Я, разумеется, не посмотрел на Рэя Карбоуна, хотя этот пассаж был рассчитан специально на него, великого специалиста в области психологии.

— Спросите себя, зачем нормальной одинокой бабе оставаться жить в городе, где у нее ни знакомых, ни родственников? В городе, который практически целый год пустует, где нет никого, кроме местных, вроде меня и продавцов антиквариата, с которыми и поговорить-то не о чем. Почему бы ей не продать дом, который можно хорошо продать, не получить те самые деньги, которые ей так нужны, не переехать на Манхэттен, не найти достойную работу?

Чарли поскреб подбородок. В глазах Робби затеплился интерес, а Рэй наклонился вперед.

— Я объясню вам, почему она этого не сделала. Она неудачница, и она об этом знает. Раз в жизни ей выпала фишка, — и что-то удалось, и тогда-то ей обламывается Сай. Вы понимаете, что для нее значило это замужество? Она подумала: «Бонни, детка, да ты потрясающая баба!» А потом ему все это надоедает, и он бежит куда глаза глядят. И она остается куковать одна, потому что прекрасно понимает: как только она переедет в город — у нее не останется никаких иллюзий насчет причин своего невезения. Вот так она и живет, еле-еле сводя концы с концами, зато может вдоволь упиваться надеждами. Что Сай к ней вернется. Что по одному из ее дерьмовых сценариев когда-нибудь поставят фильм. Что она чего-нибудь в жизни да стоит. А потом происходит что?

Сработало! Микки Ло Трильо, может, и следует оставаться начеку, но Робби уже заглотил мою приманку.

— Что происходит? — эхом отозвался он, как будто хотел узнать, чем кончилась сказочка на сон грядущий.

Ну тут уж я и расстарался. Мне до зарезу нужно было иметь Робби на своей стороне и не давать ему гоняться за мафией.

— Сай снова начинает спать с Бонни, у нее появляется надежда. Она вдруг начинает думать: я обалденная баба. У меня еще все наладится. Ко мне вернется муж, и мы заживем в Нью-Йорке, на Пятой авеню, а лето будем проводить в своем имении за семь миллионов долларов. И она наверняка делится своими планами с Саем, иначе чего он вдруг ее отбрил? Пусть даже в мягкой форме. А мог и выложить все как есть: мол, Бонни, деточка, обкушался я своей Линдси, и захотелось мне чего-нибудь попроще, а тут как раз ты подвернулась. Это ведь такое пустяшное дело.

Рэй принялся раздирать на куски пластмассовый стаканчик из-под кофе.

— Лады. Наверное, ее огорчил отказ Сая. Просто сшиб с катушек. Только вот подтолкнул ли на последний шаг?

— Я в этом уверен. На этот раз он покинул ее, не оставив ей никаких иллюзий. Его больше не интересовала ни она сама, ни ее сценарии. Помнишь, когда она приехала на площадку, он ведь ее унизил, он обращался с ней, как с дешевой шлюхой. И, в отличие от нее, не ностальгировал по «добрым старым временам» и даже ради этих воспоминаний не собирался спасать ее в хреновой финансовой ситуации. Итого ей пришлось пережить сразу два удара: однажды он ее использовал, чтобы пролезть в кинобизнес, а теперь решил отвлечься от Линдси. А потом — бац! — чмок-чмок, киска, я улетаю в Лос-Анджелес. Голову даю на отсечение, он вышел из той спальни, оставив ее у разбитого корыта.

— Ну, это все теория, — пробормотал Робби. Судя по голосу, он уже почти со мной согласился.

Рэй — тоже.

— Лады, Стив и Робби, — сказал он, — не забывайте о других подозреваемых и доведите до конца эту версию с Бонни. Сдается мне, нужно уделить ей побольше внимания.


Толстяк Микки Ло Трильо напоминал мне сицилийский вариант Шалтая-Болтая. У него совершенно отсутствовала шея. Темно-голубой шелковый галстук, казалось, произрастал прямо из недр одного из его подбородков, возлежащих на груди.

— Я вырос вмьестес Саем, — доверительно сообщил он нам с Робби. — Он мне был как брат. Я вам так скажу: как только найдете парня, который с ним разделался, — позвоните мне. Скажите: «Микки, мы нашли того, кто ухлопал Сая», и клянусь небом, уж я…

— В тот промежуток времени, когда Сай был убит, — вмешался адвокат Толстяка Микки, — мистер Ло Трильо был на коктейле со своими деловыми партнерами, которые, разумеется, могут засвидетельствовать его присутствие.

Адвокат — мне ровесник — был счастливым обладателем круглых очков с тонкой оправой. Он как будто все еще лелеял надежду походить не на гнусного адвоката мафии, а на Джона Леннона.

— Послушай, — Микки обернулся к адвокату. — Я не на коктейли хожу, а выпивать. — Он развернулся к нам и пояснил: — Он у меня новенький. А прежний был Терри Коннели, часом не сталкивались? У него случился обширный паралич. Мы поместили его в больницу на Род-Айлэнде. Бедняга. Печально все это. А теперь это вот говенное убийство… — Он покачал головой, как бы не в силах поверить. — То, что Сая больше нет, — нож мне острый в сердце.

— А что теперь будет с вашими вложениями в «Звездную ночь»? — спросил я.

