— Люк.

Он испытал удовольствие от того, что его имя было произнесено гортанным голосом, так непохожим на ее обычное сдержанное контральто.

Понадобилось очень мало времени, чтобы довести ее до экстаза, и теперь в темной спальне раздавались ее тихие крики, ее гибкое тело дрожало от того, что делали его губы. Он поднялся с торжествующей усмешкой, устроился между ее ног, слегка прикасаясь к ней своей возбужденной плотью.

— Дайте мне знать, когда будете готовы к этому. — Он нанес легкий удар и замер, ощутив тепло и тесноту ее тела. — Не будет ли с моей стороны не по-джентльменски надеяться, что это произойдет скоро?

Сложностей с этим не было — она слишком долго отвергала себя, пытаясь отогнать тайные желаний ради практических сторон повседневной жизни. Ослабев от восторженных ощущений, Мэдлин погладила мускулистые плечи того, кто навис над ней, и прошептала:

— Я готова, когда готовы вы, милорд, и мне кажется, что вы вполне… — она слегка коснулась его члена, — вполне готовы.

От ее прикосновения он втянул в себя воздух, и это говорило само за себя, равно как и жаркий взгляд его потемневших глаз. Люк наклонился, поцеловал Мэдлин и проник в нее.

Она ахнула от этого мощного вторжения, и он сразу же замер.

— Я причинил вам боль?

— Нет.

Это была правда. Меньше всего она чувствовала боль. Он заполнил ее до такой степени, что она была растянута, захвачена, но это было восхитительно приятно. Почти так же восхитительно, как и сам Люк; его нагое тело под изучающими прикосновениями ее пальцев было крепким и гибким, янтарный шелк волос касался его плеч. Это точеное красивое лицо у многих — у слишком многих, подумала она с нелогичной ревностью — женщин вызывает восхищение, и вот теперь это лицо, наклонившееся к ней, было напряжено.

— Вы уверены?

— Просто вы… огромный.

Ее улыбка была нарочито манящей, и она приподняла бедра, чтобы принять его целиком.

— Знаете, мужчины терпеть не могут, когда им это говорят.

Он отрывисто засмеялся.

У нее не было достаточно опыта, чтобы разбираться в разнообразной одаренности мужчин, но ей казалось, что у Люка он, наверное, крупнее всех остальных. Он явно крупнее, чем у Колина, хотя Люк еще и немного выше ростом и шире в плечах… Нет, это не имеет значения; муж доставлял ей удовольствие в постели даже в их брачную ночь, когда она была неловкой и нервничала…

Нет, сейчас она не станет думать о том, что потеряла. Эта ночь принадлежит ей. Это был эгоизм, но эгоизм, оправданный окрепшей за эти годы убежденностью, что в личном смысле она не заинтересована в том, чтобы вступить во второй престижный брак, и в том, чтобы принадлежать еще кому-то. Колин был удивительный. Ей повезло. Люк Доде мог заполнить пустоту в ее жизни, и он не станет требовать от нее большего.

Все это никак не походило на ее замужество, но попросту говоря, это был прекрасный выход из положения.

Разве нет?

— Хм… Если вы не возражаете, Олти…

Она слегка поерзала.

Он издал тихий гортанный звук и медленно начал двигаться. Его горячее дыхание омывало ее щеку, глаза были полуприкрыты.

Мэдлин не могла подавить легких вздохов наслаждения, которые, наверное, не приличествуют леди. Но ей было все равно.

Удовольствие не отпускало ее. Каждый раз, когда он скользил внутрь, она испытывала радость, каждый раз, когда он уходил, мышцы ее смыкались в знак протеста, а трение его волос о ее руки, стиснувшие его плечи, вызывало новые ощущения.

Первым сдалось ее уже возбужденное тело, охваченное приливом оргазма. Ее бедра сжались вокруг его стройных ног, каждый их мускул застыл в пульсирующем великолепии момента. Люк ответил на это низким стоном, его тело замерло без движения, и в самый последний момент он отпрянул, излив свое горячее семя на ее ногу, и замер, содрогаясь, в ее объятиях.

Задыхаясь, обнимая, ее. Спрятав лицо в распущенных волосах, он опирался о локти, чтобы не придавить ее; обa некоторое время молчали, а потом он поднял голову, одарил ее своей гипнотизирующей улыбкой и сказал, выгнув бровь:

— Надеюсь, этого стоило ожидать.

— Не будьте таким надменным, Олти, — возразила она, но смех ее был еле слышным, а пальцы пробежались по его спине.

— Я всегда надменный. — Он поцеловал ее в шею. — Я думал, вы это знаете.

— Я это заметила.

Она выгнулась назад, чтобы ему было легче добраться до того места на ее шее, где все еще усиленно билась жилка.

— Женщины не любят самоуверенных мужчин?

— Это зависит от степени самоуверенности и от того, в чем она выражается.

— Понятно. — Он переместил губы к ее губам и пробормотал в них: — А если я скажу, что уверен в том, что мог бы всю ночь не давать вам спать?

Очень может быть. Он все еще был твердым, как если бы не освободился только что. Мэдлин поцеловала его долгим поцелуем — то была неспешная встреча губ и языков, игра более изящная и дразнящая теперь, когда перовые вспышки страсти миновали.

