Альбер Бланкэ - Война амазонок

– Ах! Герцогиня, молодость – ведь это и есть будущее.

– Будущее, будущее… Мазарини тоже рассчитывал на будущее, а все еще сидит в Бульоне.

– То есть вы хотите этим сказать, что Мазарини никогда еще не был так могуществен, как теперь.

– Ну как можно!.. – воскликнула герцогиня с недоверчивостью.

– Разве вы этого не чувствуете?… Все двигается по его приказанию. Я убежден, что никогда во Франции не повиновались ему так беспрекословно, как теперь, когда он присылает свои советы издалека – только его гений царствует в стране.

– Вы заговорили об этом итальянце с восторгом?

– Я говорю как человек, перед которым открылись события в их настоящем свете.

– Но вы не осмелились бы этого написать?

– Еще бы! Я враг его, хоть и союзник.

– Ну, смотрите же, Гонди, этот союзник погубит вас.

– Ах! Герцогиня, какая же из вас вышла пессимистка!

– Ну а как вас арестуют?

– Меня арестовать! Меня, Поля де Гонди, парижского коадъютора и кардинала святейшего папы? Полноте!

– Все может случиться.

– Видите ли, любезная герцогиня, – мой корабль солидно построен и привычен к бурям. Кроме того, я считаю себя опытным кормчим и у меня всегда наготове два весла, которые предотвратят окончательную гибель… Одно из них мой кардинальский жезл, а другое – моя палица парижского епископа!

– Любезнейший кардинал, вы предупреждены, и потому, сделав свое дело, я ухожу. Прощайте!

– Куда же вы так скоро?

– Туда, где я могу повредить моему врагу, который вам известен.

– Берегитесь, герцогиня, я тоже скажу вам: народ изменчив, как флюгер. Если принцесса опять будет иметь власть в своих руках…

– Я не боюсь принцессы…

Герцогиня Монбазон ушла, а коадъютор тотчас же сел в карету и поехал по столичным аббатам. Это было его обыкновенное средство узнавать общественное мнение. Некоторых он нашел в полном убеждении в безопасности, но другие разделяли опасения, о которых его уже уведомляли. Несмотря на свое тонкое чутье, Гонди никак не мог разобрать причины, которыми руководствовались его подчиненные, говоря за или против двора. И немудрено, он ничего не знал о том, что большая часть духовенства уже вела свои переговоры с двором. Многие из подчиненных ему аббатов были уже на стороне двора, а в глубине их сердец спрятаны были лестные обещания насчет приобретения санов и епископских мест и тому подобного. Коадъютор это начинал подмечать. Но сердца легко запираются на замок, надо быть очень искусным, чтобы читать в сердцах, прикрытых лицемерием! Коадъютор продолжал свой объезд.

Когда измена доходит до крайности, тогда она разливается с силой разъяренных волн. Все уступает ее стремлению, и нет такой человеческой силы, которая могла бы ей сопротивляться. Если настигнутые жертвы не погибают в ту же минуту, им остается только бежать.

Герцог Бофор искал убежища у своего отца. Герцог Вандомский, сын Генриха Четвертого и Габриэли д'Естрэ, с глубокой печалью встретил сына в своем замке Анэ, из которого Филибер, Жан Гужон и кузен сделали чудо искусства.

– Бедный безумец, – сказал он сыну, – как ты мог верить хоть одну минуту, что человек, который покинул твоего отца, Шалэ, Сен-Марса и всех друзей, что этот изменник не сделает и с тобой точно то же?…

– Я и не верил ему, батюшка, но знайте, не Гастон, а Гонди погубил нас всех.

– Гонди продал вас за портфель первого министра. Но что же, назван ли он первым министром?

– Нет еще пока…

– Ну и пускай подождет. Видишь ли, сын мой, я боролся против Ришелье, а кардинал Ришелье меня победил. А я говорю тебе, что, наверное, Мазарини победил бы и Ришелье. Хочешь ли, чтобы я представил тебе доказательства?

Бофор кивнул головой, изъявляя согласие на эту фантазию старика, а старик вынул большой пакет из кармана и подал его сыну, который рассеянно развертывал его.

– Если бы ты знал, что находится в этом пакете, то, наверное, поторопился бы прочитать.

Бофор с первого взгляда на бумагу был ошеломлен.

– Ты принужден был бежать, казалось, ты навеки погиб, и кардинал Мазарини очень хорошо знает, что я заодно с тобой, потому что я не похож на своего брата Гастона, который отрекся от своей дочери. И что же? Мазарини является олицетворением милосердия? Вместо того чтобы отдать тебя в руки палачей, как то сделал бы Ришелье, он присылает мне патент на звание генерал-адмирала с правом передачи этого сана моему сыну после смерти моей!

– Не может быть!

– Прочти сам, так в документе означено.

– Надеюсь, батюшка, что вы откажетесь от его милостей! – воскликнул молодой герцог с негодованием.

– Еще бы!

– И возвратите этому дерзкому министру его оскорбительную милость.

– Конечно, конечно, – отвечал старик, кладя бумагу в карман.

– Но сейчас же, батюшка, разорвите ее на четыре части и отошлите ему.

– Непременно.

– Чего же вы ждете?

