- Ну, что такое? Я сказал, медленными глотками! – он осторожно разжимает мои пальцы, сжавшиеся вокруг стакана в спасительной хватке, чтобы вернуть его обратно на прикроватный столик. Но эти руки не собираются отпускать меня так скоро. Повелительное нажатие на плечи. Погасший в зачатке крик с желанием вырваться и сбросить сильные ладони, эта попытка обречена на провал изначально, я просто закрываю глаза, ощутив, что голова коснулась подушки. Под одеялом жарко, но когда ОРЗ подчинялись температурному режиму…

- Ну вот. Такая послушная девочка. И совсем не трудно, правда?

Трудно. Б..дь, это нереально трудно, но мне наглядно продемонстрировали, чем заканчиваются любые попытки сделать по-своему! Меня не может обмануть его ласковый голос, эта мнимая забота с оттенком неподвластного простым смертным превосходства. Я, наверное, очень хорошо знаю цену подобной ласке, ее синоним – окончательная и безоговорочная ломка. Прессинг под сладким сиропом не спутать ни с чем.

Юля, а ты ожидала чего-то другого? Чего трясешься именно сейчас, если с самого начала нарисовала в воображении картины куда страшнее? Надеялась, что они никогда не воплотятся в жизнь?

Мне хочется сбежать. Дождаться его ухода, и… но я даже не могу упаковать сумку, ничего из того, что висит в шкафу, мне не принадлежит.

- Вы сказали… все в прошлом, – я не плачу только чудом. Наверное, мне нравится ощущение этого напряжения, ужаса, ранимости и неспособности принимать решения, потому что… пустота куда страшнее! – Я могу вернуться домой? Мне же больше никто не угрожает?

Долгий взгляд. Горячее молоко, вкупе с повышенным давлением, кажется, плавит время и пространство под атакой беспристрастного взгляда.

- Если ты не против, то не в три часа ночи. – Одеяло почти до шеи, вместе с властным нажатием. – Раскроешься – никакой прогулки на яхте завтра. Тебе понятно?

Я только потрясенно моргаю, хотя, такие качели куда опаснее для психики. Правая ладонь спускается по руке вниз, огладив запястье.

- Что необходимо для полноценной прогулки на яхте? – тон препода-экзаменатора, и я не успеваю сообразить, как попадаюсь в расставленную ловушку.

- Эммм… наличие яхты? – я ловлю его взгляд, в поиске одобрения правильного ответа, и только спустя несколько минут до меня доходит смысл сказанного. На контрасте с его потрясающей серьезностью это производит эффект домино. Как мало надо, чтобы, умирая от ужаса минуту назад, сейчас закусить край одеяла, не в силах сдержать смех!

- Чувство юмора, Юля! И отличное самочувствие. А теперь спать! – он улыбается взглядом. А я лишь спустя несколько долгих минут, вытирая слезы от смеха, допиваю остывшее молоко под одобрительный кивок…


Глава 6

- Епт твою маму! Это дельфины!

Сегодня мою эмоциональность не вытравить ничем. Такой защитный рефлекс, ноу-хау истерзанной психики, которая уже устала от моих закидонов и решила испробовать все методы, чтобы не двинуться окончательно. Прежний темперамент никуда не делся, просто долго спал, а сейчас спешит отвоевать утраченные позиции. В этой войне против депрессии у него довольно высокие шансы на победу, и я не намерена ему мешать. Правда, помогать тоже – мне проще занять позицию наблюдателя. Ведь «каждый мнит себя стратегом, видя бой издалека».

- Ты слишком часто ругаешься. – Темные стекла очков скрыли взгляд, который вот уже столько времени лишает меня самообладания, но я все равно ощущаю его непроизвольно напрягшимися позвонками. Только ладони крепче сжимают перила белоснежной яхты, а темно-синие волны за бортом больше не кажутся такими угрожающими. Я только утром поняла, как сильно хочу домой, чтобы не ощущать его присутствия и не слышать голоса, который разбивает песчаные замки воли недрогнувшим тембром.

- Не так уж и часто… Правда... – хочется стукнуть себя по лбу за оправдательный лепет. Я с сожалением вздыхаю, когда парочка резвящихся дельфинов, совершив финальный прыжок, исчезает в темно-синих глубинах моря. Еще относительно рано – только десять часов утра, но солнце уже ощутимо припекает. Пока спасает соленый, свежий ветер, который пробрал до озноба на пристани.

- Не твое это. Леди не выражаются.

Где-то я уже это слышала. Мат почему-то плющит нежные мужские уши. Это, наверное, фобия всех доминантов? Им можно все: хлестать тебя всеми подручными до кровавых полос, приковывать цепями, держать в заточении, ломать волю, выбивать слезы, насиловать, не спрашивая согласия - вот только тебе материться нельзя. В подобной интерпретации «леди» не встают с колен и не имеют права даже носить одежду, пока хозяин не разрешит. Мне бы рассмеяться, но почему-то совсем не смешно!

