- Давай свалим отсюда.

К счастью, он не за рулем. Влад, на миг прекратив обхаживать Ленку, кричит мне вслед, чтобы оставалась на связи, ночь закончится и настанет время развозить нас по домам. Угу, черта с два я сяду с тобой в твою тачку после бутылки виски, плавали, знаем! Такси никто не отменял!

Костя обнимает меня за плечи, но… как брат. Даже держит едва уловимую дистанцию. Напугала своим имиджем дорогой леди? Или ему больше нравятся блондинки? Мы спускаемся к морю, и я, стянув босоножки, запрыгиваю на волнорез, свесив ноги. Неполный диск нарастающей луны отражается в воде, совсем скоро, в сентябре, морская вода будет светиться фосфоресцирующим блеском от обилия планктона. Завораживающее зрелище, особенно когда волны разбиваются о камни, и брызги похожи на россыпь ограненных бриллиантов.

- У тебя есть тайна, - сняв очки, говорит Костя. Перед этим он внимательно изучил мое лицо, а сейчас, обняв согнутое колено руками, разглядывает лунную дорожку. Я расслаблена до невозможности, но, несмотря на романтический антураж августовской ночи, мысли о поцелуях не желают атаковать мозг. Странно. Вроде бы как парень в моем вкусе, и все к этому располагает.

- Есть. Как и у всех нормальных людей.

- Предлагаю сыграть в игру, - он снимает с шеи платок, и расстегивает цепочку непонятного кулона. Слава богу, там не триксель! – До прилива следующей волны, в чью сторону качнется маятник, тот отвечает на вопрос другого, делится сокровенным.

- О нет, - несмотря на поспешный вскрик, эта идея не кажется такой уже и дикой. Скорее, странной. Я смотрю на него, сощурив глаза. Завтра он уезжает обратно в Киев, и вряд ли мы когда-нибудь пересечемся. То самое стечение обстоятельств, которое я так люблю. Детектор лжи на горизонте не значится, никто не узнает, если я совру или съеду в безопасную плоскость разговора, дав волю своему нескудному воображению.

Он не ждал моего согласия. Я завороженно наблюдала за маятником кулона, фиксируя боковым зрением набежавшую волну аккурат с заносом кулона влево, почти до касания его груди.

- Первый, - мне захотелось рассмеяться. – Нет вопросов… Скажи сам что-то, чего я не знаю!

- Например, почему я до сих пор не поцеловал тебя под луной и не пригласил к себе? Почему мы сидим на пирсе и играем в эту подростковую игру?

- Как вариант, - я пожала плечами, полагая, что знаю ответ. «Ты меня просто не привлекаешь как потенциальный партнер, мои чары отключены за ненадобностью, а ты слишком хорошо воспитан, чтобы переть напролом».

- Даже если мой ответ тебя обидит?

- Если я не в твоем вкусе, я смогу это пережить. Ведь это будет честно.

- Знаешь, и да, и нет, - его улыбка располагала улыбнуться в ответ. – Понятное дело, что все между нами? А то Влад следующим летом меня на порог не пустит.

- В смысле? – сдвинула я брови за секунду до того, как услышать подтверждение своей догадке.

- Юля, я не интересуюсь девочками.

Как я еще не расхохоталась! Может, поняла всеми рецепторами, что он не врет? Стоило догадаться раньше.

- Круто, - я непроизвольно подвинулась ближе, ощутив абсолютную безопасность. – А я уже думала, что мир стал… идеальным, что ли! Что в нем нейтрализовалась агрессия и пошлость с нарушением правил! – он внимательно слушал, пытаясь прочесть на моем лице…может, предвзятость? Или отвращение? Нет, ничего такого у меня не могло быть по определению.

- И, наверное, поэтому так легко с тобой. И да, я восхищаюсь женщинами с идеальным вкусом, это тоже! Работа модельера – тяга к прекрасному!

Расслабление достигло максимума.

- Теперь я, - мы дождались отката запоздалой волны, маятник не успел сделать виток обратно в его сторону. Я готова была ответить, казалось, на любые вопросы, но, когда он заговорил, у меня от подобной проницательности собеседника сдавило горло.

- Что с тобой случилось не так давно?

- Много чего, - поспешно ответила я, надеясь, что не прозвучит требование конкретизировать. Но для Константина эта игра, похоже, значила многое, и я не имела права закрываться и прятаться в ответ на его откровенность.

- Что-то погасило твои глаза, Юль. Трудно объяснить, просто… Просто они пустые!

После его слов время останавливается, зависает плотным вакуумом, который не в состоянии прошить ритмичный плеск набегающих волн. Вряд ли я вообще готова к подобному разговору! Откровенность за откровенность? Это настолько разные вещи, что, когда я, повинуясь небрежно оговоренным, не закрепленным никакими подписями на контракте правилам, начинаю говорить, из моего сбивчивого набора слов мало что понятно. Но там превалирует речевой оборот с ключевым понятием «моя вина», от которого внимательно слушающий собеседник поначалу удивленно сводит брови, а после откровенно сжимает губы, не в силах скрыть, как его раздражает мое показательное самобичевание.

