— Ну давайте, — сказал я. — Делайте свой бросок.

Гидеон разложил нож, вилку и ложку покрасивше и попытался выровнять край салфетки — так, чтобы она оказалась параллельно краю стола. Когда эти манипуляции были произведены, он в мгновение ока развернул салфетку и постелил ее на колени. Я заметил, что, несмотря на всю его безупречную волевую красоту, переносица у него была слегка искривленной — то ли в результате родовой травмы, то ли повреждена в драке.

— Я надеялся, что этой беседы не понадобится.

— Это точно. Вы могли бы уберечь себя от лишнего путешествия и заодно от риска заработать изжогу от кофе со льдом. Сегодня мы выясним последние неясности. А завтра, думаю, арестуем вашу клиентку.

— Ее зовут Бонни.

— Знаю. — У меня вдруг заломило скулы, я почувствовал, что слезы наворачиваются мне на глаза. Я попытался сдержаться, потому что плакать в присутствии Гидеона в мои планы не входило. — Что дальше?

— Почему вы преследуете ее?

— Мистер Фридман, при всем моем уважении к вам, вы ведь ее приятель. К тому же это не ваша специализация. Вы персонализируете уголовное расследование. Вы тратите мое время и не делаете ничего полезного для вашей клиентки. Сделайте нам всем одолжение: подождите до завтра. Пусть Патерно возьмет все в свои руки. Он давно имеет дело и с нами, и с прокуратурой.

Владелец кафе вернулся с кофе со льдом и маленькой вазочкой, полной упаковок со сливками. Гидеон подождал, пока он уйдет.

— Это вы персонализируете расследование, — сказал он.

— На что вы намекаете?

— Я намекаю на то, что это неверно и с моральной, и с этической точки зрения расследовать дело, в котором замешана женщина, с которой вы…

Ну, братва, раскрывай зонтик, подумал я, сейчас хлынет поток дерьма.

— С которой я что?

— Спали.

Мне стало жарко. Кровь бросилась мне в голову, у меня начали гореть уши. Я задохнулся от ярости. И от разочарования: просто не верилось, что она придумает такую омерзительную белиберду, так похожую, впрочем, на правду. Мне легче было поверить в то, что она злонамеренно и хладнокровно задумала и совершила убийство. Но такую пошлятину измыслить? И это Бонни?

— Это абсолютная и вопиющая чушь, — заявил я.

— Нет, это не чушь, — он произнес это тихо и примирительно. Какое бы дерьмо он ни изливал на меня, все это придумала сука Бонни.

— У вашей клиентки, господин советник, с честностью не все в порядке. Я к ней в жизни пальцем не притронулся. И никогда даже не намекал ничего подобного. Ничего.

— А вот это чушь.

— Послушайте, плюньте на этот кофе со льдом. Возвращайтесь обратно в Ист-Хэмптон, подучите законодательные акты по недвижимости, а об этом разговоре забудьте.

Он не сдвинулся с места.

— В общем, так, начальника отдела убийств зовут капитан Ши. Валяйте, идите и беседуйте с ним. Или пошлите официальную жалобу на его имя.

— Что между вами и Бонни такого произошло, что вы так хотите ей отомстить?

Я обернулся и увидел, что к нам направляется владелец кафе с сэндричами и десертом. Вся эта еда выглядела бледной, вымоченной, несвежей — такой, что, глядя на это убожество, непроизвольно начинаешь давиться.

— Послушайте, — сказал я Гидеону, — очевидно, она убедила вас в том, что между нами что-то было. Я не собираюсь вас разубеждать.

Кусок бекона свисал с тарелки — темный, кособокий, червеобразный.

— Но я не собираюсь портить себе обед и выслушивать ваши россказни о том, как я возжелал ее, пока допрашивал, или приказал ей, сунув в нос свой жетон: «Трахнись со мной — или отправишься в тюрьму!» Идет? Так что не поленитесь, съездите в управление, мистер Фридман.

Я еле его расслышал.

— Я не имею в виду это расследование. Я говорю о событиях пятилетней давности.

— Что?!

— Пятилетней давности. Вы… я не стал бы называть это романом. Но это не было и типичной однодневной интрижкой.

— Вы соображаете, что говорите? — возмутился я.

— Она позвонила мне на следующий день и обо всем рассказала. Я помню очень хорошо. Она была так взволнована. Она сказала: «Гидеон, я познакомилась с таким чудесным человеком!»

— Она лжет. А, может, она просто… Может, от всех этих дрязг она слегка повредилась в рассудке… Если только до этого была нормальной.

— Бонни в настоящий момент столь же нормальна, сколь и до всех этих переживаний.

— Тогда, возможно, это искреннее заблуждение, и она попросту вообразила, что у нас с ней что-то было. Послушайте, я уверен, это для вас тоже не секрет, что в ее постели побывала уйма мужиков.

В тот день Гидеон облачился в легкий оливковый блейзер. Кажется, шелковый. Он закатал рукав и расправил манжет.

