Это больше не кажется таким ужасным. «Главное не девайс, а руки, которые его сжимают» – голос Димы никогда не уйдет из моих мыслей, не покинет самые глубокие архивы сознания, он всегда незримо будет рядом напоминанием о самом ужасном кошмаре… и самой прекрасной эйфории, которую я смогла оценить только после его гибели. Ни минуты раздумий или колебаний, предложи мне ангел тьмы повторить все это снова, пусть сильнее и больнее, но только с ним! Пусть цепи рвут кожу на клочья, пока ты истекаешь кровью – ты жива. Пусть вся боль анального изнасилования умножится вдвое, я готова пройти это снова, даже более того – пусть это будет при холодной атаке неумолимых зеркал до каждой фрикции и надсадного вопля, до малейшей сорванной связки! Пусть кнут не просто обжигает миксом холода и жара. Пусть вспарывает до крови факсимильным оттиском нового защитного штрих-кода, чтобы никто больше не смел претендовать на сущность, которая принадлежит только единственному хозяину и повелителю, признанному добровольно! Росчерк кнута – высшая нотариальная доверенность передачи прав, которую никто не в силах оспорить! Ведь никто же? Почему ты не сделал того, о чем я тебя даже не просила – умоляла, вцепившись пальцами в щиколотки до разрывающей боли в суставах, признавая твою безграничную власть? Жалость? Нет. Чувства сделали тебя уязвимым, а я никогда не умела убеждать и настаивать. Вернее, умела, но ты избавил меня от этого навыка раз и навсегда…

Шум мотора. Неужели мне повезет? Сглотнув горькие слезы, выбегаю на лоджию, пользуюсь тем, что в комнате полумрак, и мой силуэт не будет заметен в темноте. Лучше б я этого не делала.

- До завтра, я утром заеду на рынок. Побалую свежими дарами природы! – Виталина машет рукой и уверенно садится в «нисан микра», чтобы тронуться с места. Удавка на шее затягивается, и тьма обретает насыщенный оттенок угля, который подбирается ближе, лишая даже шанса на спасение. Кажется, Денис ночует в доме… или же нет? Неужели я совсем одна, вернее, наедине с Александром, и никто не в силах его остановить, даже если я буду кричать во всю мощь своих связок?

Пока он был вдалеке, решение далось мне легко, словно выбор оттенка лака для ногтей или внезапное решение забыть про боязнь высоты и скатиться с витой водной горки в аквапарке. Кажется, легко. И не помнишь о том, как чуть не уехала головой вперед от нахлынувшей аритмии с болезненным стягом поперек испуганного сердечка. Как в панике оглядывалась на очередь жаждущих спуститься экстремалов, фиксируя закатанные глазки женщин (да чего эта фифа в бикини тут жмется?) и заинтересованные – мужчин, просекших твою уязвимость. Если б не дресс-код аквапарка, уже задушили бы себя галстуками. А вот и первый спуск… Помнишь желание вскарабкаться обратно, до паники, до онемения конечностей, которыми полагалось оттолкнуться? И незамеченный перепуганным сознанием рывок вперед, навстречу скорости, с перехватившим дыханием на спусках ускорителя? С застывшим в груди воплем, свистом воображаемого ветра в ушах, и потом… объятия спокойной воды бассейна с парой глотков раскрытым ртом от неожиданности – а все так быстро завершилось? Дойти, пошатываясь, до спасительной ниши зоны с шезлонгами, обхватив себя руками – глупая, ну чего в джакузи не сиделось! Никогда больше не поднимусь туда, аквапарки придумали… а, тогда еще термин «садист» не был тебе знаком. Наверное, ты подумала примитивнее – «камикадзе». Или «дебилы». А спустя каких-то десять минут эйфория разогнала сжатые спазмы аритмии по крови…

К чему эта параллель из прошлого? Миллисекунды кошмара и теплые объятия бассейна постфактум, с ласковым шепотом, со знанием наперед, что все повторится снова? Боль? Ад?

Из-за одного, казалось, на первый взгляд, верного решения приехать сюда - цунами приближающейся катастрофы. Бездушные волны застывают ледяной скульптурной абстракцией, обжигают холодом, совсем иным, не тем, к которому я успела привыкнуть. С края пропасти в этот раз ты не взмоешь ввысь в свободный полет, наоборот, тебя гарантированно направят вниз, чтобы разбиться об эти бездушные застывшие гребни. Ужас вместе с хаосом выжигает руины на просторах безбашенной смелости. Никто не хочет тебя прежнюю, которая не боялась никого и ничего, кроме, пожалуй, высоты и каракуртов, которых ни разу за свою жизнь так и не встретила на каменистых тропах Кара-Дага. Никому не нужна ты настоящая с желанием жить и дышать полной грудью. Ты, конечно, можешь, но потом не плачь и не вжимайся в шершавую стену, растягивая в ладонях кружево французского бюстгальтера. Не кричи и не спрашивай себя, в чем же виновата, что никто из них не может простить тебе этой беспечной независимости и стремится продавить до основания. Им всегда будет мало твоего обнаженного тела, в погоне за обнаженной сущностью никто и никогда не остановится.

