Когда Дедушка подобрал его на речке, обратив внимание на прибитый к берегу мешок, в котором кто-то поскуливал, Жуку было две недели от роду. Добрый интеллигентный Дедушка принес его домой, отогрел и выкормил, как родного. Единственное, в чем он промахнулся, было определение пола щенка и, соответственно, выбор клички.

Дедушка и Бабушка долго разглядывали найденыша, переворачивая его на спину, что он воспринимал как веселую игру, и вынесли вердикт: сучка, девочка. Назвали девочку, не мудрствуя лукаво, Жучкой, и под этим именем щенок прожил полгода. Пока не стало совершенно очевидно, что Жучка никакая не Жучка. Сконфуженный Дедушка загоревал, но Бабушка утешила его и сказала, что ничего страшного, пусть будет не Жучка, а Жук, тем более что основная масть пса — черная.

Жук воспринял бы переименование спокойно, если бы не бродячий кот Василий, тогда еще совсем молодой и веселый. Он так потешался над бедным новоиспеченным Жуком, что тому пришлось отстаивать свою честь в бою. В нем он, увы, не преуспел, получил несколько глубоких царапин на носу и потерял кусок шкуры. После чего Васька предложил мировую, и Жуку пришлось стерпеть. Но с тех самых пор кот не упускал возможности посмеяться над поверженным Жуком, называя его Жучкой и время от времени взыскивая контрибуцию.

Конечно, Жук мог бы отомстить подлецу Ваське. Он ведь тоже знал всю подноготную брутального красавца от старой кошки Матвевны, теперь уже покойной. Ваську когда-то привезли котенком дачники — интеллигентная московская дама с толстым мужем и таким же толстым сыночком Виталиком. Котенка купили за большие деньги в каком-то клубе (это место Жуку было не совсем понятно, в их поселковом клубе котятами не торговали, да и вообще непонятно было, зачем ими торговать — их и так в поселке было как собак нерезаных) специально для Виталика.

Но котенка так тискали и не давали ему покоя, что он начал царапаться, пару раз распахивал руки не только Виталику, но и самой даме, и в конце лета его выкинули на улицу. А сами уехали обратно в Москву. Васька поголодал, сидя под террасой и горько плача. Добрая Матвевна приносила ему то мышонка, то мясные обрезки, спертые ею в подсобке железнодорожного магазина с риском для жизни. Васька подрос и за два месяца превратился в красивого полосатого кота, но страшно злого и мстительного. Не доставалось от него только старенькой Матвевне. Всех остальных он гонял и драл, не разбирая пола и возраста. Как он выжил суровой зимой, для многих оставалось загадкой, но Жук после знаковой драки нередко пускал его в свою будку погреться, разумеется не афишируя вынужденный скандальный союз, — поселковые псы никогда ему не простили бы столь грубого нарушения правил общежития.

Следующим летом, когда дама с подросшим Виталиком и еще более потолстевшим мужем вновь появилась на даче, Васька задумал страшную месть. Он долго выслеживал удобный момент, сидя на крыше террасы. И однажды, когда толстый муж в одних шортах ковырялся во внутренностях своего автомобиля, со всей дури шваркнулся ему на спину, проехав по ней четырьмя лапами. От дикой боли мужик заорал, дернулся, и его стукнуло закрывшимся капотом. Видимо, он что-то задел внутри, и машина тоже заорала диким голосом сигнализации. От этих воплей сидевшая на краю пруда в шезлонге и с журналом в руках интеллигентная дама вскочила, но, потеряв равновесие, рухнула в пруд и тоже завизжала как резаная. Из дома выскочил Виталик, следом за ним старуха в буклях — дамина мамочка. Все кричали, размахивали руками и пытались понять, что происходит.

Жуку, тогда еще совсем мелкому, из-за штакетника была видна вся картина катастрофы, а также слышен зловещий смех Васьки, уже снова взобравшегося на крышу. Пес даже слегка испугался непривычных воплей и сидел поджав хвостик и трясясь мелкой дрожью.

Кудахтающий и подмоченный женский коллектив освободил хозяина из автоплена, оказал ему первую помощь в виде зеленки и пластыря, причем муж шипел и плевался не хуже Васьки. Потом была вызвана скорая помощь, мужа уложили в носилки на толстый живот, поскольку активно разрабатывалась версия «бешеного кота», и увезли в больницу…

При желании Жук, конечно, мог бы эксплуатировать тему беспризорничества и никомуненужности, чтобы осадить наглость Васьки. Но привитое Дедушкой благородство не позволяло ему пасть так низко. Ведь, как известно, «и крестьянки любить умеют», что он точно знал со слов Бабушки. Да и когти у Василия еще оставались достаточно острыми и крепкими, хотя пары клыков и скорости реакции ему уже явно недоставало…

Вспомнив про Бабушку, Жук опять пригорюнился. Только такая циничная особа, как Марианна, могла считать, что с этой утратой он печалится лишь о похлебке. Вовсе нет. Сейчас он вспомнил, как теплыми летними вечерами Бабушка собирала на крылечке поселковую детвору и читала интересные книжки. К книжкам, правда, прилагались карамельки или пряники, перепадавшие и Жуку, но он любил эти посиделки вовсе не за лакомства. Благодаря Бабушке Жук узнал множество интересных вещей. Например, историю про песика Тотошку, который победил злого волшебника Гудвина. Или про собачку Соню, которая, конечно, была мелкой городской шавочкой, но все же показывала присущие всем собакам ум и сообразительность. А подлинными героями Жука были, конечно, пограничный пес Джульбарс, ловивший нарушителей, и настоящий мужик Мухтар, герой милицейских будней.

