Минут пятнадцать ушло на то, чтобы расставить по местам всех рассыпавшихся солдатиков-охранников. Помогая Федору, Майя исподтишка разглядывала его. Мальчишка оказался точной копией своего отца, только волосы были чуть светлее, а голубые глаза – ярче, и разрез имел более округлую форму. Взгляд – всегда серьезный, сосредоточенный, движения – деловитые и без суеты. Заметив небольшую стайку веснушек на носу у Федора, Майя попыталась вспомнить, имелись ли такие же веснушки на носу ее временного «босса».

Это слово ее рассмешило. Улыбку она сдержать не смогла, даже прыснула в кулак, но Федор, полностью поглощенный реконструкцией замка, этого не заметил, и объяснять ничего не пришлось.

Вернувшийся из магазина Арсений застал их вдвоем, сидящих на полу в зале и сосредоточенно расставляющих по местам многочисленных обитателей нешуточной пластиковой конструкции. Федор, заметив отца, застывшего в дверном проеме и с какой-то блаженной детской улыбкой на лице наблюдавшего за ходом восстановительных работ, тут же вскочил и сиганул на шею Арсению.

Майя поднялась, одернув юбку. Успела заметить взгляд Арсения, скользнувший по ее коленкам, и подумала с неприязнью: «Вот ведь – сына обнимает, а сам на мои ноги пялится, козел!»

Молча протиснувшись мимо обнимающихся, она прошествовала на кухню, прихватив по дороге пакет с купленным куриным мясом. Настроение отчего-то испортилось, и тут же снова нагрянула тошнота. По всей видимости, и настроение, и наличие тошноты в это утро напрямую зависели от степени удаленности «босса».

Чем он дальше – тем лучше, и тем меньше проявляется токсикоз. Чем ближе – тем ужаснее она себя чувствует.

Может, попросить его, чтобы он снова ушел? Странно, и отчего это она его так невзлюбила? Ведь по большому счету он ей ничего плохого не сделал. А то, что слишком уж долго собирался в магазин – так ведь он и понятия не имел, как сильно у нее желудок скрутило! Если б знал – освободил бы, наверное, побыстрее квартиру от своего присутствия, чтобы дама могла остаться наедине с унитазом, в полной тишине и покое…

Достав из кармана мятную жевательную резинку, Майя сунула в рот сразу три пластинки и принялась усиленно двигать челюстями. Тошнота слегка отпустила, и она героически принялась за разделку куриного мяса.

Работодатель, определенно умеющий читать мысли на расстоянии, в кухне больше не появлялся. Лишь изредка доносились из комнаты голоса отца и сына, с восторгом обсуждающих планы на сегодняшний день. Потом заработал телевизор, зазвучала музыка из какой-то детской передачи. Пока жарились котлеты, Майя успела замесить песочное тесто для торта и даже раскатать его на коржи. Заглянувший в кухню Арсений улыбнулся довольной улыбкой, похвалил ее за оперативность и снова исчез из поля зрения.

Майя была благодарна ему за невмешательство. На самом деле, в ее состоянии варить на плите основу для заварного крема и при этом поддерживать светскую беседу было просто невозможно. Или одно – или другое, а еще лучше – ни то и ни другое, а третье.

Третье – бродить по квартирам в новостройке неподалеку от дома и вдыхать вожделенный запах свежей побелки…

В душе отчего-то нарастало чувство обиды. И, как ни старалась, заглушить его она так и не сумела. Покончив наконец с котлетами и установив в холодильнике огромное блюдо с тортом, покрытым шоколадной глазурью, она вышла из кухни, сухо отчиталась о проделанной работе, напомнила, что торт можно есть не раньше чем через пять-шесть часов, потому что он должен пропитаться кремом, забрала заработанные деньги, педантично отсчитала сдачу и вручила ее Арсению, несмотря на активные протесты с его стороны и уговоры «оставить на мороженое».

– Я не ем мороженое. Меня от него тошнит, – честно сказала Майя.

Прозвучало грубовато.

Арсений уставился на нее с удивлением, но ничего не сказал. Молча засунул сотню обратно в портмоне и проговорил: «Спасибо».

– Не за что. До свидания, – ответила Майя и вышла из комнаты.

Уже на пороге, обуваясь, она вдруг поняла, откуда взялось это чувство обиды.

Она обижалась на Федора! Более того, ревновала его к отцу! Вот ведь, так замечательно они общались целых полчаса, успели почти подружиться, а тут появился этот… этот отец. И все – как отрезало.

– До свидания, тетя Майя! – послышался громкий крик в тот момент, когда Майя уже почти закрыла за собой дверь. – До свидания! Спасибо!

– Не за что, – пробурчала она себе под нос, а вслух сказала: – С днем рождения!

Не став дожидаться лифта, быстро сбежала вниз по ступенькам. Вышла из подъезда, зажмурилась от яркого солнца – и вдруг рассмеялась. Над собой и над своими странными обидами.

Проходящий мимо пожилой мужчина подозрительно на нее покосился. Наверное, решил, что она сумасшедшая.

«И правильно решил!» – усмехнулась она мысленно и бодро зашагала к остановке.


До чего же странно складывается иногда жизнь!

Странно и неправильно.

