Мэдлин не смогла не рассмеяться.

— Нет. Чего еще я не знаю?

— Уверена, что очень многого. У моего брата есть свои тайны, но вряд ли я выдаю что-то такое, чего вы уже не предположили.

— Он открывает только то, что хочет открыть, а это не так уж много, признаюсь.

— Да. — Регина окинула ее оценивающим взглядом. — Думаю, мы с вами поладим. Скажите, вы его любите?

На этот раз, услышав вопрос на такую личную тему при таком коротком знакомстве, Мэдлин все таки лишилась дара речи. Она не была уверена, что ответила бы даже своей матери, если бы та задала ей такой вопрос. Она сидела, чувствуя себя совершенно беспомощной.

— Вы должны его любить, — сказала Регина Доде философским тоном. — Я думала об этом. Это нетипичное поведение для вас и еще более нетипичное для него, значит, в вас должна быть какая-то скрытая причина, чтобы он поставил под удар вашу репутацию таким вот образом. Да, общество вряд ли подвергнет вас остракизму, поскольку вы вдова, но все равно вы старательно берегли этот статус долгое время. Люк не похож на других, и, признаюсь, ради него стоит рискнуть.

— Я не говорила ему об этом.

Слова Мэдлин прозвучали высокопарно, но все равно по ним было ясно, что она считает это правильным. Она не понимала, почему с такой легкостью признается в этом, но признавшись, почувствовала какое-то освобождение.

— Не говорили? — Регина подняла брови. — Ну, все равно, вы хорошо действуете на него. Но заставить его признаться самому себе, что вы не просто очередная преходящая фантазия, будет трудно. И все равно вы должны это сделать. Плохие сны ему теперь снятся реже, по крайней мере он не навещал меня поздно ночью с тех пор, как вы встретились.

— У него плохой сон?

На самом деле Мэдлин всегда засыпала первой, даже в ту ночь в трактире. Она ничего не знала о его бессоннице, и сразу же забеспокоилась, потому что ей хотелось знать о нем все. Нахмурившись, она вспоминала о ночах, которые провела с ним. Обдумывать было почти нечего, но она только теперь осознала, что никогда не видела его спящим.

Его сестра кивнула, взгляд ее серых глаз был серьезен и далек.

— В Испании он потерял женщину, которую любил, и она все еще является ему в снах.

Похолодевшая, потрясенная Мэдлин сидела без движения. Громко пробили часы в углу.

Это многое объясняло.

И все же этого объяснения не вполне достаточно.

— Вы можете рассказать мне о ней?

Регина покачала головой, в ее серебристо-серых глазах читалось сочувствие.

— Нет. По двум причинам. Во-первых, я знаю недостаточно, чтобы помочь вам, а во-вторых, потому что это должен сделать он. — Она замолчала, а потом мягко добавила: — Люк хочет рассказать кому-то, и я думаю, что вы — это лучший выбор.

Глава 26

Это походило на беспокойство, которое охватывает человека перед сражением.

Люк узнал это беспокойство, это особое ощущение, которое крадется по коже и оставляет за собой отметины точно ядовитое животное с крошечными коготками. Нельзя назвать это ожиданием фатально неминуемой участи — так было бы чересчур драматично, — но просто чувствуешь: что-то не так, — и тебе становится не по себе.

Элис Стюарт была и родственницей лорда Бруэра, и, возможно, получателем значительной суммы денег как раз перед его смертью. Денежный подарок и смерть разделял короткий промежуток времени, и это тревожило Люка. Он надел сухую рубашку и достал чистый шейный платок, голова у него работала быстро и четко, пока он пересматривал немногие известные ему факты.

Муж Мэдлин взял деньги у своих банкиров и отдал их кому-то — возможно, миссис Стюарт, — а потом внезапно умер. Оставалось надеяться, что два этих события никак не связаны друг с другом, но они вызывали у него удивление. Колин Мей подарил этой женщине значительную сумму денег — или Майкл так считал, — а потом умер, неожиданно заболев.

Люку это не нравилось.

А потом, через пять долгих лет, всплыл на поверхность этот дневник. Почему? Впоследствии он был оставлен в таком месте, где его могли найти, и если так, это делало Фитча просто пешкой в игре. Хотелось ли еще кому-нибудь нарочно унизить Мэдлин?

Предполагалось, что Элис Стюарт имеет доступ в дом как гостья. Она могла взять дневник в любое время за эти пять лет, прошедших после смерти ее родственника. Положить дневник там, где его найдут, — дело несложное, и, честно говоря, этот поступок казался направленным нарочно против Мэдлин. Эта мысль пришла ему в голову, как только он узнал, как Фитч завладел дневником. Посылка чулок и подвязок тоже казалась злонамеренной, но в действительности, не опасной. Оглядываясь назад, можно сказать, что это скорее был поступок мстительной женщины.

Майкл хочет, чтобы он поговорил с Мэдлин. Люку все больше казалось, что откладывать этот разговор скорее всего не стоит.