- Я не леди. В роду не было аристократов и голубой крови. – Оттягивать возвращение за столик все сложнее, солнышко печет, а широкополая шляпа спокойно лежит на стуле рядом с ним. Что в этом ужасного, спросите вы? Да ничего, если б не тот факт, что я уже два часа успешно отражаю малейшие попытки вывести меня на откровенный диалог. Если к разговору о том, что произошло ночью, я почти готова, то к психоанализу двух роковых недель я не буду готова никогда. С меня хватило Стерхова, но он, по крайней мере, был доктором, который свято соблюдал принцип «не навреди».

Вот почему я избегаю разговора, вот почему боюсь оборачиваться и увидеть вместо него совершенно чужого человека. Живу в прежнем мире, люблю эту разбившуюся иллюзию, в которой нет нашей разлуки и последующего кошмара. На пирсе я с болезненным ожиданием, замирая от возможной удачи, вглядывалась в десятки чужих лиц случайных прохожих, в каждый силуэт, в надежде, что…вдруг увижу. С вполне логичным сожалением – мы очень рано выехали, отдыхающих так мало, мы ведь вполне могли разминуться на какие-то…полчаса? Десять минут? Цеплялась взглядом за проезжающие мимо автомобили, в надежде разглядеть «Лендкрузер Прадо», даже не понимая, что он остался в Харькове и следует высматривать совсем другую машину. Я так его и не отпустила. И, положа руку на сердце, не отпущу уже никогда…

Разговор неумолимо расставит все точки, а я этого не хочу. Мне проще думать, что он жив, чтобы окончательно не свихнуться, а Алексу нет до этого никакого дела. Принцип «идти вперед, не оглядываясь назад» меня не вылечит. Я не смогу двигаться дальше сама. Во что превратится жизнь? В набор одинаковых дней, единственным просветом станут воспоминания. Я, наверное, не смогу построить никаких отношений. Конечно, все проходит, все меняется, может быть, спустя год я и смогу. Может быть! Я только перестану ждать возвращения того, кого больше нет…

Эта черная пелена пока что контролируемого отчаяния неумолимо рвется наружу, и, наверное, лучший выход – действительно отвлечься. Вернуться за столик, следуя неровными шагами в такт медленному покачиванию яхты на непослушных волнах, спрятав глаза за темными стеклами очков, возвести эту воображаемую стену от всех сканеров, скрыть свою уязвимую сущность от перекрестных выстрелов такой несправедливой, жестокой жизни. Занять свои руки, вернее, пальцы ощипыванием виноградной кисти – это тоже было, совсем недавно, это возвращение к чему-то хорошему…

- Дома все хорошо? Что тебя беспокоит?

Утром я разговаривала с мамой по телефону. Карточку восстановили. И, о чудо – мой паспорт тоже! Вручил утром с теплой улыбкой, прочитав на развороте – «Беспалова Юлия Владимировна… Держи, и больше не теряй!» Он был копией того, прежнего, а я этого даже не поняла сейчас. Пойму позже…

Мать встает рано, хотя ей давно уже не надо так много работать, появление Виктора избавило от этой необходимости, но привычку не искоренить. Хорошо ли дома? Дома всегда хорошо, особенно в свете последних событий. Там меня ждут. Бойкая Настя никогда не умела скрывать свои эмоции и планы, готовит к моему возвращению что-то грандиозное, всерьез полагая, что мне будет интересно в компании девятиклассников… А знаете, будет! Я поняла это только сейчас. Мои отношения с одноклассниками иначе как «тихий ужас» назвать было нельзя, я даже не могу вспомнить, чем жили и дышали мои одногодки, мне никогда не было места в этом избранном затасканном мирке, я выбрала тогда одиночество, удел сильных, чтобы не жаться к толпе. Насте повезло больше, и мне хочется посмотреть на то, как могли пройти мои школьные годы, сложись иначе обстоятельства. Если бы ребята и девчонки были немного добрее, как, впрочем, и взрослые, которых министерство образование обязано было держать в конуре и не подпускать к детям. Знаю, прошло, закалило, выковало характер, не стоит вспоминать. Но я в последнее время коллекционер эмоций, и эти не станут лишними. Может, мне хочется пофантазировать – а как бы это могло быть? Мне спокойно. Нет ни зависти, ни сожаления, наоборот, я так рада за сестричку! А отчим звонил ей вчера, сказал: я вернусь и сделаю из Юльки Китнисс Эвердин. Он, конечно, продвинутый дядька, смотрит все молодежные фильмы и слушает рок, я лично подсадила, но я в предвкушении! У нас одна страсть – оружие. Боюсь этого ожидания! А мама будет недовольна. Скажет, когда на стене в доме висит оружие, оно рано или поздно выстрелит…

- Твоя мама – мудрая женщина. Я в некоторых вещах с ней, пожалуй, соглашусь.

Я отбрасываю волосы со лба. Наличие темных стекол солнцезащитных очков временно уничтожило уязвимость и ощущение острого неравенства между нами. Смотрю на него все равно, в целях предосторожности, чуть скосив глаза – игра света и тени может выдать мой взгляд с определенного ракурса даже за стеклами.

- Мне иногда кажется, что она хотела сына. А родилась я. И страсть к оружию – единственное, что это подтверждает.

- Но его предназначение – уничтожение. Тебя привлекает именно эта аура опасности и уверенности в себе. Что ты ощущаешь, когда держишь его в руках?