Хотя было всего лишь четыре часа пополудни, уже наступили сумерки. На засыпанную снегом улицу из окон ее дома падал снег.

Бесс нахмурилась. Зрелище было замечательным. Но она смотрела на эту красоту из окна своей теплой, уютной спальни. Тот же, кто путешествовал, преодолевая необычно толстый снег, вероятно, не столько любовался красотами природы, сколько проклинал связанные со снегопадом неудобства. Зак, наверное, приедет совсем окоченевшим. Но больше всего в данный момент Бесс беспокоило то, что он мог вообще не приехать.

Если к западу погода еще хуже, то Зак может решить переждать метель в гостинице. Тори, Джейсон и Сесили страшно огорчатся, если лишатся на Рождество своего любимого дяди Зака. По правде говоря, Бесс тоже расстроится, и Алекс, безусловно, испытает то же чувство. Последние четыре года Зак проводил Рождество с ними.

Отвернувшись от окна, Бесс подошла к туалетному столику, на котором в беспорядке валялись склянки с духами, разнообразные головные гребни и кусок изумрудно-зеленой ленты, оставленный ее горничной после того, как она сделала ей вечернюю прическу. Найдя расческу, Бесс начала было приводить в порядок выбившиеся из-под шиньона пряди волос.

– Не причесывай их, – раздался от двери низкий мужской голос. – Ты же знаешь, как мне нравится вид этих кудряшек на твоей прекрасной шее.

От голоса мужа, в котором слышалось восхищение, Бесс не только почувствовала, как вздрогнула, но, так как сидела напротив зеркала, даже увидела его. Они были женаты вот уже десять лет, и все же одно его присутствие – звук голоса, весь облик – по-прежнему волновало ее. Отложив расческу, она повернулась к мужу с радостной улыбкой на устах. И замерла как статуя, не в силах оторвать взгляда от одетого с иголочки франта.

Единственной переменой в наружности Алекса Викема за все время их совместной жизни была седина на висках. Фигура его осталась по-прежнему стройной, мощной и мускулистой. Глаза были так же ясны и оказывали на Бесс столь же гипнотизирующее действие, как и раньше.

Он насмешливо приподнял свою черную бровь.

– Я надеюсь, что правильно понимаю значение выражения на твоем лице, моя Бесс. Находишь ли ты меня столь же привлекательным, какой нахожу тебя я?

Закрыв за собой дверь, Алекс прошел по бежевому абиссинскому ковру и подошел к туалетному столику. Положив руки на резную спинку кресла, он нагнулся и прислонил щеку к щеке жены так, что теперь они оба смотрели в зеркало.

– Я рад, что ты оделась в зеленое, – прошептал он ей на ухо. – Это такой веселый цвет. И теперь мы с тобой прекрасно подходим друг другу. Но что лучше всего, этот оттенок делает твою кожу такой свежей… что ее хочется целовать. – Он наклонил голову и запечатлел на выступающей из-под кружевной отделки платья выпуклости груди долгий поцелуй.

Подняв руки, Бесс запустила нетерпеливые пальцы в его густые шелковистые волосы и задыхающимся голосом произнесла:

– Ты негодяй! Разве можно так искушать меня? Ты же знаешь, что в гостиной нас ожидают дети и с ужином нельзя опаздывать, иначе повар будет винить нас в том, что гусь пережарился.

Алекс поднял к ней раскрасневшееся лицо.

– Мне нет никакого дела до сочного гуся, когда прямо здесь могу насладиться глупенькой маленькой гусыней.

– Какая чушь, – со смехом ответила Бесс.

Алекс улыбнулся, громко чмокнул ее в щеку и выпрямился. Он подошел к окну и, подобно Бесс, стал вглядываться в ранний вечерний сумрак.

– Кроме того, – сказал он, – почетного гостя еще нет, и я боюсь, что до его приезда у детей не будет никакого аппетита.

– Только у детей? – лукаво спросила Бесс.

Алекс бросил на нее смущенный взгляд.

– Что ж, признаюсь, я тоже немного озабочен. Сейчас не лучшее время для путешествий. Надеюсь, что он не застрял в каком-нибудь сугробе.

– Заку тридцать два года, дорогой, – сказала Бесс, – и он вполне разумный человек.

Думаю, что если он решит, что дорога опасна, то остановится в гостинице. И тебе с детьми придется набраться терпения и подождать до завтрашнего утра.

– Такие аргументы могут удовлетворить взрослого человека, но дети будут расстроены, – возразил Алекс.

– Знаю, но что делать, – согласилась Бесс. – Надо будет занять их какими-нибудь играми. Джейсон любит играть в «Путь в Иерусалим».

– Это потому, что Джейсон всегда выигрывает, – заметил Алекс с ноткой отцовской гордости в голосе. – Мальчик совсем не дурак.

– Точная копия своего отца, – улыбнулась Бесс.

Грудь Алекса гордо выпятилась, но затем он заметил ехидное выражение лица Бесс.

– Ты надо мной издеваешься, – с упреком сказал он.

– Нисколько, любимый, – серьезно ответила она, перебирая пальцами пряди своих волос. Но, заметив в его темных глазах знакомый ей озорной огонек, вовремя спохватилась. Такой взгляд обычно предвещал какую-нибудь выходку с его стороны, вроде сражения на подушках или страстной любовной игры. Она понимала, что сейчас у них не было на это времени, но если бы не это…

– Мама? Папа? Вы здесь? Можно нам войти?