Он поспешно закончил свой туалет, натянул сухие сапоги и велел подать карету. Не прошло и четверти часа, как он уже выходил из кареты под противный моросящий дождик, и не думая о том, что уже довольно поздно и что его могут увидеть, быстро поднялся по ступеням и постучал в дверь молотком.

Хьюберт, дворецкий Мэдлин, открыл дверь и отступил на шаг, поклонившись с чопорным смирением.

— Милорд Олти. Прошу вас, входите, иначе промокнете. Я доложу о вас.

Люк вошел в великолепный холл, отчасти с удивлением глядя на выражение лица дворецкого. Неужели вся прислуга Мэдлин знает, что он ее любовник? Да, наверное, это так.

— Благодарю вас.

Почему он решил, что нужно так срочно; нанести ей визит? Он и сам не знал, но нутром чувствовал, что это так. Майкл никогда не ввязывается в мелкие интриги. Одного его интереса было достаточно, чтобы заставить Люка поговорить с Мэдлин как можно скорее.

— Один момент, сэр.

Люк нетерпеливо ждал, не зная даже, что скажет, когда у него появится возможность расспросить ее обо всем; в голове у него появлялись и исчезали мысли насчет того, почему она внезапно оказалась связанной с возможным шпионажем, обманом и, быть может, даже убийством.

Ей может грозить опасность.

В холл вышел не Хьюберт, но, к величайшему удивлению Люка, его старшая сестра, которая бросила на него взгляд и рассмеялась весело и мелодично.

— Я нарисовала ее, — объяснила Регина, когда лакей поспешил подать ей легкий плащ.

Господи, что здесь происходит?

— Что вы здесь делаете, Регина? — спросил он и, взяв плащ у лакея, накинул ей на плечи.

— Говорю же, я ее нарисовала. — Она пригладила волосы и улыбнулась, глядя на него с понимающим видом. — Мне захотелось зайти и узнать, понравился ли ей мой подарок.

— Я никогда не вмешивался в вашу жизнь, — сухо сказал он, хотя и знал, что, если станет упрекать старшую сестру в ее импульсивных поступках, это не доведет до добра.

— Я никогда не нуждалась в этом, — спокойно возразила она, не обращая внимания на лакея и Хьюберта, который вернулся и теперь стоял в ожидании. — А у вас, напротив, есть слабости, на которые нужно обратить внимание.

Она вышла на улицу, где моросил отвратительный вечерний дождь; на лице ее сохранялась улыбка, которая вызвала у него большие опасения. Есть ли что-то более чреватое опасностями, чем две близкие тебе женщины, которые говорят о тебе в твое отсутствие?

Он очень сомневался в этом.

Все усложнялось до крайности.

Но все-таки это было совсем не так сложно, как непонятная история с дневником. Люк пошел за Хьюбертом в парадную гостиную, где Мэдлин все еще сидела в изящном кресле, обитом темно-синим бархатом, и на губах ее блуждала полуулыбка.

— Добрый вечер, милорд. Я несколько удивлена вашим приходом, но, очевидно, сегодня день сюрпризов.

Ему оставалось только воображать, что она и Регина могли наговорить друг другу.

— Почему же вас удивил мой приход?

Хьюберт удалился и тактично закрыл за собой двери, хотя его об этом не просили.

Да, все слуги знают. Наверное, знает весь Лондон.

— Потому что вы никогда не наносите визитов вечером.

Это правда. Ему обычно приходится пробираться через заднюю дверь под покровом ночи.

— Мне нужно поговорить с вами, — сказал он, стараясь не обращать внимания на охватившее его раздражение — иррациональное, конечно, — из-за того, что он не может войти через парадную дверь, как любой другой посетитель.

Но ведь он может, если захочет.

Но хочет ли он?

Увы, кажется, хочет. Хочет приходить днем, присылать цветы, дарить драгоценности, просыпаться в ее объятиях….

— О чем?

На Мэдлин было простое синее платье, хорошо сочетавшееся по цвету с обстановкой гостиной. Взгляд ее был прям, тело как будто расслаблено, но он почему-то понял, что это не так.

— О чем? — переспросил он, потеряв нить разговора, потому что взгляд его был прикован к ней.

Любовь ли это? Когда это случилось с ним в первый раз, все было иначе. Ослепительная, жаркая, та любовь была неотъемлема от трагедии войны, от опасности и запретного желания… Он был тогда моложе, был большим идеалистом, а темноволосая Мария, с ее огненным темпераментом, смуглой и яркой красотой, была полной противоположностью его сдержанной любовнице-англичанке. То, что происходило с ним теперь, походило на плавание по спокойной реке, теплой и полноводной, под солнцем, сияющим в небе, под шепот ветерка в зеленой листве деревьев на берегу…

Происходившее с ним теперь не давало прошлому вернуться. Ничто не могло уничтожить это прошлое, но, может быть впервые, Люк понял, что прошлое можно отставить в сторону. Боль, чувство вины, ужас…

— Вы сказали, что вам нужно поговорить со мной.

Он обрадовался, что она прервала его грезы, потому что не хотел идти по той темной тропе мучительных воспоминаний.