Уворачиваюсь от его рук так резко, что венок слетает с головы, успеваю зачерпнуть новую порцию природного золота, прежде чем его ладони обвивают мои кисти властным и нежным одновременно захватом.

- Проказница моя маленькая! – Губы сметены смеющимся натиском, ударная инъекция абсолютного счастья через рецепторы включившегося в игру язычка, до сладкого желания прижаться как можно крепче, слиться воедино мерцаниями двух сущностей! – Так бы и не отпускал тебя никогда… Ни сегодня… ни завтра!

- Не отпускайте! – Мне хочется смеяться беззаботным счастливым смехом, растаять без остатка в кольце рук, переместившихся на мою талию, чтобы поднять над землей. Я невесомая пушинка в океане затапливающей эйфории от сладкого единения.

- Я бы рад никогда тебя не выпускать. Только, боюсь, мы не в состоянии противостоять определенным обстоятельствам!

- Я могу завтра забить на пары. Правда! По психологии у меня зачет-автомат. С политологии отпрошусь. А маркетинг – открытой парой… Пожалуйста!

Мои ноги касаются земли, капризно надуваю губки, уловив в его голосе непреклонность.

- Никаких прогулов! К тому же тебе надо отдохнуть и восстановить силы. Юля, это не обсуждается!

- Ну пожалуйста!

- Нет, я сказал! Ты осмелилась мне возражать?

Он не злится, но и не собирается менять своего решения. Мне не остается ничего другого, кроме как обреченно пожать плечами.

- Мы все равно не расстанемся с тобой надолго. Завтра вечером выберемся на премьеру фильма. Выбери сама. Договорились?

Мерцание солнечных бликов на его лице, горячий вакуум жаждущих губ, накрывших мои для глубокого поцелуя. Тишина, лишь слегка разбавленная шумом ветра в кронах деревьев и невесомым падением золотой листвы. Счастливо затихаю в его сильных объятиях, жмурюсь от удовольствия, впитывая каждое слово, прожигающее кровь вальсом чистейшего эндорфина.

- Просто знай. Ты - самое лучшее, что со мной случалось за последнее время!..

Глава 20

Лекси непреклонна. Как бы я не отговаривала ее от утреннего визита перед парами, она не пожелала даже слушать. Не то что я не сильно желала видеть подругу, но ведь так хотелось насладиться послевкусием завершившегося уик-энда, смаковать самые горячие моменты нашего времяпрепровождения, расцвечивая их новыми красками и эмоциями, шлифуя в своем сознании порывами затапливающего счастья и первозданной эйфории, оттачивая волнами своего пост-восторга до чарующей огранки под стать редкостным бриллиантам. Плыть по волнам совершенно распоясавшихся эмоций, которые попеременно загоняли то в слезы кажущегося иллюзорным воскрешения, то в счастливый смех окрыленной открывающейся перспективой женщины. Собрать наконец на нитку ожерелья эти дорогостоящие эмоции с оттиском гравировки Limited Edition, спрятать ото всех в несгораемом сейфе своей замкнутой клетки абсолютного счастья, чтобы никто не смел к ним даже прикасаться. Только мое! Никогда никому не понять, какое сокровище отныне у меня внутри, и я буду оберегать его до последнего вздоха, защищая с оружием в руках от любых посягательств…

- Да-да, и от твоего тоже!

Мне все еще неприятно смотреть в зеркала в моем доме. Происходит нечто странное, то, чему я перестала удивляться, а именно: стоит отвести взгляд, как сердце на доли секунды сжимают щупальца беспросветной серой тоски. Она цвета и оттенка их холодного, циничного равнодушия, иногда мне хочется прижать к стеклу ладонь, но я вовремя одергиваю ее, словно опасаясь ожога. Монотонный стук в бронированные двери моего закрытого клуба имени абсолютной эйфории невесом и практически не слышен, но он есть. Он хочет пробить эти баррикады и залить кровь чувством вины и сожаления, фальшивым навязанным сабдропом, потоком отчаянных обвинений вместе с приказами, которые никогда больше не будут иметь надо мной власти, или безмолвными мольбами остановиться, отказать себе в счастье во имя… Чего? Чего, Дима? Тебе было плевать на мои просьбы, даже когда я рыдала и истекала кровью. У тебя больше нет права просить, особенно сейчас. У тебя были все рычаги для того, чтобы сделать меня счастливой, но ты ими пренебрег. Зачем, действительно – можно не уговаривать, не тратить на это силы и нервы, можно просто взять, благополучно забыв, что это не вещь, а человек. Это было так просто для тебя? Ты сам расписался в собственном приговоре.

Елена Одинцова, она же Лекси для меня и Эльки, она же «тупая блонда» для непризнанной женской части группы, она же «куколка», «прелесть», «лапочка» для всех мужчин, кому повезло оказаться под каблуком этой чудо-девочки, всегда умудрялась выглядеть лучше всех нас. Любой другой на моем месте, вернее, любая другая цинично бы фыркнула в астрал «мне бы ее деньги, я б и не так выглядела», продолжая поглощать пончики и сгрызать лак с ногтей. Большинство, но не я. Никогда не понимала, что это: дар или логические сплетения разума, избавившие меня от женской зависти и наградившие стремлением окружать себя красивыми людьми без деления на половую принадлежность. Стимул оставаться всегда на высоте или привычка ломать древние шаблоны? Мы, три подруги, были настолько разные внешне и по характеру, что конкуренция теряла смысл. Любитель светлых волос, прелесть какой глупости и натуральной груди четвертого размера при всем шарме толковой брюнетки в пуш-апе прошел бы мимо. Как и охотник-преследователь не нашел бы никакого интереса в подчинении белокурой куклы, которая вряд ли поймет, что вообще происходит. Эля же настолько разительно отличалась от нас восточными корнями и высотой творческого полета, что нам редко нравились одни и те же парни, как и мы им.

