На этот раз его поцелуй был неистовым, его жадные губы впились в ее уста и наслаждались ими. Языки обоих соприкоснулись, разжигая яркое пламя страсти, которая так долго тлела и оставалась неутоленной. Он обхватил лицо Кресси, его пальцы занялись непокорными локонами, освободили их от ленты, после чего волосы хлынули ей на спину.

Джованни привлек Кресси к себе, зарылся лицом в ее волосы и глубоко вдыхал их запах.

— Лаванда. И Кресси. Как мне тебя не хватало. — Он снова целовал ее в губы, на этот раз нежно, затем с разгорающейся страстью. Его руки лихорадочно блуждали по ее спине, талии, ягодицах, груди. Он дрожал. — Не знаю, что делать, — сказал Джованни с кривой усмешкой. — Я чувствую себя так… Это глупо. Я чувствую себя так, будто это происходит впервые. Я не знаю, что делать.

Слыша эти слова, видя, что он смотрит на нее страстными, полными нежности глазами и в то же время почти застенчиво, Кресси казалось, будто она потеряет сознание от безграничной любви к нему. Ей хотелось истерично рассмеяться, расплакаться, громогласно заявить о своей любви из окна мансарды.

— Люби меня, Джованни, — сказала она. — Вот все, чего я хочу. Вот что ты должен сделать.

С уверенностью, которую отнюдь не чувствовала, Кресси заперла дверь мансарды, повела Джованни к египетскому креслу и усадила его в нем. Она взглянула на стену, где висели картины с ее изображением. Кресси. Дрожащими пальцами она начала расстегивать крючки на своем платье. Она раздевалась не самым изящным образом, но хорошо понимала, как это будет воспринято. Взор Джованни был прикован к ней, пока она высвобождалась из платья. Стоя в нижнем белье, мысленно повторила слова, сказанные им в галерее шепота.

— Корсет, — сказала Кресси, приблизившись к нему. Она почувствовала на затылке его горячее дыхание, пока он возился с тесемками. Когда Кресси обернулась, его зрачки совсем потемнели, щеки покрылись румянцем. Дыхание стало отрывистым. Она выскользнула из юбок. Наклонившись в сторону, положила одну ногу на скамеечку, подалась вперед и почувствовала, как панталоны облегают ягодицы. Видя это, Джованни резко вдохнул. Линия красоты. Она сняла туфлю и скатала чулок. Кресси прежде не видела, чтобы у него от страсти так горели глаза. Ее начало лихорадить, она вспотела от предвкушения. Что-то больно напряглось в нижней части тела. Она еще раз повторила прежние действия. Наклонилась. Сняла вторую туфлю. Скатала другой чулок.

Сейчас на ней остались лишь сорочка и панталоны. Кресси быстро избавилась от них, бросила взгляд на портрет, не для того, чтобы предаться воспоминаниям. Джованни поймал ее взгляд, на его устах затрепетала улыбка. Кресси опустилась на шезлонг, прикрыла лицо руками. Выгнула спину. Ее соски напряглись. Она повернула голову и без усилий улыбнулась. Улыбкой, свойственной только Кресси. Глядя на любимого мужчину. Обольстительно. Вызывающе. Уверенно.

Джованни уже встал и начал без разбора разбрасывать одежду по полу. Он так резко потянул за рубашку, что пуговицы разлетелись во все стороны. Кресси подала ему руку. Джованни остался без одежды, грудь вздымалась, глаза блуждали, мужское достоинство, отяжелев от прилива крови, устремилось вверх, он смотрел на Кресси так, будто она…

— Моя красавица, — произнес Джованни, опускаясь перед ней на колени. — Tesoro, sei bellissima[36]. Я еще никогда не видел такой красоты. Кресси. Моя единственная Кресси.

Когда Джованни наклонился, чтобы поцеловать ее, она подумала, что еще никогда не встречала столь красивого мужчину. Кресси казалось, что еще не была такой счастливой, как сейчас, когда губы Джованни касались ее уст, когда она раскрыла их. Тело Кресси горело, напряглось, его покалывало, оно пульсировало. Ей казалось, что одни поцелуи Джованни доведут ее до блаженства. Он целовал Кресси, приближаясь губами к ее груди.

Губы Джованни обхватили сосок, стали медленно ласкать и потягивать его. Кресси вскрикнула и погрузилась в блаженство.

Целую вечность он целовал ее груди, ласкал, брал в руки, прижимался к ним. Она извивалась, пыталась сдержаться, когда его губы приближались к ее животу.

— Моя нежная, — пробормотал он, раздвигая ей ноги, привлекая ее к себе, беря руками за ягодицы, приподнимая. — Моя нежная, — повторил он хриплым от страсти голосом, целуя ее бедра, ласкал податливую плоть.

Кресси охватывала лихорадка. Она думала, что раньше испытала страсть вместе с ним, но сейчас все было по-другому. Прикосновения Джованни разжигали, хотелось громко выкрикнуть неудовлетворенность, погрузиться в адский огонь, который он разжигал своими поцелуями, однако ей все же не хотелось поддаться своим порывам столь рано. Когда его губы коснулись влажных складок ее прелести, она простонала. Хотя Джованни действовал осторожно, его прикосновение было легким, точно дуновение ветра, Кресси едва сдерживалась. Она изогнула спину, уперлась ногами в шезлонг, руками в его плечи.

