Встретив ясный взгляд крепкого мужчины примерно того же возраста, что и он сам, Вулф решил задать вопрос полегче:

– Что вынудило вас уехать так далеко от Оукли? Земли Оукли находились в северо-восточной части Нортумбрии, неподалеку от замка короля Эсгферта. Значит, поездка была предпринята с определенной целью, а не являлась просто выездом на охоту для развлечения.

Седрик покачал косматой головой:

– Я знаю только, что наш господин получил письмо от своего брата. Вы, конечно, знаете, что Элфрик был переведен из монастыря, что неподалеку от нашего дома, в новый монастырь Уинбюри? – Не дав собеседнику ответить, Седрик продолжал:

– Должно быть, это были плохие новости, потому что на следующий день еще до восхода солнца мы отправились в монастырь Уинбюри. Адам сказал нам, что он должен поговорить с епископом и справиться о здоровье Элфрика… больше ничего.

Вулф нахмурился. В последних словах Седрика он чувствовал боль и смущение. Обычно Адам не скупился на пояснения. Такая скрытность была для него необычной, и это еще сильнее встревожило Вулфа. Владея землями по соседству с Уинбюри, он знал, что епископ Уилфрид увлеченно занимался строительством монастыря, в котором уже возвел чудесную каменную церковь в романском стиле. К его удивлению, оказалось, что этот напыщенный прелат сам управляет монастырем. Зачем столь тщеславный человек, пользующийся огромной властью, решил сам управлять небольшой религиозный общиной, к тому же расположенной так далеко от его основной резиденции в Йорке?

– Встречался ли Адам с Элфриком и епископом? Седрик беспомощно взглянул на Вулфа:

– Он ходил в монастырь один. Вернулся в плохом настроении и ничего не рассказал о том, что там произошло. Может, это и глупо с нашей стороны, но мы решили его не расспрашивать, потому что он явно избегал разговоров.

Вулф кивнул, тряхнув золотистыми волосами, в которых уже появились серебряные пряди, и хмуро улыбнулся. Но его зеленые глаза остались мрачными.

Пока владелец Трокенхольта разговаривал с невысоким суровым Седриком и добродушным Пипом, женщины молча сняли с раненого окровавленную повязку и тунику. Когда они смыли запекшуюся кровь и промыли рану вяжущим отваром трав, леди Брина ловко смазала рану болеутоляющей мазью и прикрыла тканью. В этот момент ее юная помощница обратила внимание на необыкновенную красоту пациента.

Девушка недавно приехала из уэльского королевства Талачарн, где жила чуть ли не в полном одиночестве. Кроме Вулфейна, приходившегося ей приемным отцом, ей никогда не приходилось видеть столь привлекательных мужчин. И несмотря на сдержанность, она глаз не могла отвести от мужественного лица, обрамленного густыми волосами цвета спелой пшеницы, от обнаженной груди, такой широкой и мощной. Ее жизненный опыт был очень ограничен – она жила в своего рода добровольном заточении в доме, устроенном внутри пещеры. Она редко видела своего брата-близнеца или почтенного Глиндора полуодетыми, и никогда не видела чужого мужчину даже частично обнаженным. Теперь же она была не в силах противиться желанию получше рассмотреть грудь мужчины, поросшую бронзовыми волосами. От неясного беспокойства у нее перехватило дыхание и сильнее забилось сердце.

Леди Брина взглянула в широко раскрытые синие глаза девушки и поняла, какие чувства ее обуревают. Она тут же вновь вернулась к своей работе, но теперь мечтательно улыбалась. Это было эхо ее собственного прошлого. Она вспомнила, как впервые увидела Вулфейна: тогда у него была похожая рана, которую ей пришлось лечить, и безошибочно определила первый укол желания. Она любила девушку, и эта ситуация ее немного позабавила.

– Если ты закрепишь повязку и оботрешь ему лицо холодной водой, я смогу заняться другими гостями.

С этими словами Брина ободряюще кивнула девушке и встала, чтобы перейти от слов к делу.

Поскольку Брина уже закончила перевязывать рану, девушке оставалось только закрепить сложенный в несколько слоев прямоугольный кусок ткани в нужном месте. Дело было нетрудное, но оно неожиданно усложнилось тем, что приходилось бороться с собой, чтобы удержаться от соблазна погладить красивое мужское тело.

Продолжая героически сражаться с охватившим ее наваждением, она встала и налила в таз холодной воды из кувшина, совсем недавно наполненного в ручье за домом. Потом она снова опустилась на колени перед пациентом, этим неожиданным источником бурных чувств, нарушивших покой, столь драгоценный для человека в ее положении. Она не один год старалась совладать со своим характером. Теперь возникла новая угроза ее душевному равновесию, и она не знала, как с нею справиться. Девушка глубоко вздохнула, стараясь дышать ровно и унять дрожь в пальцах, но и не надеялась успокоить неровное сердцебиение – на него она вообще не стала тратить времени.

Отжав небольшой лоскут, девушка после минутного колебания откинула с лица прядь светлых волос и принялась осторожно обтирать его лоб, худые щеки и внушительный подбородок. Вода была настолько холодная, что у нее онемели пальцы, а раненый неожиданно очнулся.