Я почти чувствую, как содрогается темная пелена ночного небосвода, дрожащие звезды теряют свои извечные орбиты в пароксизме этого беспощадного сотрясения. Непреодолимая сила обстоятельств трясет этот хрупкий манящий мир в своих ладонях, мало заботясь о том, что прежний порядок может никогда не восстановиться. У каждого своя, параллельная реальность с картой ночных небес, возможно, на ней полыхают совсем иные созвездия. Возможно, их не видно из-за непрекращающегося потока метеоритов, которые так ярко сгорают в земной атмосфере, а может быть, там они ближе, их можно достать рукой и не обжечься, потому что они холодные и бездушные. Не имеет значения, как выглядят чужие вселенные, как ярко светят бриллианты далеких систем, потому что они никогда не будут похожи на твою, а ее обладателю нет до твоей ровным счетом никакого дела, даже если она однажды погибнет во вспышке гиперсжатия. Он, наверное, даже насладится этим фатальным салютом умирающей сущности, спрятав осколки целого мира в своем замкнутом сейфе, повернув электронный таймер на запуск полного владения. Ему в чем-то повезло. И несказанно. Большую часть работы сделали за него – раскачали твой мир до выпавших креплений на орбите, подчинили колорант тьмы своему извращенному эго, осталось совсем немного. Уничтожить одним толчком, или же… Может, ты сможешь подчинить законы микрокосмоса себе, установить новые орбиты перепуганным звездам, успокоить неистовое биение пульсаров до полного расслабления и остановки в бездушном вакууме?

Я не хочу падения ночных небес с взорвавшимися осколками. Пожалуйста, просто не забирайся так далеко, тебе же несложно, или дождись полного восстановления… Какой смысл в разрушении руин? Зачем?

Разве сердце должно находиться там, где оно бьется сейчас? Под беззащитной впадиной артерии, согретое лавой алого цвета, отбивающее бит ударов, таймер скорого падения? Или от сердца остались безликие осколки, которые могут своим неосторожным дрейфом вскрыть кратер крови цвета зари?

Тонкий полиамид сопротивляется скорой участи, словно желая предупредить свою обладательницу о фатальности последующего шага, приспускает нить в немом крике длинной стрелой, а я отстраненно наблюдаю незапланированный суицид кофейного (это что, вашу мать, был случайный выбор?!) чулка в ничтожные 12 ден. Даже ты не хочешь пускать меня туда, в обитель зла? Прости, я решила. Привычно связываю его в тугой узел, даже улыбаюсь неуместной мысли – без чулок кто-то лишится средств для фиксации рук… Мне проще не думать, что других веревок у него в избытке, и что не нужны они ему совсем, я вряд ли смогу пошевелиться. Закусив губы, чтобы не завыть от острой безысходности, застегиваю крючки кружевного бюстгальтера. В другое время я бы восхищалась изысканным плетением кружев ручной работы, перебирая пальцами мягкость манящего шелка, и, конечно же, как минимум час не отходила бы от зеркала, которое снова вызывает в глубине души панический ужас. Я помню себя в примерочной, там гарнитур Lise Charmel сидел идеально, ничего не изменилось за временной отрезок в десять долгих часов, которые растянулись по ощущениям на неделю. Какая разница, как оно на мне смотрится, я стараюсь не думать, что, возможно, уже спустя несколько минут кружевная прелесть будет валяться разорванным флагом падшего города на поверхности пола чужого кабинета, и я буду наблюдать за ней очень долго, потому что на коленях не предусмотрено иной точки обзора. Держаться взглядом, словно за спасительный якорь, за обрывки такого красивого белья, которое было для него лишь ненавистным барьером доступа. Мягкая резинка ажурных трусиков режет бедра, это не совсем хорошо. В последние дни от стресса кожа быстро краснеет, наверное, она будет такой от малейшего шлепка…

Может, хоть это его удержит!

Последний беглый взгляд в затемненное полумраком зеркало с неуместной, шокирующей своей смелостью аллегорией, но не прогнать, не промолчать, она уже в твоих глазах маяком иллюзорного спасения.

Может быть, все совсем иначе? Вселенная не делится на отсеки миллионов чужих индивидуальностей, она целостна и универсальна. Даже если представить на миг, что мы все возвели в своем сознании тонкие пласты разграничительных отсеков, с правом шатать, успокаивать, гасить, уничтожать или же ярче зажигать собственные звезды, разве апокалипсис отдельно взятого микрокосмоса не уничтожит землю, шаткую опору под ногами, для каждого из нас – и агрессора, и жертвы? Ради чего дезориентация орбит, если обломки сожгут метеоритным дождем одну планету на двоих?

Странно устроено сознание. Наверное, великие мысли не менее великих философов рождались именно в таких стрессовых ситуациях. Нет, конечно, вряд ли они познавали тайны бытия и сознания, примеряя бюстгальтер… И вообще, почему в философской науке мы не знаем ни одной женщины и ее учения?

Юля, ты опять думаешь не о том. Ты просто оттягиваешь время! Пойди и покончи с этим ужасом, который уничтожает тебя изнутри, иссушает час от часу, выпивая медленным глотком, оплетая неотвратимой паутиной – да, ты можешь терпеливо ждать неизбежного, не вылезая из, как ты полагаешь, защитного кокона, а он… он тоже будет хладнокровно ждать. Столько, сколько понадобится, до тех пор пока ты лишишься последних сил. Несправедливо? Неправильно? Это закон выживания. Пищевая цепочка, если хочешь. Да, грубо, но сути не меняет. Только много ли ему понадобится потом, когда ты рассыплешься в пыль от одного щелчка пальцев, без сил?