— Бонни сказала мне тогда: «Он вырос здесь, в Бриджхэмптоне. На ферме. В двух минутах езды отсюда».

Я ничего не ответил. Я покачал головой.

— Мистер Бреди, я отлично помню ту беседу. Я никогда до этого не слышал ее в таком настроении. Она еще сказала: «Он коп, и все такое. Следователь. Потрясающий. И с хорошим чувством юмора. Мне было с ним так хорошо».

— Может, ей и было хорошо, да только не со мной.

Он принялся за второй рукав.

— Мне очень жаль. Я понимаю: вы убеждены в том, о чем говорите, но это был не я.

Гидеон открыл упаковку сливок и выжал их в стакан.

— Она сказала еще…

— Пожалуйста, не надо. Это бессмысленная трата времени.

— Дайте мне договорить. Она сказала: «Его зовут Стивен Бреди».

Я не переставал качать говолой: «нет, нет».

— Я запомнил ваше имя, потому что потом мы долго и… скажем так, забавно спорили, Бреди — это ирландская или «васповская» фамилия, и еще… о сексуальных пристрастиях этих двух типов. Бонни обещала мне спросить вас, когда вы увидитесь в следующий раз, к чему вы больше склонны.

Гидеон взял сахарницу и сыпанул немножко себе в кофе.

— Она не сомневалась, что вы еще увидитесь. Это-то и было забавно: ее абсолютная уверенность, что та ночь была особенной. Она со многими до этого встречалась и знает, как это бывает. Она никогда на этот счет не заблуждалась. Она хорошо понимала, что происходит, когда знакомишься с кем-нибудь в баре…

— В каком баре?

— «Джин Милл». Это около…

— Я знаю, где это. Продолжайте.

— А что тут еще скажешь? Бонни понимала, что, когда приглашаешь мужчину, которого подцепила в баре, зайти к ней еще раз, не следует ожидать, что на следующий день он пришлет ей букет цветов.

— Она сказала, что я посылал ей цветы?

— Нет. Это метафора романтических отношений. Но она чувствовала, что между вами произошло что-то неординарное. Что-то серьезное.

Я схватился за лоб и потер его.

— Вы не могли об этом забыть. И даже если встреча с ней была для вас очередной интрижкой, увидев ее, придя в ее дом…

— Я же говорю вам, я ничего не помню.

Молодое, красивое, кривоносое лицо Гидеона выражало скорее недоумение, чем злость.

— Но для чего тогда эта вендетта, если вы ничего не помните?

— Нет тут никакой вендетты. Она виновна.

Ложечка в его руках звякнула о стакан, когда он помешивал кофе, но голос по-прежнему был мягким и ласковым.

— Почему вы не попросили заняться Бонни кого-нибудь из ваших коллег?

— А какой смысл привлекать уйму людей? Я ведь никогда не был с ней знаком.

— Были. Так уж сложилось.

Прошло много времени, прежде чем я наконец заговорил:

— Понимаете, я ведь бывший алкоголик. Я не пью почти четыре года. Но в моей жизни остались белые пятна. Дни и даже недели, которых я никогда не вспомню. Может быть… В моей жизни было много женщин. Насколько я понимаю, она могла быть одной из них. С самого начала у меня было такое чувство, что я ее где-то уже видел. Я решил, что видел ее где-то в городе, на улице.

— Значит, вы этого не отрицаете.

— Нет. Но я и не подтверждаю этого. Может, я провел с ней ночь. Может, я сказал ей, что она обалденная баба. Я всегда говорил что-то вроде этого: «Это не просто секс, милая. Это ты. Ты — обалденная баба». Но если бы я действительно провел с ней ночь, я бы ни за что не вспомнил, что я делал или говорил.

— Для справки: вы сказали ей, что любите ее.

— Но мы ведь больше с ней не виделись?

Гидеон откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. Спокойный, доброжелательный.

— Она говорила, что вы тогда были крупнее.

— Я сбросил десять кило с тех пор, как бросил пить и начал бегать по утрам.

— И у вас были усы. Густые, длинные.

— Были.

— Поэтому она не сразу вас признала в первый раз. И знаете, что промелькнуло тогда в ее голове? Она подумала: ну и что, что он не звонил все это время? Он же вернулся!

— Мистер Фридман, неужели вам не ясно? Даже если она расспросила обо мне в городе или сочинила все это, даже если это действительно было — не имеет значения. Меня могут отстранить от следствия, заменить кем-либо другим, но результат получится тот же. Бонни будут судить. И скорее всего признают виновной. И она отправится в тюрьму. И спал ли я с ней, говорил ли ей, что люблю ее, или никогда не встречал ее прежде — не будет иметь никакого значения.

— Бонни права. Вы потрясающий человек.

— Благодарю.

— Выслушайте меня. Вы построили умную и впечатляющую теорию о том, как был убит Сай. Я прошу вас только об одном: вернитесь к вашим записям, проверьте их и отнеситесь к этому так же творчески, как и в предыдущий раз.