Из под густых ресниц Адам взглянул на ту, что так ласково прикасалась к нему.

Не-е-ет!

Ему показалось, что он все еще в монастыре, и попытался сесть. Это ему почти удалось, но приступ головокружения вновь опрокинул его на плащ, служивший подушкой, и он закрыл глаза, желая прогнать образ-видение дерзкой женщины, вызвавшей его глубочайшее презрение.

Вновь открыв глаза, Адам увидел искреннюю озабоченность на прелестном лице колдуньи. Вулф стоял за ее спиной.

– Адам, неразумно пытаться выздороветь так быстро! – Вулф с усмешкой смотрел на своего сердитого друга, которого раздражала непривычная физическая слабость. Он понимал, как несладко сейчас приходится тому, чья спокойная сила в бою вызывала уважение и восхищение друзей и врагов. – И твоя репутация могучего бойца нисколько не пострадает, если ты не станешь сражаться сейчас, когда поблизости нет никаких врагов.

Нет врагов? Адам хотел было рассмеяться, но вспомнил о колдунье и сдержался. Его янтарные глаза не открываясь смотрели на огорченно сдвинутые брови женщины. Не знай он ее, сейчас он мог бы подумать, что это просто воплощение милой невинности.

С крепко сжатого изящными пальцами лоскута капала вода, а девушка, на которую он смотрел проницательным взором, сильно прикусила нижнюю губу, потемневшую, как вишня. Казалось, что сердитый взгляд раненого в чем-то ее обвиняет. Но в чем? Она знала, что никогда прежде его не встречала. Что же он ставит ей в вину?

Вулф решительно заговорил, прерывая этот непонятный обмен взглядами.

– Адам, это Ллис, она мне вроде приемной дочери. Вместе с братом-близнецом Ивейном они долго жили у Глиндора в горах Талачарна и лишь изредка навещали нас, но даже в тех случаях, когда они радовали нас своим присутствием, Глиндор и Ивейн не задерживались у нас надолго. Они привозили Ллис, чтобы она поучилась у Брины искусству врачевания, и сразу возвращались к делам, которые ждали их в Уэльсе.

Вулф говорил все это с легкой насмешкой, однако в голосе его чувствовалась привязанность к Ллис.

Адам сосредоточил внимание на хозяине. Глаза его потемнели. Значит, брат женщины и колдун уже уехали? Не они ли были причиной случившегося с ним?

Видя, как помрачнело лицо Адама, Вулф понял, что его слова об отсутствующих друзьях были неверно поняты. Он сдержанно попросил Ллис дать ему возможность поговорить с другом наедине.

Юной красавице ничего другого не оставалось, как выполнить желание приемного отца. Она сдержалась и не стала требовать у своего пациента объяснений по поводу того, почему он с такой неприязнью смотрит на человека, о котором ничего не знает. Она с изумительной грацией поднялась, расправила свою домотканую юбку с таким видом, словно это была королевская мантия, и пошла подавать завтрак. Брина же смогла заняться маленькой дочкой, которую вчера нашли в лесу, пораженную загадочным недугом.

К своему огорчению, Ллис поняла, что даже беспокойство за малышку Аню, которой было немногим более шести лет, не может отвлечь ее от мыслей о трудном пациенте.

Ллис удивлялась, почему вдруг она смутилась, и украдкой часто бросала взгляды на раненого гостя. Это было опасным искушением. Ллис была смущена и задета неожиданной неприязнью незнакомца, который казался ей таким привлекательным. И девушка дала себе несколько обещаний. Во-первых, она обязательно выяснит причину этого несправедливого отношения к себе. Во-вторых, она докажет, что оно крайне несправедливо! Стараясь укрепить свою решимость, она говорила себе, что сделает это не только ради восстановления справедливости, но и для того, чтобы избавиться от обуревавших ее чувств и вновь обрести душевный покой, что всегда было ее целью. Но этот довод был не слишком сильным.

ГЛАВА 3

– Ллис! – позвала из угла зала Брина. Здесь, в углу, хранились целебные травы и снадобья.

Ллис обернулась, держа в руке букет высушенного розмарина. Она только что оторвала горстку бледно-голубых цветов, висевших, как и другие травы, связанными в пучки головками вниз по всей длине стены. Хотя стоял летний полдень, в зале, освещаемом только двумя окнами в стене напротив двери, света было явно недостаточно. Ллис пересекла комнату, торцы которой освещались солнцем, а середина – золотистым огнем камина, разожженным для приготовления еды и для других домашних нужд.

Прошло две недели со времени прибытия раненого воина. Казалось бы, этого времени достаточно, чтобы интерес Ллис к нему ослаб и ей легче было удержаться и не смотреть на него. Как бы не так! Стало еще хуже. В его присутствии она чувствовала себя удивительно неловко. Она презирала себя за это и досадовала, что находит его таким привлекательным.

Ллис собиралась растереть цветы розмарина в пыль, которая хорошо растворяется в вине и чрезвычайно полезна, если ее смешать с различными питательными отварами. Однако, услышав Брину, осторожно положила высушенный букет на длинный стол, уставленный многочисленными сосудами, мерными стаканами и глиняными горшочками.