— Ну-у-у… Я бы сказала, что вам пришлось бы доказать это.

— Я с удовольствием это сделаю.

И он стер кончиком простыни семя с ее ноги.

— И я тоже.

Она провела пальцами по его шелковистым волосам.

— Я буду стараться, дорогая Мэджи.

Она легко шлепнула его по плечу, хотя это неодобрение было притворным. Когда он говорил вот так, с тяжелой интонацией в голосе, по всему ее телу бежали мурашки.

— Никто не называет меня так, кроме вас.

В его усмешке не было ни следа раскаяния:

— Хорошо. Значит, Мэджи принадлежит только мне.

Можно было бы обдумать это собственническое заявление как следует, но он снова начал любовную игру, нанося легкие медленные удары, и этот заманчивый ритм привел в беспорядок все ее мысли; а потом — через несколько часов, как он наобещал, — когда она погрузилась в сон, лежа в его объятиях, изнуренная и удовлетворенная, ей снились романтические, освещенные солнцем поляны, прозрачные моря и мягкие теплые летние ветерки.

Люк тихонько оделся, сел в кресло с вышитой спинкой, натянул сапоги, не отводя глаз от женщины на кровати. Мэдлин спала на боку, лицо у нее было спокойное, великолепные блестящие волосы покрывали обнаженные прекрасные плечи. Он встал и, застегивая рубашку, подумал: горничная поймет, что кто-то провел ночь у ее госпожи, но в его власти хотя бы избавить Мэдлин от смущения, которое она неизбежно почувствует, если он окажется утром в ее постели.

Она была очаровательна.

Чувственная, безыскусно-отзывчивая, достаточно умная, чтобы бросить ему вызов как равная, но и достаточно уверенная в себе, чтобы не испытывать этой потребности.

Вопрос о ее уме не стоял, но он по-прежнему думал, хорошо ли она понимает, что такое общественное мнение, и осознает ли, что будет дальше. На самом ли деле она думает о последствиях этой ночи? Когда в свете начнут шептаться… что она будет чувствовать тогда? К тому же она должна подумать о сыне.

Сожаление — вещь удобная, и обычно он презирал: его, но не всякий способен так чувствовать. Красивая молодая вдова имеет возможность обзавестись десятком поклонников, жаждущих ее милостей, и выбор у нее большой. Она не должна соглашаться на запретную связь с человеком, который не имеет никаких серьезных намерений и не может предложить ей ничего, кроме преходящих наслаждении.

И вдруг, стоя в полутьме спальни и глядя на спящую, он пожалел об этом, и горло у него как-то странно сжалось.

Ему очень захотелось, чтобы он смог это сделать.

И поняв это, он встревожился.

Глава 9

Брат, наверное, побрился и переоделся, но это не обмануло Элизабет, когда Люк медленно вошел в освещенную солнцем комнату для завтрака. Сон у нее был легкий, и она слышала, что он вернулся домой, как раз когда первые лучи света окрасили горизонт. Ее комнаты были расположены напротив его комнат, и она очень четко слышала сонный голос его камердинера и ответ брата, а потом дверь закрылась. Теперь была середина утра, но она удивилась бы, если бы он спал больше чем всего несколько часов.

— У вас вид бодрый для человека, который прокутил всю ночь, — сухо заметила она, потому что в комнате никого, кроме них, не было.

Майлз встал рано, чтобы встретиться с поверенными и банкирами по поводу своей драгоценной судоходной компании. Дядя Чез и тетя Глория уехали к себе в имение в Беркшир, а мать редко вставала раньше полудня.

Высоко подняв брови, не скрывая изумления в глазах, он сел напротив сестры.

— А я и не знал, что мои уходы и возвращения так внимательно отслеживаются.

Она передала ему поджаренные хлебцы.

— Вы покинули вечер у Мастерсов очень рано, но домой не пошли. Майлз сказал, что в клубе вас тоже не было.

Элизабет, не скрываясь, рассматривала брата. Он действительно выглядел немного усталым, но не очень… отчужденным. Или, точнее, не очень погруженным в свои мысли. Нет, и это не так. Он не выглядел закрытым. Вот подходящее слово.

Где-то открылось окно, и ей было интересно узнать, как и, что важнее, кто это сделал, хотя в голове у нее мелькнула прекрасная мысль.

— А, у тебя везде шпионы, я вижу. — Он подкрепился несколькими ломтиками колбасы, и лакей внес тарелку с яйцами. — К несчастью для тебя, Лондон — довольно большой город. Я мог быть где угодно. Может, тебе следовало бы нанять сыщика, чтобы тот докладывал, где я бываю.

— Очень смешно. И потом, я не шпионю за вами. Считайте это проявлением сестринской заботливости.

— Элизабет, я уцелел на войне. Спасибо, но думаю, что как-нибудь обойдусь без твоих забот. — Он помещал сахар в чашке с кофе. — Ведь это я твой опекун, а не наоборот.

— А вы действительно уцелели? — Голос ее звучал очень тихо. — Вы совсем не похожи на того, каким были до отъезда.