Рейф хорошо помнил крупного и шумного соседа, его густые усы, его улыбку. Он любил жизнь и был порядочным человеком. После смерти графа Эмброуз фактически заменил ему отца. Грейвил-Ньюджент хорошо относился к Рейфу до тех пор, пока он, Рейф, не отверг его единственную дочь.

– Значит, вы хотите, чтобы я присматривал за наследницей и одновременно разнюхивал все, что можно разнюхать на месте инцидента…

Карета остановилась напротив входа в здание вокзала. Рейф вышел, и кучер, не слезая с облучка, наклонился, протянув Рейфу дорожный мешок. Рейф вопросительно посмотрел на начальника. Зено, не выходя из экипажа, пояснил:

– Еле заставил твоего слугу Харланда собрать тебе вещи в дорогу. Весьма неприветливый тип.

– А, и вы заметили. – Рейф забрал у кучера мешок. – Благодаря Харланду я хожу в чистых рубашках и чистых подштанниках, а о большем я и просить не смею.

Второй человек в Скотленд-Ярде взялся за ручку двери, но, перед тем как ее закрыть, заметил:

– Эти преступления, если речь действительно идет о предумышленных убийствах, скорее напоминают казни, ты не находишь? Каким надо быть извергом, чтобы вот так расправляться с людьми! И чем ему не угодили эти промышленники?

Рейф пристально смотрел в глаза начальнику.

– Очень может быть, что Фанни грозит серьезная опасность, – заключил он.

– Самая серьезная опасность, – уточнил Зено и трижды ударил по крыше кареты, подавая кучеру знак трогаться с места.

Глава 2

– Я справлюсь, – закрыв глаза, еле слышно пробормотала Фанни. – Я просто не буду его замечать. – И тем не менее ее шепот достиг чуткого слуха Вертилайн Льюис.

– Не знаю, отчего моему племяннику вздумалось почтить нас визитом именно в этот скорбный для всех нас день, но не могу не признать, что я рада его видеть. – Вертилайн прищурилась, пытаясь разглядеть выражение лица Фанни сквозь траурную вуаль. – Прошу, дорогая, не обижайся на меня за это.

Фанни зябко повела плечами, хотя ей нисколько не было холодно. Лето в этом году выдалось необычно теплым. Даже вечерний бриз не приносил прохлады.

– Ну что вы, Вертилайн, какие обиды, – ответила Фанни, поневоле оставив в покое искусанную нижнюю губу. – Хорошо, что хоть кто-то рад его приезду. Ведь кроме вас никто в семье с ним не разговаривает.

Фанни так долго и так истово внушала себе, что не испытывает к Рейфелу Льюису ничего, кроме вполне заслуженного презрения, что в конце концов ее усилия увенчались успехом. Со временем раны, нанесенные ее гордости, затянулись, чувства к пренебрегшему ею Рейфелу Льюису остыли, достигнув желаемой температуры.

Да она его просто ненавидела! Хотя, увы, это не совсем так. К несчастью, Фанни не могла бы заставить себя возненавидеть даже самого лютого злодея. Никого, даже Рейфа. Впрочем, ничто не мешало ей испытывать к Рейфу сильнейшую неприязнь.

Фанни проследила за взглядом пожилой собеседницы. Вертилайн разглядывала племянника, что стоял чуть поодаль, на возвышении, и наблюдал за церемонией. Фанни судорожно глотнула воздух, но, спохватившись, выдыхая, сосчитала до пяти. Он всегда был возмутительно хорош собой. Когда-то Фанни думала, что Рейф похож на принца. Теперь юный принц из детской сказки вырос и превратился в весьма импозантного мужчину. Фанни украдкой приподняла вуаль, чтобы лучше его рассмотреть. Вертилайн продолжала щебетать, но Фанни ее почти не слушала, одолеваемая нешуточной борьбой стихий. Волна праведного негодования схлестнулась с не менее мощной волной влечения к тому, кто носил благородный титул графа Сент-Олдуин, но джентльменом при этом не являлся.

– Ну конечно, все мы знаем, что он далеко не праведник, и уж тебе, дорогая, это известно лучше, чем всем прочим. Сколько же времени прошло с тех пор, как… – Вертилайн отвела взгляд в сторону, словно подходящие слова могли отыскаться среди зарослей у церковной ограды.