— Джованни. — Его язык уже действовал настойчивее. — Да. Прошу тебя. О, Джованни.

Его язык стал еще смелее. Оргазм настиг ее, точно буря, накатывавшиеся огромные волны подмяли ее под себя, швыряли, выворачивали наизнанку.

Неожиданно Кресси услышала свой крик, такой странный, она находилась так далеко, оказалась на гребне оргазма, который, казалось, происходил сам по себе. Кресси вздрогнула, Джованни снова начал ласкать ее языком до тех пор, пока она не потеряла власть над собой. Она опустилась на пол и оказалась рядом с ним, обхватила его ногами, обняла руками, заставив лечь на себя. Она умоляла, тяжело дыша.

Джованни настойчиво целовал ее. Прижался к ней. Насторожился.

— Я боюсь, — произнес он сдавленным голосом. — Я никогда так страстно не желал этого. Лишь глядя на тебя, я так… Боюсь, что не смогу… Я не хочу, чтобы это закончилось.

— Джованни, это закончится только после нашей смерти, — с отчаянием в голосе ответила Кресси. — Люби меня.

— Кресси, если честно, я умру, если не буду любить тебя.

Он страстно целовал Кресси и начал осторожно входить в нее. Как чудесно. Восхитительно. Прелестно. Приятно. Не хватало слов, чтобы описать ощущения, которые она испытывала, пока Джованни медленно погружался в нее. Их тела сливались воедино. Приподнятая грудь Джованни сверкала от пота, поднималась, когда он пытался умерить свою страсть. Кресси показалось, что столь красивым она его еще никогда не видела. Он снова целовал Кресси, не покидая ее прелести. Она чувствовала, как кровь пульсирует в мужском стержне. Ее мышцы начали отзываться, точно эхом, поддаваясь какому-то призыву. Оба стали единым целым. Они слились воедино.

Джованни медленно вышел из нее, отрывисто дыша. Кресси страстно обхватила его. Он снова вошел в нее. Разлетались звезды. Неизвестно, откуда эти звезды появились, но они возникали перед ее глазами. Кресси с трудом раскрыла глаза. Его лицо было чудесным, глаза смотрели только на нее. Она выгнула спину и подалась ему навстречу. Он сглотнул. Последовал толчок. На этот раз более резкий. Затем новый. Напористый. Дрожь от предвкушения удовольствия. Скольжение. Кресси никогда такого не испытывала.

— Никогда ничего такого не ощущала, — выдохнула она, напрасно пытаясь сообщить ему, что она испытывает. Новый толчок, и она вздрогнула. Сейчас все произошло иначе, но это было то же самое — она достигла оргазма. Более яростного. Но не только она. Кресси оказалась во власти неумолимой кульминации, окутавшей ее, не отпускавшей. Кресси обхватила Джованни, прижалась к нему, истошно выкрикнула его имя, когда он вошел в нее последний раз и рухнул на нее, издав столь же резкий и истошный крик, что и она.


— Я написал портрет отца до того, как он умер, — позднее рассказывал Джованни, пока оба, обнявшись, лежали на шезлонге. На их телах мерцали блики от угасавшего солнца. Он поведал о встрече с графом, лишенной трогательности. — Потом сможешь взглянуть на него. Кажется, он получился. — Джованни погладил Кресси по голове. — Он сам просил написать его, но портрет я писал не для него. Я написал его для себя.

— Ты не жалеешь, что отказался от столь огромного наследства?

— Кресси, я не мог принять его. Знаю, благодаря одному этому состоянию твой отец дал бы согласие на наш…

— Брачный союз? — спросила Кресси и тихо рассмеялась.

— В моих чувствах к тебе нет ничего мимолетного. — Рука Джованни застыла. — Я дам тебе свое имя, я дам все, что у меня есть, если ты согласишься. Но даже если ты не согласишься, я тебя не отпущу.

Кресси повернулась и оперлась о грудь Джованни. Коснулась его лба. Его щеки. Его шеи. Он улыбнулся, поняв этот жест.

— Я не собираюсь надолго оставлять тебя одного.

— Ты ведь не считаешь, что я сделал ошибку, отказавшись от состояния графа?

— Позволь мне сказать тебе, Джованни ди Маттео, что ты совершил бы серьезную ошибку, если бы явился сюда, чтобы подкупить моего отца своими богатствами. Конечно, ты поступил правильно.

— Однако твой отец… Дело не в нем, а в том, на что он может пойти.

— Я знаю. — Кресси согласно кивнула. — Отец может не позволить мне видеться с братьями, однако очень сомневаюсь, что Белла это допустит. Она знает, что братья меня любят. Хотя она, видно, и любит моего отца, своих сыновей любит больше. Что же касается отца, откровенно говоря, чем меньше я буду видеться с ним, тем легче будет любить его.

— Я такого же мнения, — согласился Джованни и громко расхохотался. Его рука поползла вниз по спине Кресси и стала поглаживать изгиб ее ягодиц. — Кресси, ты выйдешь за меня замуж?

— Не знаю. Однако всегда хочу быть с тобой.

— Я не допущу, чтобы моих детей называли незаконнорожденными.

— Они ведь все равно будут нашими детьми. Но если нам удастся получить на то благословение, тогда ты окажешь честь, пожаловав мне свое имя.

— Grazie, signorina[37]. У тебя очень лукавая улыбка. Тебе это известно?