– “Почему я раньше никогда не танцевала? – думала я и продолжала боксировать в такт музыки. – Ведь это необыкновенно весело”.

Скоро постукивания сменил скрежещущий шум, напоминающий звуки магнитно-резонансного томографа, и я замерла на месте.

– Кать, это ты что ли? – пронеслось мимо моего уха.

Я обернулась и увидела позади двух своих одноклассниц. Они стояли и с выражением растерянности смотрели на меня.

– Вот это да! Что ты тут делаешь? – прокричали они мне в лицо.

– Тан-цую! – разложила я по слогам.

Одна из них жестом позвала меня выйти, и я кивнула головой в знак согласия. Девчонки пошли первыми, расталкивая, обезумевших от ритмов и выпитого алкоголя парней, а я старалась держаться за ними. Из открытых дверей приятно потянуло прохладой. Мы вышли на улицу, и, когда свернули за угол клуба, они накинулись на меня с вопросами.

– Ты куда пропала-то? – спросила одна.

– Я у бабушки гощу, – ответила я.

– Это возле колхоза что ли?

– Да, там.

– А здесь что делаешь? – спросила другая.

– То же, что и вы – танцую.

– Дай угадаю – ты здесь с парнем? Вон как вырядилась, – продолжали они тешить свое любопытство и щупать подол моего платья.

– Платье мне сестра одолжила. Я здесь с ней, а она с парнем.

– Что-то мы тебе не верим. И где же твоя сестра? – спросили они.

– Должно быть где-то внутри. Говорю же – она с парнем, и ей не до меня.

Тут одна из девчонок из заднего кармана джинсов достала пачку сигарет и предложила другой.

– Я тоже буду, – смело сказала я.

– Нет, ты посмотри на нее! – в голос удивились девчонки.

Выудив сигарету из пачки, я сделала все в точности так, как меня учила Элен, и их удивленные лица вытянулись еще больше. Сигареты оказались чистым ядом, а в их стойком запахе, напоминающем гарь подожженной картофельной ботвы, не было даже намека на ментоловый холодок. Сильно запершило в горле, и мне стоило огромных усилий докурить сигарету до конца, но я справилась, чем положила конец издевкам девчонок.

– Слушай, Кать, ты тут красавчика на мотоцикле не видела? – спросила меня одна из девчонок, когда мы уже затаптывали сигаретные окурки.

– Видела, а что?

– Ты случайно не знаешь, откуда он?

– Понятия не имею, – ответила я.

– Его, кажется, Александром зовут, и он искал здесь кого-то, – добавила другая.

– Я ничего о нем не знаю, я просто проходила мимо.

– Вот бы он нас с тобой искал, – сказала одна другой, и обе брызнули громким смехом.

– Кстати, Кать, ты Алису Михайловну – физичку нашу – помнишь? – снова спросили они меня.

– Угу, – коротко ответила я.

– Так вот она с любовником сбежала!

Я раскрыла пошире глаза и сделала вид, что невероятно удивилась этой новости. На самом же деле я уже давно наблюдала за трансформациями, которые претерпевала Алиса Михайловна. Подобно воде, на моих глазах за один учебный год она побывала в трех состояниях. Из серой и, как льдом, скованной чужим мнением школьной “училки” – как мы называли всех заурядных и скучных учителей – она превратилась в живую молодую женщину. Случилось это после недельных компьютерных курсов, на которые тогда по очереди отправляли всех учителей в школе. После своего отсутствия она вернулась какой-то сияющей и игривой, как весенний ручей, и с небывалым прежде энтузиазмом принялась учить нас вселенским законам. Ее школьные опыты стали похожими на фокусы: она то размахивала эбонитовой палочкой и приговаривала какие-то непонятные слова, то щедро сыпала каждому на тетрадь стальную стружку и подносила к ней свои магниты. Она все больше худела и как-то даже истончалась, пока к весне не сделалась совсем легкой и прозрачной, как майский, пахнущий талой водой воздух.

– Да-да, оставила мужа с сыном и сбежала, представляешь?

– Представляю, – задумчиво ответила я.

Когда мы вернулись в зал, все уже выглядело иначе. Музыка лилась красивой мелодией, но мало кто под нее решался танцевать.

– Тьфу ты, черт! Медляк! – с отвращением сказала одна из девчонок. – Пошли пока в туалет сходим. Кать, ты с нами?

– Нет, я останусь, – ответила я и махнула рукой им вслед.

Я прошла в зал и прислонилась к стене. До этого кишащий людьми танцпол теперь выглядел так, будто в наше отсутствие в самый его центр попал снаряд, и всех откинуло ударной волной к периферии. Посередине зияла огромная плешь, куда, казалось, боялась ступить нога человека, тогда как подоконники были увешаны скучающими девчонками и нерешительными парнями.

Музыка плавно подошла к своему финальному аккорду, и парни один за другим начали спрыгивать с подоконников. Тут, ко всеобщему удивлению и наперекор всем законам, снаряд попал в этот окоп еще один раз. Ласкающие звуки гитары наполнили душный воздух, и нежная мелодия начала рассказывать балладу чьей-то любви.

– “Металлика!” – подумала я и широко улыбнулась.

