Таррин Фишер - Вор (ЛП)

— Как Джессика? — спрашивает мама.

Я слегка улыбаюсь, перебирая бумаги на столе. Моя мать сидит в кресле в моем кабинете, и я точно знаю, что она пришла сюда поболтать. И она не уйдет отсюда, пока я не дам ей того, что она хочет.

— Этим утром она призналась, что любит меня.

— Ну, а что ты? Ты признался в ответ?

— Нет.

Несколько минут она сидит, не произнося ни слова.

— Мне, правда, нравилась Лия, — говорит она, прерывая молчание. — Когда ты потерял память, она не отходила от тебя. И как твоя мать, я это очень ценю, — вздыхает она, — но я знаю, что ты все ещё любишь эту девушку.

Моя очередь вздыхать.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. А даже если бы и понимал, то не стал бы об этом разговаривать. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Как там поживают твои розы?

— Даже не пытайся, — говорит она. — Джессика великолепная, Калеб. Правда. Но она хочет перевести ваши отношения на новый уровень. Ты понимаешь это, да?

— Да.

— Ты хочешь снова жениться? Завести… детей?

Я вздрагиваю.

— Не очень.

— Нельзя позволять женщине похищать твою сущность.

Я благодарен своей матери, правда. Но она понятия не имеет о том, о чем говорит. Мое сердце все ещё разбито. Я пытаюсь понять, как мне жить без того, без чего я жить не могу. Я пытаюсь заставить себя отпустить старые мечты и создать новые. По крайней мере, мне так кажется.

— Все равно не хочу, — твердо говорю я.

— Я видела Эстеллу.

Я замираю.

— Что?

— В магазине я наткнулась на Лию. Девочка была вместе с ней.

Я молчу, не зная, что и сказать. Как она? Что она сказала? Как выглядит?

Я провожу рукой по шее, не сводя глаз с подлокотника ее кресла.

— Она была моей внучкой. Я люблю её… — в конце фразы её голос надрывается, и я впервые понимаю, какие чувства испытывает моя мать. Она тоже потеряла Эстеллу.

— Она твоя, Калеб. Я чувствую это.

— Мам, прекрати…

— Нет. Сделай тест на отцовство. Мне кажется, тут что-то не так.

Я прекращаю перебирать бумаги и сажусь в кресло.

— Зачем ей врать мне об этом? Солгав, она теряет алименты, помощь в воспитании ребенка и возможность удержать меня.

— Ох, Калеб. Лия из тех, кто ценит месть превыше всего.

У меня мурашки. Боже мой.

Я качаю головой.

— Ты хочешь, чтобы это оказалось правдой. И я этого хочу, но это не так. При этом есть огромная вероятность того, что она твоя внучка. Поговори со своим сыном.

Она поджимает губы, и это делает её старше.

— Просто подумай об этом, — просит она. — Если Лия откажется, можно будет обратиться в суд, — она наклоняется вперед. — Калеб, у неё твой нос.

— Блядь. Все, разговор окончен, — я никогда раньше не ругался матом в присутствии матери. Встав со своего места, я провожаю её до двери. Прежде, чем я закрыть за ней дверь, я целую её в щеку. — Ты хорошая мать, но я уже давно вырос. Иди и вмешивайся в жизнь Сета.

Она улыбается, гладит меня по щеке и выглядит гораздо взволнованнее, нежели раньше.

— Прощай, сынок.

Прошлое

Я заполучил её. Не скажу, что уверенной хваткой, но все же она была моей. Мы с Оливией с легкостью окунулись в отношения. Ежедневная рутина была для нас невероятно легкой и воздушной. Мы играли, целовались и часами напролет болтали обо всем на свете. Я никогда не мог предсказать, что она скажет дальше, и мне это нравилось. Она отличалась от всех девушек, с которыми я встречался раньше. Даже Джессика, в которую я практически влюбился, не вызывала во мне таких чувств, которые пробуждала Оливия.

Однажды у нас зашёл разговор о том, сколько детей мы бы хотели иметь. В основном об этом говорил я, потому что Оливия всегда и во всем старалась не загадывать на будущее.

— Пять. Я хочу, чтобы у меня было пять детей.

Она удивленно приподняла бровь и наморщила нос.

— Слишком много, а что, если твоя жена не захочет так много детей?

Мы приехали на пляж и разлеглись на пледе, притворяясь, что любуемся на звезды, хотя на самом деле не сводили друг с друга глаз.

— Думаю, что мы с тобой сможем найти компромисс.

Она начала быстро моргать, словно что-то попало ей в глаз.

— Я не хочу детей, — сказала она.

— Нет, хочешь.

Она ненавидела, когда я так делал. Она ненавидела, когда я говорил ей, что она ошибается насчет своих же собственных мыслей.

Я приподнялся на локтях и устремил свой взгляд на воду, пытаясь избежать грязного взгляда, которым она меня одарила.

— Ты никогда не навредишь им, — сказал я. — Ты не будешь такой, как твой отец, и не закончишь, как твоя мать, потому что я никогда не брошу тебя.

— Тогда я умру от рака.

— Нет, не умрешь. Мы будем постоянно тебя проверять.

— Черт возьми, как ты узнаешь, о чем я думаю?

Я посмотрел на неё. Она прижала колени к груди, положив на них голову. Её волосы были собраны на затылке в большой нелепый пучок. Мне хотелось распустить его, чтобы волосы спадали вниз по спине, но она выглядела так мило, что я решил этого не делать.

