я, слова сейчас абсолютно не нужны. Уже привычный виток ложится поверх груди, достаточно высоко, чтобы не передавить молочную железу, новый узелок более резкий и ощутимый. И все равно, несмотря на это, по телу бегут реки пока еще не разогретой до максимума лавы, увлажняя изнутри всплеском ненасытного желания от его близости и пальцев, которые едва задевают кожу теплыми росчерками.

В шибари есть что-то от магии. В вымеренном течении секунд, в зависших временных петлях пауз перед новым витком, в закреплении заклинания быстрыми узлами, ловцами чувств. Узор веревочных отрезков расцветает рунами в сознании, они уже начали свое действие, запустив самую древнюю программу отношений мужчины и женщины (они увидели свет в те времена, когда подчинение своему мужчине бежало в крови каждой девушки). Ловлю себя на мысли, что ни разу не вздрогнула, хотя затянувшиеся узелки сложно назвать нежными. Покорно опускаю голову, подчиняясь нажиму ладони Алекса, жмурюсь от тепла пальцев, скользнувших вниз по позвоночнику в суховатой благосклонной ласке заботливого и непримиримого Хозяина, повелителя своей нежной рабыни и ее воли. Так кратковременно, что непроизвольно сжимаю губы от внутреннего несогласия с очередной остановкой.

Секунды кажутся вечностью, прежде чем он обходит меня со спины и опускается рядом на одно колено. Неизменный синий костюм в тонкий рубчик, чуть ослабленный узел галстука, непроницаемое выражение еще не окончательно потемневших глаз. Внутренне подаюсь навстречу его ладони, огладившей скулу и задевшую чувствительные рецепторы верхней губы.

- Опусти глаза в пол. Или ты забыла, что я тебе запретил?

- Простите, Хозяин, - протокольный этикет произносится легко, естественно, подобно вдоху и выдоху. Мне не страшно, я заинтригована и расслаблена, поэтому беспрепятственно позволяю свести собственные ладони вместе и покорно опускаю взгляд в пол. Линии паркета плывут перед глазами, мое единственное спасение - в попытке ускорить застывшее время.

Петля стягивает запястья – вроде бы туго, но это не вызывает дискомфорта. Кажется, от веревки веерной раздачей расходятся невидимые лучи желания и предвкушения… хотя готова поклясться, что всему виной его сильные пальцы. Они со вчерашней ночи лишили меня прежнего покоя. Хочется вобрать их губами на полную длину, приласкать языком, задержавшись на сгибе фаланги, скользнув по отполированной глади ухоженных ногтей с легким озорным прикусом кутикулы. Но, согласившись быть с ним, я согласилась и на его правила, которые больше не подлежат обсуждению. Глаза в пол – по умолчанию, недопустимость каких-либо вольностей, и, как бы сильно не колотило желание наблюдать за техникой обвязки моих кистей, мне приходится изучать рельеф паркета.

Узлы намеренно затягиваются грубыми рывками, но, поскольку не причиняют боли, это не имеет никакого значения. Опускаю связанные руки на сомкнутые колени, оставшись снова одна, мучиться ожиданием предстоящего… не от страха или волнения, а лишь оттого, что паузы воруют у меня его присутствие!

- Руки выше! – подчиняюсь властному голосу, не без удовольствия отметив, что натяжение веревки стало ощущаться по-иному. Узлы накрыли позвонки, и это ненавязчивое трение-давление отдалось пульсацией в подрагивающей вагине. Сложенный вдвое отрез гибкого девайса для фиксации захватывает петлей мои связанные запястья, чтобы разделиться на ключицах на два независимых отрезка. Боковым зрением отмечаю, что она очень длинная.

Горячая волна накрывает снова, когда его пальцы прикасаются к коже, вплетая новую веревку в опоясывающие тело петли, формируя два новых узелка рядом с существующими. Я заворожена этим действием настолько, что непроизвольно прикусываю губы, теряя прикосновения. Соблазн повернуть голову, чтобы увидеть, чем он занят за моей спиной, велик, но от попытки пошевелиться… я не могу в это поверить, но впившиеся в тело путы сотрясают приливом бешеного возбуждения! Оно рассыпается бриллиантовыми искрами по сплетениям мышц, усиленное новым росчерком его пальцев ниже спины, которые скользят к межъягодичной впадинке, чтобы тут же перекрыть уязвимую промежность натянутым давлением веревки.

- Привстань на коленях и раздвинь ноги, сейчас же!

Сразу столько раздражающих, возбуждающих факторов! Грубоватая ласка веревки, тепло его сильных пальцев и звенящая власть хриплого от ответного возбуждения тембра! Мужское желание окутывает своим защитным биополем, заставляя приоткрыть ротик в попытке поймать глоток кислорода и унять шум в ушах от подскочившего вследствие возбуждения давления. Я не замечаю холодного металлического прикосновения к перевозбужденным пылающим губкам до тех пор, пока настойчивое нажатие, скольжение по обильной смазке моей истекающей желанием киски не прогоняет беспечный полет по волнам эйфории.