— Участие мистера Ло Трильо в этом предприятии не афишировалось, — сказал адвокат.

— Нам известно, что Микки не только вложил в фильм четыреста тысяч, но подбил своего зятя и дядю вложить еще шестьсот, — заметил Робби.

На этот раз он выдал эту реплику со знанием дела, в отличие от своей обычной мстительной манеры, типа «поглядим, как ты запрыгаешь». Я почувствовал: свершилось. В тот момент, когда Рэй и Чарли вышли из комнаты, а Микки и его адвокат — вошли, мысли Робби переключились на Бонни Спенсер. Я тихонько усмехнулся. Я ужасно обрадовался. Таки перетянул я Робби на свою сторону. Могу и в сторону отойти: Бонни теперь — добыча Робби, уж он в лепешку расшибется, а ее достанет.

— Так как обстояли дела с вашими, Микки, вложениями?

Толстые веки Микки затрепетали. Он попытался изобразить невинность.

— Ой, да что я понимаю в этом киноделе?

— Но должны же вы хоть что-то понимать, раз вложили в это дело миллион баксов?

— Слушай, мой друг Сай просит дать немного денег, и я даю.

— Финансовые службы мистера Ло Трильо находились под большим впечатлением от рекламного ролика будущего фильма, представленного мистером Спенсером, — вкрадчиво разъяснил адвокат. — Им показалось, что «Звездная ночь» — исключительно выгодный способ вложения денег. Хотя понятно, что любые инвестиции в кинобизнес несут в себе некоторую степень риска. И это мы в полной мере осознаем.

— Сай информировал вас о том, как обстоят дела с фильмом? — спросил я. Толстяк Микки отрицательно покачал головой, при этом вся армада его подбородков заколыхалась. — Микки, ведь это миллион баксов. Вы что, даже не проявили любопытства?

— Не-а. А мне-то чего? Сай обещает, что фильм получит «Оскара». Он говорит: «Микки, до марта, пожалуйста, потрудись вычистить свой парадный фрак». А больше мне ничего и знать не надо.

— Что же, вам невдомек было, что с фильмом не все складывалось удачно?

Микки улыбнулся. Вернее, уголки его губ поползли вверх. Он скрестил руки на брюхе:

— Что значит «не все удачно»?

— «Не все удачно» значит, что вместо фильма получался кусок дерьма.

— Да иди ты. Я не слышал ничего подобного.

— «Не все удачно» значит, что единственным спасением фильма было избавление от Линдси Киф. И это потребовало бы от продюсеров — и в том числе от вас — дополнительных несколько миллионов, не считая того, что уже было вложено.

— Чушь все это, — отрезал Микки.

— Вы ведь на прошлой неделе говорили с Саем по телефону? О чем вы говорили? — спросил Робби.

Микки уставился на своего адвоката. Тот, по-моему, мух не ловил, вперившись бессмысленным взором в свои шнурки.

— Паршивец, зря, что ли, я тебя из Гарварда взял?! — взревел Микки. — Давай, пошевеливайся. У меня напряги с памятью. Мне нужен кто-то, чтобы напоминать то, что я забываю. Хоть что-нибудь-то я тебе говорил? О чем мы беседовали с Саем на прошлой неделе? Я припоминаю, что пару раз мы, кажется, разговаривали, но клянусь потрохами, о чем — не помню.

— Кажется, вы говорили, что ваша беседа с мистером Спенсером носила неконкретный характер. «Привет», «как поживаешь», «как дела», и он уверил вас, что с фильмом все нормально.

— А, точно, — сказал Микки. Он повернул голову и уставился прямо в глаза Робби. — Все было так хорошо. А потом — эта сраная пуля. Двесраных пули. Я вам уже говорил, со смертью Сая во мне чего-то убавилось. Мы с ним были как плоть и кровь. Наши с ним старики, когда мы были от горшка два вершка, таскали нас на свои мясокомбинаты, и пока они обсуждали, какого бы еще дерьма подешевле напихать в эту чертову салями, мы с Саем толковали… О жизни.

—  О жизни? — переспросил я.

— Ну да. О жизни. Философствовали. Да, теперь-то я припоминаю. Тогда, по телефону, на прошлой неделе мы тоже философствовали.

Адвокат предостерегающе пошлепал Микки по огромной колбасообразной ляжке, но Микки то ли не почувствовал, то ли решил не обращать внимания.

— Так что мы, два взрослых деловых человека, два старых друга, о деле не говорили. Мы говорили… О Платоне.

— Микки, где вы провели вечер прошлой пятницы? — вмешался Робби.

— Вы имеете в виду, какое у меня алиби?

— Мистер Ло Трильо находился в местечке «У Рози», это бар в районе, где живут мясники, — сообщил адвокат. — Там его все знают. Многие его видели, а несколько человек с ним беседовали.

— О Платоне? — не удержался я.

— Нет, козел ты безмозглый, — ответил Микки, — о ливерной колбасе, будь она неладна!

Один из мужиков, с которым я иногда бегал по утрам, бывший марафонец, Т. Дж., владел несколькими местными видеосалонами. Он был без ума от моего «ягуара«, посему мы с ним заключили соглашение. Когда мне требовалась конспирация, я брал у него одну из его тачек — «хонду аккорд» или «плимут вояджер», а свою машину оставлял, наоборот, в его гараже.