— Леди Бруэр. — Хозяйка дома, герцогиня Дебонне, вышла вперед с улыбкой на лице, ее темные волосы были уложены хитроумным завитком, запястья и шею украшали бриллианты, а откровенное декольте — медальон величиной с перепелиное яйцо. — И лорд Олти. Как хорошо, что вы тоже смогли прийти.

— Вара светлость. — Люк отвесил безукоризненный поклон и склонился над рукой герцогини; его ленивая утонченность соответствовала обаянию его утрированной улыбки. — Мы очень рады, что пришли сюда.

«Итак, он говорит от моего имени», — подумала Мэдлин, Ощутив приступ веселого раздражения, хотя и понимая при этом, что на самом деле она ничего не имеет против.

— Виконт был так любезен, что согласился сопроводить меня.

— Если это и любезность, в чем я сомневаюсь, то самого эгоистичного толка, — возразил Люк, с очаровательным видом слегка приподняв брови. — Вы сегодня особенно великолепны, Бесс. Бриллианты Дебонне вам к лицу.

Фамильярность этого обращения не укрылась от Мэдлин, и она с трудом удержалась, чтобы не бросить на него укоризненный взгляд. Герцогиня была старше ее, ей могло быть сорок с небольшим, но она обладала царственной красотой, и даже после рождения четверых детей ее фигуре могла бы позавидовать любая женщина.

Очевидно, они хорошо знали друг друга. Вопрос в том, насколько хорошо.

Комплимент вызвал снисходительную улыбку той, кому был адресован.

— А вы, как всегда, необычайно хороши собой, милорд.

— Как Джордж?

Герцогиня отмахнулась от вопроса маленькой изящной ручкой.

— Хорошо, я думаю. Он в своем клубе. Вы знаете, он презирает такие светские приемы, как этот.

— Но кажется, этот прием имеет сокрушительный успех и все жаждали получить на него приглашение. Здесь собрался весь Лондон, полагаю?

И Люк окинул взглядом зал.

— Похоже на то, не правда л и? — Улыбка герцогини была просто великолепна. — Если устраиваешь такие приемы, нельзя не радоваться, что на них приходит столько народу. Мы с вами станцуем вальс попозже, если только леди Бруэр не будет против, что я одолжу вас у нее на несколько минут.

Как все просто. Мэдлин не очень понимала, что должна чувствовать. Единственное, что от нее потребовалось, — это войти в зал под руку с Люком, и все сразу доняли, что у них роман. Так и было на самом деле, но все равно она пришла в замешательство. До этого вечера на ее репутации не было ни единого пятнышка.

— Как будто я могу не позволить ему то, что ему хочется, — сказала Мэдлин, надеясь, что улыбка у нее получилась строгая. — Поскольку вы, кажется, хорошо знакомы, я уверена, что вы знаете — он весьма неподатлив.

— Как это верно. — Герцогиня рассмеялась и игриво похлопала Люка веером по плечу. Она хотя бы понимает вас, дорогой. — Я велела выставить бренди Джорджа, на тот случай если вы с Лонгхейвеном решите появиться здесь.

— Вы, Бесс, как всегда, слишком щедры.

— А вы, Олти, обладаете в избытке порочным шармом.

Да, Люк умеет быть очаровательным, умеет быть чувственным и соблазнительным. И еще он может быть недоступным и отчужденным. И всегда изыскан и красив.

Герцогиня направилась к другим гостям, и Мэдлин бросила на своего высокого спутника язвительный взгляд.

— Неужели с вами флиртуют все женщины?

Он пожал плечами.

— Я никогда не обращал на это особого внимания.

— Я спрашиваю только на тот случай, если ее светлость не единственная из присутствующих женщин, которая знает, какой сорт бренди вы предпочитаете.

— И знает также предпочтения Майкла, как вы слышали. Джордж, ее муж, мой друг. — Рост позволял ему смотреть поверх толпящихся гостей, и он кивнул в сторону одного угла огромного зала. — Господи, как здесь жарко. Давайте посмотрим, не сумеем ли мы пробраться к столу с напитками. Может быть, нас спасет бокал холодного шампанского.

Игристое вино для нее, думала Мэдлин, пока он вел ее через толпу, приобнимая за талию, и бренди герцога — для него. Она никогда раньше не сомневалась в своей искушенности, но внезапно усомнилась в ней, чувствуя на себе руку скандально известного лорда Олти.

Ревность была для нее незнакомым чувством.

— Я никогда не прикасался к жене Джорджа, — пробормотал он так тихо, чтобы его могла услышать только она. — Так что вам не следует думать о герцогине дурно, поскольку мы действительно не более чем друзья.

Откуда же он узнал, о чем она думает? Мэдлин помаралась придать своему лицу равнодушное выражение.

— Вам незачем защищаться от меня.

— Я и не защищаюсь. Я защищаю ее.

— А это раздражает еще больше.

Как это бестактно с ее стороны — признаться в своем раздражении.

— Вы бы предпочли, чтобы я держался не так рыцарски?