— Я вижу тебя даже тогда, когда ты думаешь, что я на тебя не смотрю. Кажется, я одержим тобой.

Она попыталась сдержать улыбку, но я видел, как она зародилась в уголках её рта. Я повалил Оливию на спину. Она засмеялась. Она почти никогда не смеялась… Мне хватит пальцев обеих рук, чтобы сосчитать все случаи, когда мне удавалось услышать её смех.

— Ты никогда не сдаешься. Именно поэтому ты мне так нравишься, Оливия — без второго имени — Каспен. Ты заставляешь меня потрудиться ради каждой твоей улыбки, каждого твоего смешка…

Она покачала головой.

— Я не смеюсь.

— Правда? — мои пальцы ползли вверх по её ребрам. Я щекотал её, а она смеялась. Смеялась так сильно, что я сам едва сдерживал смех.

Когда мы успокоились, она положила голову мне на грудь. Её следующие слова застали меня врасплох. Я старался лежать как можно тише, сдерживая дыхание и опасаясь, что Оливия прекратит говорить сердцем, стоит мне только пошевелиться.

— Моя мама хотела, чтобы у неё было шесть детей, но родилась только я, и это было довольно дерьмово для неё, потому что я оказалась той еще чудилой.

— Ты не такая, — возразил я.

Она подняла голову, чтобы взглянуть на меня.

— Я подводила губы черной подводкой для глаз и сидела в «позе лотоса» на кухонном столе… медитируя.

— Не так уж и плохо, — сказал я. — Ты просто хотела внимания.

— Ладно, когда мне было двенадцать, я начала писать письма своей биологической матери, потому что мне хотелось быть удочеренной.

Я покачал головой.

— Твое детство отстой, и тебе просто хотелось другой реальности.

Она выдохнула через нос.

— Мне казалось, что у меня в душе живет русалочка, я называла ее Сарой и болтала с ней.

— Активное воображение, — парировал я. Она становилась настойчивей, её маленькое тело извивалось в моих объятьях.

— Я пыталась сделать бумагу, высушивая хлопок.

— Ботаничка.

— Мне хотелось немного единения с природой, поэтому я заваривала траву и пила её, добавляя грязь в качестве подсластителя.

Я промолчал.

— Ладно, это действительно странно.

— Спасибо! — сказала она, а затем снова стала серьезной. — Моя мама любила меня, не смотря на все эти причуды.

Я сильнее сжал её в своих руках. Я боялся, что ветер, вода… сама жизнь отнимут её у меня. Мне не хотелось, чтобы она испарилась.

— Лежа при смерти в больнице и страдая от невыносимой боли, она волновалась только обо мне, — Оливия сделала паузу и слегка улыбнулась. — У неё не было волос. Её голова напоминала сверкающее яйцо и всегда была холодной. Я попыталась связать ей шапку, но она получилась просто ужасной, вся в дырках, но мама, конечно же, все равно её надела.

Я услышал, как она начала плакать. Мое сердце разрывалось от боли, словно она только что ударила по нему кулаком.

— Она всегда спрашивала меня: «Ты голодна? Ты устала? Тебе грустно?» — голос Оливии надорвался. Я начал гладить её по спине, пытаясь успокоить, но понимал, что у меня не получится.

— Я поменялась бы с ней местами.

Её слезы вывернули меня наизнанку. Я сел, усадив её к себе на колени.

Её боль была настолько колючей, что невозможно было прикоснуться к ней, не поранившись самому. Мне хотелось обернуться вокруг неё, чтобы самому принять все удары, которые ещё приготовила ей жизнь.

В этот самый момент, наши сердца соединились. Казалось, словно кто-то взял иголку с ниткой и сшил наши души воедино. Как девушка может быть такой колючей и одновременно такой уязвимой? Всё, что произойдет с ней, произойдет и со мной. Я разделю с ней любую боль, которую ей придется испытать. Мне хотелось этого, и это было удивительно. Эгоистичный и самовлюбленный Калеб Дрейк настолько сильно полюбил девушку, что готов был изменить себя, лишь бы удовлетворять её потребностям.

Я влюбился.

Сильно.

До конца этой жизни, а, возможно, и следующей.

Я хотел её — каждый дюйм её упрямого, агрессивного, коварного сердца.

Спустя пару месяцев после этого разговора я впервые признался ей в любви. И хотя влюбился в неё уже давно, я всё же понимал, что она пока ещё не была готова услышать подобное признание. В том момент, когда у меня с губ слетели слова признания, она выглядела так, словно хотела запихнуть их обратно. Ноздри начали раздуваться, а лицо покраснело. Она не могла ничего сказать в ответ. Я был разочарован, но не удивлен. Я знал, что она любит меня, но мне всё равно хотелось услышать это от неё. Чем настойчивее она возводила вокруг себя стены, тем сильнее мне хотелось их разрушить. Иногда мне удавалось подобраться к ней поближе… Я пытался доказать ей, что она не была такой независимой, как ей казалось. Я хотел показать ей, что быть уязвимой и хотеть меня — совершенно нормально. Для людей вроде Оливии секс напрямую связан с эмоциями. Она пыталась притворяться, что секс для неё не имеет никакого значения, что она может находиться в здоровых отношениях и без него. Но, её тело было её игральной картой. Чем сильнее она оттягивала момент секса, тем дольше она удерживала свою власть.