– А вот хочется прежде узнать, кто бы это мог приехать к нам? Слышишь, привратник протрубил в трубу, чтобы доложить мне о приезде важной особы.

Они подошли к окну, но было поздно. Прибывшая особа всходила уже на крыльцо, а на дворе стояла взмыленная лошадь. Они повернулись к двери, которая в ту же минуту отворилась, и увидели герцогиню Монбазон. Она была в глубоком трауре и быстро подошла к Бофору, который стоял, пораженный удивлением.

– Как, это вы, герцогиня, – сказал он, когда почувствовал на своей холодной руке прикосновение горячей руки страстной женщины.

Тут он обратился к своему отцу, но старик, поняв, что его присутствие было лишним, повернулся уже к двери и вышел тихими шагами.

– Бофор, – сказала герцогиня, – вы в изгнании, вы несчастны… Моя обязанность быть с вами.

– Герцогиня, с чего вы это выдумали?

– Не отталкивайте меня, Франсуа! С вашей стороны это будет жестокостью! Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как мой муж удалился в свой замок в Турени, теперь он умер… Я свободна… свободна, слышите ли вы?

Бофор посмотрел на нее с изумлением.

– Ты не понимаешь меня, Бофор, это потому, что ты не задал себе труда изучить причину моих действий. Я снова приблизилась ко двору, я опять в милости у короля и королевы, и, следовательно, мой муж, пойми это, не может быть в немилости, распространенной на всех фрондеров.

– Милая Мария, я очень вам благодарен за ваше доброе участие, но не могу подчиниться выраженному вами условию. Поймите и вы, я не могу быть вашим мужем.

– А между тем ты не женат, – произнесла она со странной улыбкой.

– Так это вы отправили герцога де Бара в Бастилию с ужасным известием?

– Нет, но мне известно, что ваш брак недействителен.

– По милости ложного священника, который был подослан Гонди, вашим старинным фаворитом. Так вы были участницей и этого гнусного заговора?

– Нет, клянусь Богом, я этого даже не знала.

– Что значит для вас клятва? Я не верю ей.

– А хоть бы и так? Разве я не имею права защищать мою собственность всеми возможными средствами?

– Остановитесь!.. Теперь прошла пора лжи и измены! Я прервал с вами все сношения, но не хочу от вас скрывать истины, знайте же: во всех моих сношениях с вами никогда не было ни сердечного, ни умственного увлечения. Мне нужны были ширмы, за которыми скрывались бы мои истинные чувства от завистливых наблюдателей; и случай бросил к моим ногам самую опозоренную женщину во Франции…

– Как вы смеете?

– Тем хуже для вас, если слова мои вас оскорбляют, но с врагом, погубившим наше счастье, нечего церемониться.

– Так ваша любовь, так вся жизнь ваша была долгим обманом?… И все это из любви к другой?

– Из любви к ангелу! Да, из любви к существу, достой ному всякого уважения и почестей – верьте этому.

– Но благодарю Бога, это существо от вас навеки ускользнуло, а мщение от меня не ускользнет. Сегодня отдан был приказ всем священникам во Франции, чтобы никто не смел венчать принцессу не только без позволения ее отца, но и без разрешения самого короля.

– Неужели вы осмелились и это сделать?

– Да, герцог Бофор, я осмелилась положить бездну между моей соперницей и вами, такую бездну, которую ни одна принцесса в мире не осмелится переступить.

В эту минуту привратник протрубил три раза. Бофор вздрогнул от радости.

– Что это значит? – спросила герцогиня Монбазон, сильно встревожившись, не зная почему.

– Может быть, вы не заметили, что при вашем приезде в замок привратник протрубил только один раз?

– Ну, так что же?

– А то, что в замке Анэ принят обычай три раза трубить только для прибытия особы королевской крови. Стало быть, если это не король и не королева, что невероятно, то это только…

– Она! – воскликнула герцогиня, бросаясь к двери и силясь преградить дорогу Бофору. Он грубо оттолкнул ее и побежал навстречу принцессе Луизе, которая в это время подъехала к крыльцу.

– О! Я несчастная! На мне лежит проклятье и позор! – прошептала герцогиня, неподвижно застыв на том месте, куда ее отбросил Бофор.

Луиза Орлеанская сидела в карете, ее шталмейстеры Жан д’Эр и Флавиньи на лошадях держались у дверей кареты – она не хотела выходить.

– Отец отрекся от меня, – сказала она Бофору, – он не хочет даже дать мне убежище ни в Немуре, ни в Орлеане, ни в Блоа. Король прогнал меня из Парижа, я еду в Сен-Фаржо. Хотите ехать со мной?

Бофор, не задумываясь, сел к ней в карету. В ту минуту, когда тяжелый экипаж выезжал из ворот замка, всадник, покрытый пылью, подъехал с письмом в руках и тотчас вручил его Бофору.

– Это от Гонди, – сказал герцог, посмотрев на всадника и узнав печать.

– Письмо от этого изменника!

– А все-таки посмотрим, чего ему надо от меня.

– На вашем месте я отослала бы письмо, не распечатывая его.

– Но и от изменников иногда можно услышать что-нибудь дельное… Вот посмотрите, не правду ли я говорил? Вот вам и доказательство.