Ровно в 8:00 утра Лекси нарисовалась на пороге моей квартиры – с почти вечерней укладкой блестящих белокурых волос, в длинном светло-розовом платье с нескромным разрезом, в сапожках-чулках на высочайшем каблуке, с изысканным, едва заметным макияжем в розово-охристых тонах, с небрежно съехавшей с плеч шубе из кофейной норки, которая не грела и не доставляла дискомфорта в силу плюсовой погоды за окном. Я лишь благосклонно улыбнулась на вопли подружки при виде огромного количества роз, гербер, ирисов и прочего, неизвестного мне цветочного ассортимента, заваривая кофе и доставая из шкафчика ее любимые «Рафаэлло». То и дело доносившиеся из комнаты крики «вау!», «круть» и «супер!» выбивали приступы самодовольного смеха с легким вальяжным самолюбованием. Но, когда Ленка влетела в кухню с той самой корзиной черных и белых орхидей, я реально поперхнулась кокосовой стружкой. Оказывается, рановато, надо было дождаться ее последующих слов.

- Багира, нет, я фигею! Давай открывать цветочный магазин, а? – Ленка плюхнулась на стул и погрузила носик в эпицентр знакового букета. – Я тут вот это, короче, нашла… Они не вписывались в интерьер.

- Да, и чем же? – не знаю, как она умудрилась заметить их среди бело-алого великолепия роскошных роз. Меня этот букет смущал и пугал одновременно воспоминанием о жестоком лете, и я задвинула его от греха подальше за большие напольные вазы с розами.

- Ну, там красные, а тут - черные, и совсем не розочки!

Да уж, аргумент. Я разлила по чашечкам крепкий кофе, перечитав утреннюю эсэмэс от Алекса, ощутив, как теплая волна щемящего восторга накрыла обволакивающим прибоем, и недоуменно посмотрела на прифигевшую Лекси.

- Ты чего?

- Ты целуешь телефон!

Надо быть осторожной на людях. Я ведь действительно ловила себя на этом уже не первый раз!

- Да я так хотела «айфон», что не могу нарадоваться. Оставь в покое цветы уже, ты их так занюхала, что завянут скоро.

- Слушай, давай делиться. Ну правда. Отдай его мне, от тебя не убудет! – Лекси осторожно гладит черные лепестки, а моя стервозная сущность взрывается ярким фейерверком. Едва соображаю, что она говорит о букете. Алекс окончательно прошил мой мозг своим авторским курсивом.

- Ты это, осторожней. Отравишься.

- Чего? – Лекси смотрит на меня взглядом Олененка Бемби. Потом так же изумленно – на букет. – Ты шутишь, да?

- Нет. В джунглях Борнео, чтобы ты знала, растут черные орхидеи. Они ядовиты. Хана тому отчаянному дебилоиду, кто протопал через эти джунгли и сорвал безобидный цветочек. Он думал, что, если ушел от нашествия тарантулов, гепардов, туземцев-каннибалов и прочих неприятностей, все будет хорошо, а тут, на тебе. Ты пей кофе, остывает.

- Ты гонишь! – копирует интонацию Рейчел Макадамс Лекси, но в ее глазах я не без злорадства замечаю тревогу. Пальчики, словно ошпаренные кипятком, отрываются от черных лепестков. – Сама-то ты живая!

- Я их не тискаю без повода. Думаешь, зря спрятала? Они же только и ждут нападения.

Не могу сдержать смех, когда подруга, как ужаленная, кидается мыть руки с мылом.

- Сучка ты, Беспалова… Но довольная! Ты нам все-все-все расскажешь. Но сначала… – томно тянет она, слопав пару конфет. – Я тебя прошу, у тебя и так оранжерея... ну? Одолжи его мне… Хочешь, потом верну?

Мне потребовалось где-то минута, чтобы сообразить, о чем она говорит. Мое заражение уже вошло в критическую стадию.

- Да на кой он тебе?

- Через полчасика увидишь… ну очень надо! – не дождавшись разрешения, выдергивает стебли из губки на дне корзины, собирая в классический букет. Мне бы насторожиться, особенно тем, что она поумерила любопытство и не требует подробностей уик-энда. А ведь по глазам вижу, как трудно ей сдержаться. Может, Лекс привыкла нападать только в компании верной Эллады?

- Да забирай. Никогда их не любила.

До начала пар час с лишним, но мы намерены выпить латте в ближайшей к академии кофейне, поэтому не теряя времени, спускаемся вниз, к ее розовой «микре». Каждая из нас сегодня выглядит потрясающе. Роскошная светская львица Лекси в длинном платье и невесомой шубке и сияющая от пережитого накануне экстаза юная копия Жаклин Кеннеди в синем платье до колена, лаконичных ботильонах и черном классическом пальто до середины бедра. Волосы перехвачены у лба белоснежным ободком, который так ярко гармонирует с белым крупным жемчугом в ушах. Но главное – ее глаза, сияющие несдерживаемым счастьем и патрицианским спокойствием под стать своему мужчине. К вечерней встрече с ним я во всеоружии.