Слушая Бабушку, Жук тихонько вздыхал о несбыточном — его-то в ряды Вооруженных сил или хотя бы органов правопорядка не взяли. Конечно, по причине малообразованности. «Вот если бы я жил в городе и закончил курсы служебного собаководства…» — иногда мечтательно говорил он Марианне. Кошка, которая, кстати, тоже всегда внимательно слушала Бабушкино чтение, только фыркала в ответ: куда, мол, тебе, деревенщине!

Жук вздохнул и покосился на дрыхнувшего Ваську. Ничего не поделаешь, придется ждать, пока проснется.

Завещание

Катя бесцельно побродила по дому, включила чайник, заварила свежего чая. Наглая дама с визжащей собачонкой не шла из головы. Да, что же делать с домом?

Здесь прошло детство, здесь выросла мама, почти всю жизнь прожили бабушка и дед, а до них — прабабушка Поля и прадед Гриша, которые и построили первый сруб на берегу речки. Здесь каждая доска, каждый кирпич были согреты их руками. А старый сад, бабушкин розарий, который она пестовала, как ребенка? А пруд с «пристанью», которую когда-то сколотил отец специально для Кати и с которой они вместе пускали радиоуправляемые модели корабликов?

Продать все это, отдать в чужие руки, людям, которые не будут помнить родные для нее голоса, не будут знать, кто и зачем вбил этот гвоздь, повесил эту полочку, вырастил эту герань? И уехать в Питер, навсегда вычеркнув из истории тихую и достойную жизнь нескольких поколений ее предков? А куда потом приезжать, чтобы навестить их могилы?

От невеселых мыслей ее отвлекли шаги на крылечке.

— Кто там? — крикнула она с кухни. — Проходите, не заперто.

— Можно? — В проеме воздвиглась фигура соседа. — Не помешал?

— Да нет, проходите, пожалуйста!

Он быстро прошел, посмотрел на нее, все увидел — и мокрые глаза, и растерянное лицо…

— Извините, если не вовремя, — протянул ей узкий конверт. — Катерина Васильевна просила вам отдать, когда ее… В общем, когда я ее в больницу отвозил. Забыл вчера, вы простите.

Он потоптался на месте. Катя не знала, что говорят в таких случаях.

— Может быть, попьете со мной чаю? — неуверенно спросила она. — Только что заварила.

— Чаю? Можно, у меня еще с полчаса есть.

Она быстро налила чаю в две кружки, придвинула к нему хлебницу с сушками и пряниками. Полуотвернувшись, разорвала конверт.


«Милая моя девочка! — красивым учительским почерком писала бабушка. — Если ты читаешь мое письмо, значит, меня уже нет. Не плачь! Я прожила хорошую жизнь и ухожу спокойно, просто потому, что устала. Завещание мое ты уже видела. Дом, участок, книги и все остальное оставляю тебе, распорядись этим, как считаешь нужным. Побеспокойся, пожалуйста, о моих питомцах — Жуке и Марианне, пристрой в хорошие руки.

Хочу, чтобы ты знала самое главное: после смерти Сережи, после гибели Лизы и Саши моя жизнь уменьшилась во много раз. Я давно ушла бы, если б не ты — самое дорогое, что у меня оставалось. Очень хочу, чтобы и у тебя было все, чем дорожат люди, — любовь, семья, дети, внуки. Верь в себя, ты сильная и мужественная девочка, многое сумеешь. Очень тебя люблю! Будь счастлива, твоя бабушка».


Катя опустила письмо на колени, посмотрела мокрыми глазами на Николая. Тот невозмутимо пил чай, стараясь не встречаться с ней взглядом.

— Вот, — насморочным голосом начала Катя, — сегодня тетка какая-то приезжала, хотела дом купить… Сказала, что все равно сгорит.

— Так и сказала? — удивился Николай. — Надо же, какой народ смелый пошел! А вы что?

— А я ее прогнала… — неуверенно ответила Катя. — Только я на самом деле не знаю, что делать.

— Ну, неудивительно, — кивнул он. — Я бы тоже на вашем месте не знал.

— А вы мне что посоветуете? — без особого интереса спросила Катя.

Николай внимательно смотрел на нее. Светло-русые легкие волосы убраны в хвост, глаза прозрачно-серые, как речная вода, но сейчас потемнели и стали серо-синими, как грозовая ту ча. На носу еле заметные веснушки, губы, не тронутые помадой, тонкая шея… Сколько же ей лет? Должно быть не меньше тридцати, а выглядит как девчонка. То ли на самом деле беспомощная, то ли так хитро прикидывается. Взгляд ясно-вопросительный, совсем девчачий.

— Ну, из меня какой советчик! — едва заметно улыбнулся Николай. — Сам себе не могу советовать, не то что вам.

— Ну да, конечно, — вздохнула Катя. — Я должна подумать. Только не думается.