Стоявший возле меня парень, длинный и худой, как гвоздь, заметив мою улыбку, согнулся пополам и протянул мне руку. Я огляделась кругом, чтобы убедиться, что предложение было адресовано мне, и положила руку ему на ладонь.

– “Просто, как дважды два, – подумала я, – надеть платье и улыбнуться к месту – вот и вся наука”.

Мы начали танцевать, и скоро другие пары вышли в центр и закачались вокруг нас, как лодки. В манере парня танцевать и вправду было что-то от ржавого гвоздя: он не чувствовал такта музыки, не гнулся, а только проворачивался по своей оси и все время наступал мне на ноги. Я же, помня о своих булавках, держала руки невысоко на его предплечьях и разглядывала людей вокруг.

Я буду банальной, сказав, что к танцу у парня должен быть талант слышать музыку и хорошо двигаться, но мало, кто задумывался над тем, что прежде, чем дело дойдет до последних, от него потребуется недюжинная смелость, которая в таких местах, как эта деревня, равносильна таланту. Среди моих сверстников пригласить девушку танцевать уже считалось отступлением от их негласного мальчишеского кодекса чести, а уж выкручивать с ней всевозможные танцевальные фигуры – и вовсе преступлением против их доморощенных представлений о мужественности. Поэтому каждый на танцполе был скован и ограничен в своих движениях острыми, как булавочная головка, взглядами окружающих.

И вот посреди этого войска одноногих оловянных солдатиков я заметила пару, танец которой разнился с танцами остальных. Они плавно раскачивались в унисон друг друга и музыки. Юноша ровно, как колыбель с младенцем, качал из стороны в сторону свои мягкие плечи, а она слегка щекотала его голый затылок. Искусно выписанная уголками его плеч кривая лентой сползала к его рукам на ее талии и продолжалась поглаживаниями ее скульптурной спины. В целом мире для меня не было красивей зрелища, чем чувственные движения этого юноши. Я готова была не сходить с места и продолжать терпеть неуклюжие подергивания своего партнера, лишь бы мне дозволили смотреть на то, как танцевал Антон, вечно. Он танцевал с Элен в нескольких шагах от нас, но почему-то казался в тот вечер далеким, как никогда. Парень дернул меня влево и, склонившись над моим ухом, что-то прокричал. Я посмотрела на него и закрыла уши руками в знак того, что не слышу его. На самом деле я поняла, что он спрашивал мое имя и звал выйти на воздух, но притворилась, что не разобрала ни слова. Он еще раз повторил то же самое, но на тон выше, а я еще раз проигнорировала сказанное. Музыка кончилась, и я собралась было от него улизнуть, но тут случилось страшное.

– Антон! – завизжала я и побежала туда, где еще минуту назад он танцевал с Элен.

Растолкав окруживших его людей, я рухнула перед ним на колени и накрыла собой. Я обняла его голову, и тут же мои пальцы вляпались в какое-то липкое теплое повидло.

– “Кровь! У него кровь!” – судорожно соображала я и тужилась поднять его с пола.

В этот момент кто-то схватил меня сзади и потащил в сторону.

– Оставь его, Кэт, не лезь! – решительно резко прозвучало за спиной, и я узнала голос Элен.

– Отпусти, Элен! Он его убьет! – исступленно кричала я и вырывалась.

– Перестань эту истерику! Не тронет никто твоего Антона!

– Дура ты, Элен! Ненавижу тебя! Ненавижу! – были мои последние слова к ней.

Элен разжала свои пальцы и, оттолкнув меня, встала в полный рост, я же на коленях поползла назад к Антону. Сознание вернулось к нему, и он открыл глаза. Кто-то одолжил ему свою футболку, и он, намотав ее на кулак, прислонил к сочащемуся кровью виску.

– Ты идти можешь? – спросила я.

– Могу. Все в порядке, – заверил меня он.

– Тогда вставай, пошли отсюда!

– Где этот ублюдок? – неожиданно крикнул Антон в толпу.

Ответа не последовало. Вокруг еще стояло несколько человек и со сдвинутыми бровями сочувственно смотрели на нас. Музыки мы больше не слышали. В зале включили свет, и люди стали расходиться, вслух обсуждая случившееся.

Мы вышли на улицу и угодили в рассвет. Вдали у самого горизонта показалась тонкая оранжевая дорожка. По ней от нас уходила уставшая ночь, делаясь тихой и бесцветной. За нами заперли двери клуба, и скрежет металлической задвижки звучно разнесся по округе, умерщвленной сонным мором. Мы брели с Антоном по пустой дороге и, молча, разглядывали меняющее свои лица небо. Дорожка у горизонта превращалась в широкую магистраль, а ее цвет из нежно оранжевого линял в багрово алый.

Мне вспомнился рассвет на водонапорной башне – счастливое время, когда Антон смотрел на меня, искал моих поцелуев и ждал моих признаний. Как тогда на лесной тропинке, мне нестерпимо захотелось увидеть его лицо, и я повернула голову. На его немного распухшем виске виднелась запекшаяся пуговица крови. Он не тер ее больше футболкой и по всему его виду было понятно, что и вовсе о ней забыл. Также, казалось, он забыл и обо мне, неслышно шедшей рядом и ждущей хотя бы одного его тихого слова. Ничего. На его лице было выражение усталости и подавленности. Его руки безжизненно болтались, как розги, и он то и дело бил себя ими по ногам.