Интересно, это только у нее, Майи Аксеновой, жизнь сложилась неправильно и странно, или это у всех так? Вот, например, сидит сейчас напротив нее в автобусе женщина средних лет. Женщиной ее можно назвать с большой натяжкой, потому что признаков женственности за давностью лет практически не осталось. Скорее существо женского пола в возрасте от сорока и до шестидесяти. Тетка. С огромным желтым пакетом на коленях, сквозь который просвечивают силуэты сдавленных со всех сторон картошкой и луком сосисок, сверху торчат сочные оранжевые верхушки первых весенних морковок. А пахнет от пакета почему-то сырой печенкой, и к этому запаху примешиваются еще десятки других. Тетка держит пакет крепко, двумя руками, прижимает к груди, всем своим видом давая понять: вот пусть только попробует кто-нибудь покуситься на эту ее драгоценную собственность. Уж она за эту собственность постоит – так, что мало не покажется. И видимо, весь смысл жизни этой женщины без возраста и признаков пола только и состоит в том, чтобы охранять пакет с продуктами. А глаза – тусклые, равнодушные, и мысли все на лице написаны. Мысли простые, нехитрые: как бы успеть за выходные все дела домашние переделать, щей наварить, белье перестирать, перегладить, а неплохо бы еще и накрахмалить, квартиру убрать, полы перемыть. А в понедельник – на работу. Нелюбимую, надоевшую за долгие годы. Вахтершей на проходной, санитаркой в больнице, в лучшем случае – инспектором отдела кадров или фасовщицей в магазине.

А ведь было когда-то этой тетке двадцать пять лет, продолжала свои размышления Майя. И не думала она, не гадала, что жизнь ее вот так безрадостно сложится. Мечтала наверняка стать телеведущей или стюардессой… Или, например, балериной, как мечтала Майя в детстве. А жизнь показала большой кукиш и превратила двадцатипятилетнюю девушку в тетку без возраста, которая теперь уже ни о чем не мечтает и от жизни никаких радостей не испытывает – одну только беспросветную, нескончаемую усталость… И ждет, наверное, когда уж она кончится, эта жизнь нескончаемая…

Несостоявшаяся стюардесса-телеведущая неодобрительно покосилась на Майю и многозначительно кашлянула. Майя отвела глаза, почувствовав легкий укор совести: в самом деле, ни к чему было пялиться на тетку так, будто она музейный экспонат, живая иллюстрация неправильно сложившейся жизни. Таких вот неправильно сложившихся жизней кругом – полно, хоть в банки укладывай и консервируй, как огурцы с грядки в урожайный год. Автобус ими битком набит. И даже симпатичная, не в пример тетке с пакетом ухоженная женщина с длинными, красиво уложенными волосами – и она тоже смотрит в окно с такой тоской, что вся ее ухоженность кажется лишь маскарадом. Защитным панцирем, чтоб никто не догадался, что внутри – все та же пустота несостоявшейся жизни.

Майя вздохнула. И угораздило же ее родиться на свет такой пессимисткой! Другая на ее месте в тетке с большим пакетом моментально разглядела бы счастливую и довольную мать семейства, только и мечтающую о том, как бы поскорее воссоединиться со своими домочадцами и накормить их вкусным обедом. А в женщине с красиво уложенными волосами – романтическую особу, пребывающую в состоянии легкой грусти от предстоящей недолгой разлуки с возлюбленным.

А Майя все видит в черном свете.

Нет, не всегда, конечно. Бывает, и очень даже часто, что в розовом.

Зато потом, по контрасту с розовым, черный цвет мира становится еще чернее.

И так – всегда. А сегодня – особенно. Почему именно сегодня – непонятно.

Хотя, если быть объективной, не так уж и ужасно складывается ее жизнь.

Да, мечтала в детстве стать балериной. Да, не получилось. Не взяли в балет из-за лишнего веса. И сбросить его Майя не могла, как ни старалась. Зато потом, в подростковом возрасте, когда началась гормональная перестройка организма, лишние килограммы исчезли сами, прихватив с собой еще несколько совсем нелишних. Но начинать заниматься балетом было уже поздно.

Да, хотела стать врачом. Хотела так сильно, что целый год просидела над учебниками, половину лета готовилась к экзаменам, даже на пляж ни разу в жару не вылезла. Мечтала поступить в медицинский – и поступила. И проучилась почти три года. И доучилась бы до конца, если бы…

Если бы не любовь эта дурацкая. Если бы не Гоша.

Вот ведь, до сих пор: стоит даже мысленно произнести его имя, и сразу дрожь в коленках, и сердце замирает, а на глаза слезы наворачиваются. Дура? Дура, давно доказано. Но от этого не легче.

Гошу она встретила три года назад, будучи студенткой третьего курса мединститута. Круглой отличницей, между прочим, несмотря на доказанное впоследствии полное отсутствие мозгов. Наверное, в то время они у нее все-таки были, а потом просто расплавились от испепеляющей страсти. Теперь ни мозгов, ни Гоши, ни института. Зато ребенок в животе и полная растерянность перед жизнью.

Игорь Отставнов был ни много ни мало сыном главы администрации Заводского района, в котором Майя проживала с детства. Единственным и горячо любимым сыном, которому было позволено абсолютно все. Они познакомились на концерте какой-то попсовой группы, куда Майя попала не по доброй воле, а из жалости к однокурснице, которая купила билет на этот концерт за сумасшедшие деньги, а сама накануне заболела тяжелой формой гриппа и пойти на концерт не смогла. Однокурсницу звали Аллочка Сазонова, за нее-то Майя и пострадала… Хотя тогда ей казалось, что это сама судьба заставила Аллочку купить билет на концерт, а потом наслала на нее тяжелую форму гриппа. Потому что если бы не купила Аллочка билет или не заболела, то Майя никогда бы с Гошей не встретилась. И это была бы катастрофа.