Если бы Элизабет не думала, что это так и есть, то не сидела бы сейчас в этой эклектичной гостиной своей сестры. Она порывисто вскочила и подошла к рисунку, изображавшему скорее всего индийского слона — длинный хобот, бивни и все такое. Это действительно была потрясающая вещь. Она тихо выговорила:

— Он поцеловал меня.

— Рада за него. Ну и как?

Элизабет обернулась. Лицо у нее пылало.

— Откуда мне знать как? Меня никогда никто еще не целовал.

— А я и не знала, что предыдущий опыт — необходимое условие, чтобы понять, захватило у тебя дух от поцелуя или нет.

Конечно, Регина, с ее глянцевитыми темными волосами и роскошной фигурой, привлекала к себе немало мужчин. Элизабет всегда было любопытно, почему ее сестра не вы шла замуж. Законная или нет, она все равно дочь виконта.

— Я, наверное, немного задохнулась, — призналась она. — И ничего не могла с этим поделать, даже когда Люк увидел нас и вышел в сад. Он велел мне идти в дом. Я понятия не имею, что он сказал Майлзу, но теперь Майлз держится от меня на расстоянии.

— И вы скучаете по нему.

Это прозвучало как утверждение.

Скучает ли она? Да, очень даже. Элизабет кивнула.

— Но… что же мне делать?

— Вы считаете, что я не только старше вас, но и мудрее. — Регина вздернула бровь. — Я знаю, что первое верно, но вот во втором я не уверена, когда речь заходит о мужчинах. Но если хотите, я могу высказать вам свое мнение.

— За этим я и пришла.

— Это зависит от того, чего вы хотите, Лиз. Что для вас самое важное? Титулы? Деньги? Положение в обществе?

— Все это не имеет для меня значения.

Элизабет проговорила эти слова твердо, и это была правда.

— Вы верите в глубине души, что Майлз сделает вас счастливой'? Когда вы были детьми, он казался прекрасным товарищем. Ничто не могло разлучить вас. Такая дружба и любовь — разные вещи, но если вы сможете сочетать и то и другое… я думаю, это может быть воистину чудом.

Чудо. Она все еще помнила легкое прикосновение его губ к своим губам, и его горячие руки, властно обнимавшие ее.

— Возможно. — Ее голос превратился в шепот. — Но вы так и не сказали, что мне делать. Я не… ну, я совершенно не понимаю, как мне подойти к нему.

— Милочка, — сухо сказала Регина, — вы знаете его лучше, чем кто бы то ни был. Насколько я поняла из нашего разговора, будет очень просто убедить Майлза, что, если он хочет признаться в своей пылкой преданности, вы отнесетесь к его ухаживаниям положительно.

— Вряд ли он испытывает пылкую преданность.

А может быть, испытывает? Элизабет знала, что никогда не забудет, какое у него было мучительное выражение на лице, когда они разошлись.

— Единственный способ выяснить это наверняка, — сказала Регина с полной убежденностью, — это поговорить с ним.

Когда она последний раз пыталась поговорить с ним, это ничему не помогло. Вместо этого он поцеловал ее.

Но вообще-то, подумала Элизабет, это неплохой аргумент, чтобы попытаться еще раз.

Люк смотрел, как его сестра поправляет у локтя перчатку из шелка кремового цвета, не зная, удивляться ли ему или стать на сторону своего друга.

— Я прошу только, — сказала Элизабет сжато, — разрешения побыть с ним наедине несколько минут.

— Большинство опекунов, — сказал он, сознавая, что большинство опекунов невинных юных леди не имеют такой репутации, как у него, — считают своим непременным долгом предохранять своих уязвимых подопечных от попадания в тиски поклонников с дурными намерениями.

— Неужели вы когда-нибудь думали, что у Майлза могут быть дурные намерения? Он говорил с вами об этом? Что вы ему ответили? Как…

Он поднял руку, чтобы остановить поток нетерпеливых вопросов.

— Перестань, Элизабет.

Она замолчала. Она казалась очень юной, когда стояла рядом с его письменным столом, одетая в вечернее платье из какой-то мерцающей серебристой ткани. По мнению Люка это платье просто поставит Майлза на колени. В качестве старшего брата Люк хотел бросить вызов мнению своей матери, которая одобрила этот несколько откровенный туалет. Впрочем, платье было лишь чуточку нескромным, неохотно признался он, но Элизабет — его сестра, и он предпочел бы платье, застегнутое до самого горла, и может быть, даже мантилью, наброшенную на весь ансамбль в целом.

Было что-то новое в том, чтобы находиться на другой стороне уравнения. Он заметил взгляды, которые мать Мэдлин и ее тетка бросили на него, когда он присоединился к ним в ложе в оперном театре в тот роковой вечер.

Придется подумать над своим собственным положением позже. А сейчас Элизабет стоит перед ним и ждет.

Взгляд сестры заставил его вспомнить похожее мучительное выражение на лице Майлза и спросить себя, как могут отношения между мужчиной и женщиной быть такими сложными. К настоящему моменту он сознавал это все более и более. Он заставил себя придать своему голосу мягкие интонации:

— Почему тебе так срочно понадобилось поговорить с Майлзом?

