А ведь я больше не боюсь огня... Куда страшнее лед цвета платины и ртути.

       - Юленька? - я обернулась на голос Виталины. - Разрешите, я провожу...


Мне хочется возразить, сказать, что я не голодна и хочу спать, но неизвестность убивает сильнее возможной перспективы отблагодарить благодетеля сегодняшней же ночью. Каким бы тяжелым ни был предстоящий разговор, я должна хотя бы постараться выдержать все до конца... В комнате появился большой вазон, в который поместили букет из белых голландских роз. Орхидеи я уже возненавидела. Наверное, скоро у меня начнется фобия на все цветы...

       Стол накрыт на террасе с видом на море. Александр с Денисом что-то обсуждают, разглядывая на экране планшета, со стороны похожи на друзей-приятелей, и уж никак не на подчиненного и руководителя. Он переоделся. Светло-синяя рубашка с коротким рукавом, светлые брюки, сейчас этот мужчина больше похож на члена престижного яхт-клуба, а не на итальянского мафиози. Такими их любят показывать в сериалах. Разговор моментально прерывается, стоит им заметить меня. Нет никакой угрозы или сосредоточенности в его задумчиво-теплых зеленых глазах, взгляд похож на порыв морского бриза, который - я либо схожу с ума, либо это страховочные тросы психики - подхватывает туманные завихрения сгустившейся паники, и, лишенные гравитации, они опадают невидимой пылью у ног. Остается только нерушимая уязвимость, этот человек, наверное, мог бы избавить и от нее тоже... Только вряд ли это входит в его намерения.

       - Я поеду, - поспешно прощается водитель. Александр смотрит только на меня, слегка прищурив умные глаза, гипнотизируя, внушая необходимую ему одному программу, которую легко понять, не обладая экстрасенсорными навыками. Никакого страха. Ничего из того, что ты нарисовала в своем воображении. И вообще, отвыкай бояться и напрягать плечи, когда я рядом!

       Мне сложно разобрать интонацию последнего внушения. Закрученный реверс, завуалированный вызов либо спокойное пожелание, пока еще не приказ, новообретенного хозяина?

       - Денис, будь здесь не позднее девяти часов. Пока можешь быть свободен, - я не сразу понимаю, что водитель кивком головы попрощался со мной, моя реакция запоздала. Впрочем, это волнует сейчас меньше всего. Я нервничаю, не знаю, куда деть руки, сжимаю их в кулачки, словно это может сделать неуязвимой в присутствии Александра, молча наблюдаю, как он отодвигает один из стульев, приглашая сесть. Галантность у него в крови. Наверное, он будет так же вежлив, когда попросит опуститься на колени и сделать ему хорошо, в скором времени!

       - Ты чего-то боишься, Юля?

       Я ведь держалась. Если бы не выскользнувшая из пальцев вилка, возможно, этот вопрос не прозвучал бы вовсе. Набор столовых приборов минимален, базовые знания об этикете имеются, но ладони взмокли. И жара здесь совершенно ни при чем. Это чудо, что его присутствие напротив, в метре, не лишило аппетита и способности соображать.

       - Немного. - Понимание в его глазах режет всколыхнувшимся протестом, и я поспешно поясняю: - Меня ведь хотели убить... Кстати, кто?

       Попытка избежать ответа на щекотливый вопрос просчитана, но негласно принята. Я не вздрагиваю, только сжимаюсь, когда он поднимается, чтобы наполнить мой бокал золотистым вином из обернутой алой салфеткой бутылки.

       - Вряд ли имя этого человека тебе что-то скажет. - Делаю поспешный глоток из бокала, чтобы скрыть замешательство. - Если я тебе скажу, что через сутки твоей жизни не будет угрожать абсолютно ничего, ответ тебя удовлетворит?

       Удовлетворит? Может, эта долбаная оговорка по Фрейду? Черт возьми, Юля, не будь параноиком!

       - Вполне. - Мой голос дрожит, но я этого не замечаю. - У вас очень красивый дом.

       - Тебе понравилась комната? - только отрывисто киваю. - Но этот дом мне не принадлежит, я арендую его на весь летний период. Пришлось продать недвижимость в Крыму, так как я чаще всего бываю в Европе.

       - Так вы тут не живете? - разговор плавно переходит в русло почти светской беседы, по крайней мере, я готова и дальше так полагать... или заблуждаться.

       - Нет. В июле здесь жил мой сын с друзьями, он недавно вернулся во Францию.

       Я изумлена. Странно, не думала, что смогу испытывать иные эмоции, кроме паники и страха перед этим харизматичным мужчиной с проницательным взглядом.

       - Ваш сын? Он взрослый?

       - В ноябре ему исполнится восемнадцать лет.

       Кажется, даже улыбаюсь, сдержав вздох облегчения. Дети. Сын. О его семейном положении я не задумывалась, да и спрашивать не намерена. Просто чудо, как наличие детей у человека, пугавшего до безумия, успокаивает расшатанные нервы. Конечно, это вряд ли может что-то значить, но от одного факта становится спокойнее. Парадокс! Святая вера в то, что человек, у которого есть дети, никогда не сможет причинить вреда. Да и разница в возрасте у меня с его ребенком - неполные два года.