Бесс кинула на мужа лукавый взгляд.

– Само Провидение спасает нас. Благодаря детям гусь у нас сегодня будет сочный.

– Но я оставлю гусыню напоследок, – предупредил он.

Бесс рассмеялась и крикнула:

– Входите, дети!

Возглавляемые Тори, один за другим вошли трое детей.

Тори была небольшого роста, но, обладая острым умом и самоуверенной манерой поведения, выглядела гораздо старше своих лет. В дополнение к этим свойственным взрослому человеку чертам характера она отличалась веселым нравом, поэтому ее общество всегда доставляло удовольствие окружающим. Обожая приключения, Тори вовлекала Джейсона и Сесили в различные опасные игры, но она же научила их просить прощения с такой ангельской искренностью, что они редко подвергались суровым наказаниям.

В довершение ко всему, Тори была красива – своеобразной, несколько экзотической красотой. Бесс замечала в лице девочки изящные черты Тэсси, но золотистые глаза и мелькающее в них время от времени гордое выражение, несомненно, достались ей от Зака.

Джейсон, которому исполнилось восемь, был, как и сказала Бесс, точной копией своего отца, которого он просто обожал. Мальчик был уже выше Тори, очень строен, почти худ, но крепок, как боевой таран, – сравнение, которое Бесс находила весьма подходящим: он, вечно бегая, натыкался на что-нибудь. Джейсон был впечатлительным ребенком и чувствовал себя обязанным защищать сестер, что ярко продемонстрировал, посадив синяк под глазом сыну викария, который имел неосторожность обозвать Сесили толстухой.

Сесили было четыре года. Как и Джейсон, она была темноволосая и темноглазая, но унаследовала молочно-белую кожу матери. В довершение ко всему, она никогда не плакала. Сесили как хвостик всюду следовала за братом и сестрой и принимала участие во всех их начинаниях.

Сесили еще не избавилась от свойственной младенцам пухлости, и ее было приятно обнимать. Благодаря этому, она вечно оказывалась у кого-нибудь на коленях. Девочка сосала большой палец – привычка, от которой Дадли и мисс Бринн все время пытались отучить ее тем или иным способом, причем их методы редко совпадали.

Девочки были одеты в красивые зеленые платья, миниатюрные копии того, которое было на их матери. Джейсон нарядился так же, как и отец, за исключением того, что штанишки на нем были короткими. Улыбки на их лицах сразу создали в комнате праздничное настроение.

Алекс уселся в кресло, и малышка Сесили тотчас же устроилась у него на коленях, уткнувшись головкой в шелковый жилет и обвив шею отца пухлой ручкой. Большой палец руки уже был засунут в рот. Тори и Джейсон стояли наизготове, как солдаты на плацу, и с нетерпением ждали, пока им позволят говорить.

– Ну, дети, что случилось? – начала Бесс. – По вашим рожицам видно, что вы вот-вот лопнете от новостей. Какими бы они ни были, это должно быть нечто важное, если вы даже не могли дождаться, пока папа и я спустимся к вам в гостиную.

– Он добрался до нас по глубоким сугробам, – выпалил Джейсон прежде, чем Тори успела открыть рот. – И сказал, что все дороги занесло так, что он оставил сопровождающих в Годстоне и пересек пустошь верхом, чтобы вовремя поспеть к ужину. Дядя Зак отличный наездник. Почти такой же хороший, как папа, – с гордостью закончил Джейсон. – Так Зак здесь? – с облегчением воскликнула Бесс, обменявшись с Алексом радостными взглядами.

– Да, дядя Закери приехал, – успокаивающим тоном сказала Тори, очевидно изо всех сил стараясь не выглядеть столь же по-детски нетерпеливой, как брат. – Он сказал, чтобы вы поторопились и спустились к нему в гостиную. У него есть для вас важные новости.

– Да? – удивленно спросил Алекс. – Плохие или хорошие?

Тори растерянно улыбнулась.

– Не знаю, папа. Он не сказал. Но когда он снимал у камина промокшие сапоги, то пробормотал что-то про письмо от тети Габби и о том, что она снова взялась за старое. Как ты думаешь, что он имел в виду?

Бесс и Алекс обменялись понимающими взглядами.

– Даже не догадываюсь, Тори, – ответил Алекс, поднимая Сесили на руки и вставая с кресла. – Но скоро мы все узнаем. Дядя Зак пошел в свою комнату, чтобы переодеться?

– Да, – ответила Тори, которая была всегда рада возможности сообщить что-либо полезное. – Дядя сказал, что переоденется за одну минуту и сразу спустится вниз, так что он, наверное, уже поджидает нас.

Бесс и Алекс спустились в гостиную. Они частенько получали письма из Брукмора, в которых миссис Тэвисток жаловалась на чудачества Габби. Большинство из ее выходок были незначительными и легко поправимыми, как, например, та, когда она со своей кузиной заперлись в винном погребе и отдали должное хранившемуся там вину. Но иногда, как, например, в тот раз, когда Габби насыпала перцу в чай викарию и тот чуть не задохнулся до смерти, последствия ее поступков бывали неприятными. Викарий Брэдфорд до сих пор не забыл Тэвистокам этот случай, хотя, когда это случилось, Габби было всего десять лет.