— Регина сказала, что я должна это сделать.

— Вот как, Регина. — Каким это образом их старшая сестрица оказалась втянутой в это дело? Хотя, если подумать, он ведь спрашивал у Регины совета, и она спокойно призналась, что заметила влюбленность Майлза. — Я и не знал, что она приходила.

— Она не приходила. Я ходила повидаться с ней. — Элизабет слегка вздернула подбородок. — Мама не знает, хотя я не понимаю, какая разница, ведь ее довольно часто приглашают к нам.

Он мысленно согласился с этим, но хотя их семья — даже мать — принимала Регину, общество было не в такой степени склонно простить ей ее происхождение и, быть может, еще в меньшей степени было склонно простить ее образ жизни, выходящий за рамки условностей. Кроме того, Элизабет вообще не полагается никуда ходить одной.

— Если тебе хочется бывать у нее, я не возражаю, но в следующий раз позволь мне сопровождать тебя.

Мятежный огонь мелькнул в глазах Элизабет, но через мгновение она кивнула и сказала:

— Нельзя ли вернуться к моей просьбе? Я почти не видела Майлза с тех пор, как… ну, с тех пор, и я согласна с Региной. Я тоже думаю, что нам с ним нужно поговорить.

«С тех пор» означало со времени их нежного поцелуя, который он случайно подсмотрел через открытое окно своего кабинета. Конечно, Элизабет права. Им явно нужно поговорить, но только когда Люк будет знать наверняка, чего хочет Элизабет. Когда она вошла в кабинет, он вежливо встал и указал ей на кресло.

— Сядь, прошу тебя. Я не хочу рассказывать, что именно он сказал мне, но можешь не сомневаться, что я думаю о благополучии вас обоих.

— Вы говорите так официально. — Элизабет вздохнула, но все-таки уселась в кресло и сложила руки на коленях. — Речь идет не о благополучии. Речь идет о… любви.

Ну вот. Она это сказала вслух: о любви.

Вот тут-то ему и следовало спросить у нее напрямик, любит ли она Майлза, но он и без того знал ответ — знал его уже некоторое время. Да, он его знал, и она его знала, но это освещало сложившееся положение с разных сторон.

— Я не хочу распространяться на эту тему. Скажи только, ты любишь Майлза? Или возможно, ты путаешь старую дружбу с новым чувством?

— Вы любите леди Бруэр?

Этот вопрос застал его врасплох.

— Я с таким же успехом могу задать вам этот вопрос, — прошептала она, выпрямившись в кресле с таким видом, будто готовилась к чему-то, и по тому, как она выставила вперед подбородок, он понял, что сражение началось.

И потом, она права, черт побери.

— Я отвечаю за ваше будущее, — возразил он, с грустью сознавая, как напыщенно это прозвучало. Он не просил об ответственности; ответственность просто упала на него. — Это дает мне право осведомиться о ваших чувствах.

— А я не отвечаю ни за чье будущее, даже за мое собственное?

— Ты не права, Элизабет. Прошу тебя, поверь, что я забочусь не только о твоем благополучии, но и о твоем счастье.

— Я верю. — Она полузакрыла глаза, опустила голову и уставилась на свои стиснутые руки. — И мне кажется, я не знаю в точности, что вам ответить. То есть о Майлзе. Когда человек полюбит, это сопровождается сильным сердцебиением, флиртом и фанфарами. Это так?

— Не знаю.

Это было честно и откровенно. То, что произошло с Марией, было совершенно не похоже на его чувство к Мэдлин. Он уже не пытался отрицать, что оно существует, но все еще старался дать ему определение.

— Я считаю, что каждый жизненный опыт уникален и для мужчины, и для женщины, — тихо сказал он. — И еще я считаю, что пытаться проанализировать чувство — занятие бесплодное. Поэты пытались с незапамятных времен делать это, но я так и не нашел правильного определения. Вопрос, который ты должна задать самой себе, — это как вы уживетесь с Майлзом.

— Устройте так, чтобы я могла поговорить с ним, и тогда, возможно, я смогу ответить на этот вопрос.

— У него очень скромные средства.

Люк счел себя обязанным отметить это.

— И у него нет титула.

По ее несерьезному тону он понял, что ей это все равно.

Но их матери это может быть важно. И как бы ни была уверена Элизабет теперь, быть может, когда-нибудь она решит, что могла бы сделать лучший выбор, хотя Люк не сомневался, что Майлз добьется успеха со своими капиталовложениями.

Он не возражает против того, чтобы видеть Элизабет устроенной, и конечно, она может сделать и худший выбор, чем этот.

— Как ты хочешь, чтобы я устроил встречу?

— Я не знаю, как мне вызвать его хотя бы на короткий разговор: разве что прокрасться в его комнату в полночь. Он нарочно не бывает дома.

Ее сверкающий взгляд сказал Люку, что сестра что-то задумала.

Бедный Майлз. Он не устоит перед такой целенаправленной женской решимостью.