       - У тебя красивая улыбка.

       - Что? - укол тревоги, но он улыбается в ответ.

       - Ты как будто  светишься изнутри. Хочется греться в лучах ее света.

 Это не флирт, даже близко. Горло сжимает слезами облегчения, и я поспешно пережевываю кусочек бекона, чтобы ничем себя не выдать, и не спровоцировать сложный психоанализ благодарным "спасибо". Все эти дни я буду по-прежнему изводить сама себя, воображая невесть что, и только наедине с ним, как сейчас, незаметно расслабляться и успокаиваться. Он сделает для этого все, что возможно.

       - А где он учится? - не то что мне интересно, но я ни за что не упущу ощущение легкости и безопасности, которое почти полностью прогнало тревогу.

       - В Сорбонне. Бизнес и управление.

       Ах да, конечно же. Ты ожидала, что в Харькове? Наивность из тебя не выбить никакому кнуту... И никакому Димке. Вот это номер, я... это сейчас была ирония? Ничего удивительного, учитывая, что я создала для себя параллельный мир, чтобы окончательно не сойти с ума, и в нем он еще жив, его появление - дело времени... Так проще. Я цепляюсь за неуловимые знаки с упорством одержимой маньячки, придумывая всевозможные небылицы. Ведь наша ментальная связь не прервалась, возможно, он не умер? Мне страшно спросить у Алекса напрямую. Сознание делает свой выбор - сосредоточиться на настоящем, чтобы сберечь психологический комфорт.

       - А почему вы это делаете? - я хотела спросить совсем другое. Что изменилось в стране за мое отсутствие, к примеру.

       - Что ты имеешь в виду?

       Нет, сказала А, говори и Б. Беспечная дурость в погоне за правдой, даже если она тебя раздавит, перекроет кислород и заставит раскаяться в жажде ее получения.

       - Помогаете мне. Знаете, я перестала верить в благородство с некоторых пор. - Юля, Юля... Ты в своем репертуаре. Трудно, что ли, было говорить с ним о погоде, о кино и музыке, да хоть о курсах валют на фондовой бирже! Ты решила упростить ему задачу? Не ходить вокруг да около, играя в галантность, а ускорить неизбежность, сократить маршрут своего падения, поместить в пережатую спираль квазара под грифом "твое уничтожение?" Решила играть по-взрослому? Опомнись, вы и близко не на равных, и никогда не будете! Он готов был делать скидку на твое состояние, снимать слой за слоем покровы твоего страха, но тебя недавнее прошлое не научило ничему. Грудью на амбразуру, отчаянное пике без страховки, тебе же так необходимо поскорее узнать правду! Да готова ли ты к этой правде, разуверившаяся, уставшая девчонка?

       Есть мне больше не хочется. Разве что откусить собственный язык, который сделал отсрочку приговора недопустимой. Все, что остается, - обхватить руками плечи, но это не спасет от убивающей правды. Никакая сила сейчас не в состоянии заставить меня посмотреть ему в глаза, остается только терпеть, сжимая зубы, пока он безошибочно считывает мое состояние тепловым внимательным радаром, решая, проявить милость или же ударить на поражение безжалостной раскладкой фактов.

       - Возможно, я сейчас произнесу растиражированную банальность, Юля, но это будет честно. Даже если в это трудно поверить. - Нет, он не кидается меня успокаивать, в его голосе нет и близко нот возмущения, протеста или наигранной искренности. - Мир не без добрых людей. Это все, что тебе нужно знать. И я не слепой, прекрасно знаю, о чем ты боишься спросить. Это легко читается в твоих глазах.

       Зачем эта театральная пауза, в которой никакой фальши? Зачем эта разрывающая вечность зависших в пространстве и времени секунд, которая, продлись чуть дольше, переросла бы в самую крутую истерику века... Так зеркально похожую на ту, другую, только без порезов запястий и сбивчивых рыданий с просьбами растерзать, но не мучить?

       - Тебе станет спокойнее, если я скажу, что пытаюсь искупить свою вину?

       Я по-прежнему не могу смотреть Александру в глаза. С обреченностью камикадзе разглядываю шею с серебристой цепочкой, в вороте расстегнутой на верхнюю пуговицу рубашки, словно пытаясь убедить себя в том, что не все так плохо, можно ведь просто закрыть глаза и вернуться, хотя бы мысленно, в иные руки, в которых всегда было безопасно. Вряд ли их методы будут сильно различаться, может, получится обмануть себя и уберечь от душевной травмы.

       - Ты слишком много переживаешь о том, о чем не стоит. - Не успеваю ничего ответить, спасает появление Виталины с кофе. Демонстрировать свой страх и слабость при ком-то ином я не хочу, но улыбка выходит фальшивой и натянутой.

       - А мне можно съездить к морю?

       Александр кивком отсылает экономку.

       - Нет. Ты еще очень слаба. День на солнцепеке не принесет пользы.