Предпочла бы она? Нет, и все равно она была смешна, потому что на Люка у нее нет никаких прав. Он подошел к ней, и хотя ее неопытность в случайных любовных интрижках затрудняла их отношения, Мэдлин была достаточно умна — если она правильно разбирается в создавшемся положении — и понимала, что затруднения испытывает именно она.

Они прошли мимо группы матрон, которые даже не постарались скрыть свой интерес, а некоторые нагло подняли к глазам свои монокли.

— Прошу прощения, — сказала она сбивчиво и почти так же тихо. — Я не могу, как вы, хладнокровно относиться к нашей… к нашим обстоятельствам.

Лицо его смягчилось.

— Дорогая Мэджи, я все понимаю. В противном случае вы нравились бы мне гораздо меньше.

Она ему нравится. Ну что же, она полагает, что любовники должны нравиться друг другу. Большее осложнило бы дело.

Два следующих часа прошли, слившись в одно расплывшееся пятно. Она танцевала, пила шампанское, слушала гул голосов, поднимающийся над музыкой, то удивляясь, сколько человек говорят о ней, то решая, что это тщеславие — полагать, что ее жизнь вызывает такой интерес. Люк действительно танцевал с герцогиней, его белокурая красота контрастировала с ее темной элегантностью, и когда они пролетали мимо друг друга среди кружившихся пар, Люк улыбался Мэдлин, порочно изогнув губы, и от этого напряжение спадало с нее. Казалось, что их объединяет особая тайна, обещание того, что произойдет, когда они останутся одни, в объятиях друг друга.

«То же я чувствовала с Колином», — поняла она с тоской, кружась в такт с музыкой, держа руку на плече какого-то молодого человека, чьего имени не запомнила.

Только вот то, что у нее было с Люком, совсем не походило на ее супружескую жизнь.

— И тогда я решил, что изъятие дневника положит конец всему этому делу. — Майкл говорил своим обычным спокойным тоном, его карие глаза смотрели испытующе. — По крайней мере ты так сказал.

Мэдлин все еще танцевала, ее светлые волосы нельзя было не узнать, как и струящиеся движения тела, и Люк смотрел, как она вальсирует с задумчивым вниманием. Она выбрала для этого вечера платье из тафты цвета индиго, контрастирующее с ее кожей цвета слоновой кости.

— Так я думал. Фитч по-прежнему остается проблемой. Я не хочу, чтобы он навлек на нее неприятности.

— И поэтому ты решил из галантности погубить ее репутацию?

То не было порицание. Майкл никого никогда не осуждал. Он всегда смотрел на жизнь не прямо, он никогда не исходил из таких прямых концепций, как моральное осуждение. Его замечание казалось достаточно точным, если исходить из жадного внимания, выпавшего на долю Мэдлин и Люка в этот вечер. Люк грустно улыбнулся.

— У меня были смягчающие обстоятельства.

— Например ее бесспорное очарование, которое ты явно находишь неотразимым.

— Я думаю, большинство здоровых особей мужского пола не устояли бы перед таким соблазном.

— Она красива. — Взгляд Майкла следил за кружившейся в танце Мэдлин. — Но этого для тебя никогда не было достаточно, Я никогда не видел, чтобы ты показывался в обществе с кем-то, кроме матери и сестры.

Они стояли у греческой колонны, которая с величественным видом вздымалась вверх и диаметру которой был по меньшей мере футов пять. Колонна упиралась в куполообразный, расписанный фресками потолок. Нарисованные херувимчики парили у них лад головой. Люк потер подбородок.

— Это не было необдуманным решением. Мы оба люди взрослые и свободные. Мы можем поступать так, как нам нравится. Она знает мое мнение насчет более достоянных связей.

Он перевел взгляд на друга.

— Я не могу позволить себе роскошь поступать как-то иначе. Мэдлин женщина страстная, красивая, которая в данный момент нуждается в моем покровительстве. Эти отношения удовлетворяют нас обоих. Поверь мне.

— Я бы поверил тебе, даже если бы речь шла о моей Джулиане, — пробормотал маркиз Лонгхейвен. — Это не подлежит сомнению и, полагаю, уже доказано.

Они доверяли друг другу тогда, в Испании, и никто из них не выжил бы там, если бы это доверие было необоснованным.

— Но?.. — небрежная поза Люка была надуманной. Он всегда ценил мнение Майкла.

— Ты читал «Венецианского купца»?

Если бы Люк не привык к прыжкам, которые совершают мысли Майкла, то заморгал бы при таком неожиданном повороте разговора.

— Шекспира? Конечно.

— «Чтобы сделать большое добро, сделай малое», — тихо процитировал Майкл.

— Эго что, нотация? — Люк скорчил гримасу. — Итак, перестань сыпать цитатами и говори понятно.

— Я никогда не читаю нотаций.

С этими словами загадочный маркиз Лонгхейвен неторопливо направился к толпе гостей.

Что он имеет в виду, черт побери?

Проклятие. Люк не желал чувствовать себя виноватым во всем этом. Если бы Мэдлин не ушла вслед за ним после званого обеда, он с удовольствием сохранял бы с ней прохладные отношения. Больше чем с удовольствием — он сделал бы все возможное, чтобы держаться от нее подальше, ради них обоих. Если память ему не изменяет, это она сделала ему предложение, и…