- После выхода «Сумерек» в Киеве прокатилась волна тематических вечеринок, - философски замечает Константин, пока я выбиваю сигарету из пачки, неловко извинившись за то, что ему придется дышать табачным дымом. – Сейчас после бума на «пятьдесят оттенков серого», хочется закричать «не вздумайте!».

Я натянуто улыбаюсь и скептически отмечаю, что не вижу на его лице возмущения.

- Может, это цинично прозвучит, но я родился и вырос в Киеве, в столице больших денег, высоких связей и положения. К сожалению, такие вещи – обычная практика для некоторых власть имущих. В чем ты видишь свою вину, я, как ни пытался, не смог понять. Тебя в этом убедили. Причем искусно, сняв одну ответственность, но не освободив, потому что тут же взамен подсунули иную. Твоей вины в случившемся нет, я бы даже сказал, его тоже. Это попытка все решать при помощи связей и больших денег – но с нашим менталитетом подобное положение вещей стало нормой.

От этого не легче, совсем. Я начинаю жалеть, что согласилась играть в эту игру, кроме злости и спазма сердечной мышцы подобная откровенность не принесла ничего.

- Значит, у нас настолько рабский менталитет, что мы не просто не сопротивляемся подобным вещам. Мы начинаем искать в них подобие удовольствия до тех пор, пока не станет совсем поздно. Пока мы не найдем оправдания чужой вседозволенности. Мир не идеален, аминь.

От этих его слов мне хочется уйти. Выпить успокоительного, уснуть сном младенца и больше не грузить малознакомого человека подробностями своей жизни.

- А может быть, все как раз наоборот, – Костя застегивает цепочку на своей шее, и впервые проникновенно смотрит мне в глаза: – Может, в каждом есть светлая сторона. Я далек от этой субкультуры, просто о ней не слышал только ленивый, но факт особой эмоциональной открытости в подобных отношениях признается всеми без исключения. Мне кажется, ты, может, неосознанно, может, чтобы минимизировать собственный стресс, рассмотрела в нем именно это. Свет. Сторону добра, прости за пафос.

Мне хочется рассмеяться. И снова исчезнуть, чтобы не думать о том, как близка к правде была эта теория, озвученная человеком, которого я больше никогда не увижу… кроме как по телевизору на неделе высокой Моды через год.

Он проводил меня домой, несмотря на протесты, единственное, на чем я настояла, так это на вызове такси для возвращения в клуб. Мало что с ним могло произойти в этом районе ночью.

«Было?» - достанет меня расспросами Лена на следующее утро. «Было», - изобразив довольную улыбку, отвечу я, соблюдая чужую тайну. Утром я буду жалеть, что так быстро сбежала, у меня еще не скоро появится подобная возможность не просто выговориться, но и поверить чужим словам, соскрести еще один слой навязанной вины. Первые проблески осознания правдивости сказанных им слов были для меня еще сильно остры и неприемлемы, чтобы окончательно себе в этом признаться, и я взяла за основу спасительную версию о «минимизации стресса».

Этот случайный знакомый на самом деле сделал для меня в ту ночь очень много. Внутренняя пружина ненужного зажима на кнопке своей вины постепенно распрямляла сжатые кольца, растворяясь во времени, отпуская в свободный полет; я еще этого не чувствовала в полной мере, списывая на атмосферу дома, где «и стены лечат». Что-то изменилось, и не исключено, что в первую очередь во мне самой. Я наслаждалась той жизнью в кругу семьи, которой прежде у меня не было и быть не могло. Отношения с матерью с каждым часом становились крепче и душевнее, я обретала ту самую «маму-подругу», о которой мечтала с детства, завидуя одноклассницам и Ленке. Единственное, чего я не смогла – это поделиться с ней всем тем, что со мной произошло. Она переживала, просила рассказать, но я всегда встречала ее просьбы с душевной улыбкой и рассказами о тяжелых экзаменах и жаре в далеком Египте, которого так и не увидела.

Лето близилось к завершению, а я с маньячным упорством догоняла потерянные дни, в течение которых была лишена этого самого лета, погружаясь давлением чужих рук и воли так глубоко, где не существовало никаких времен года. Там с одинаковым закономерным постоянством обжигал холод арктической зимы, обдавал жаром горячий пустынный сирокко, хлестал дождь со вспышками разящих молний. Временами меня охватывала запредельная злость на Него, сознание услужливо подбрасывало смонтированные ролики, где я не мирилась с тиранией, где избивала его цепями до крови, наносила контрудар на любую провокационную фразу, блокируя любые попытки вызвать во мне страх. Сила неуемного, больного воображения! Эта ненормальная энергия требовала выхода, и не спасал даже бег по утрам, как и заплывы на дальние дистанции с танцами до упаду почти каждый вечер в клубе. Наверное, мне надо было убедиться в том, что во мне ничего не сломалось за самые неоднозначные две недели. Жизнь решила наконец изобразить подобие слабой улыбки, пока еще покровительственной, но мне на данный момент хватило даже ее.