– Пять лет, – сказала Фанни и, взяв Вертилайн под руку, направилась к веренице экипажей, выстроившихся вдоль дороги при подъезде к кладбищу. Серые могильные плиты аккуратным пунктиром расчертили поросший густой шелковистой травой погост. Проводив тетушку Вертилайн к поджидавшей ее коляске, Фанни направилась к своей карете.

– Добрый вечер, Фанни.

Рейф стоял у обочины и держал в руке шляпу. Ей почти удалось стереть из памяти его лицо. Почти, но не совсем. Поднявшийся ветер взъерошил его густую шевелюру, и каштановая прядь упала на лоб. Фанни резко втянула носом воздух. За пять лет его черты приобрели скульптурную законченность – контуры лица стали четче, ямочка на подбородке вытянулась и углубилась, но во всем остальном он оставался таким, каким она его запомнила. Рейф был убийственно, преступно хорош собой.

Из-под темных бровей вразлет на нее пристально смотрели знакомые зеленые глаза, переливающиеся то золотистым оттенком, то карим. В детстве она откровенно любовалась этими разноцветными крапинками. Рейф частенько подтрунивал над ней, но она никогда на него не обижалась. Впрочем, сейчас в его взгляде она не заметила прежнего озорного блеска. И очень хорошо! Не хватало еще, чтобы он потешался над ней в день похорон ее отца.

– Прошу принять мои соболезнования…

Фанни, не удостоив его ответом, зашагала прочь. Ничего ей от него не надо – ни соболезнований, ни извинений. Ей вдруг стало нечем дышать, и к горлу подступила тошнота. Фанни сделалось страшно. Она до крови прикусила губу, но это не помогало – пульс зашкаливал.

Лишь оказавшись внутри кареты, Фанни почувствовала некоторое облегчение. Она надеялась, что сможет забыться и задремать, убаюканная стуком колес и мерным покачиванием экипажа, но не тут-то было. Вместе с ней ехал ее дядя Эдвард – единственный брат ее отца – со своей чудаковатой женой Офелией.

– Как это у тебя хватило духу заговорить с этим мерзавцем? Я бы ни за что…

– Я с ним не говорила, тетя Офелия.

– Прошу тебя, не расстраивай Фанни. Ей и так не по себе, – вмешался Эдвард.

Однако возмущение Офелии требовало выхода. К счастью для Фанни, болтливая тетушка не нуждалась в собеседниках для поддержания разговора. Ее нескончаемая трескотня не помешала Фанни с головой погрузиться в свои мысли, и, выныривая на поверхность, Фанни невольно задавалась вопросом, что расстраивает ее больше: глупая болтовня Офелии или с новой силой нахлынувшие воспоминания о том вечере, когда должно было состояться оглашение их с Рейфелом Льюисом помолвки.

Она тогда получила от Рейфела записку, в которой он просил ее срочно зайти в кабинет отца. Фанни вошла в кабинет и увидела его за стеклом. Рейф стоял на балконе спиной к ней. В приподнятом настроении, в новом вечернем платье – она впервые в жизни надела наряд с глубоким декольте, как у настоящей леди, она шагнула к нему на балкон. И тогда он обернулся и посмотрел на нее. Никогда в жизни не забыть ей того взгляда.

Рейфел смотрел на нее так, словно стал свидетелем чуда. Глаза его расширились от изумления и восторга. Он мог бы смотреть так на лесную нимфу или наяду. Никогда ни один мужчина так на нее не смотрел. Взгляд его, обжигая кожу, скользнул по ее губам и опустился ниже, в глубь отчаянно смелого декольте.

– Видит Бог, ты потрясающе красива.

Фанни зарделась, принимая комплимент, но, так уж вышло, не растерялась:

– Видишь, что случается с теми, кто учится с чрезмерным усердием. Удивительно, как ты вообще меня узнал. Если бы ты нашел время хоть раз заехать к нам…

– Но я приезжал домой. – Глаза его таинственно мерцали в темноте. – А ты, как мне помнится, проводила лето то ли в Риме, то ли во Флоренции.

– А вот мне помнится, что ты намеревался поехать с нами, но отчего-то передумал. Ты и представить не можешь, каково мне было во Флоренции в компании тети Офелии и кузины Клер.

– В горе спутников иметь – утешенье страдальца, – произнес на латыни Рейфел и, одним махом допив бренди, опустил пустой бокал на перила балюстрады. – Не сомневаюсь, что ты прекрасно провела время и без меня. Представь на минуту, что я был бы рядом… среди изобилия всех этих чудесных фресок с полуобнаженными прелестницами, среди гигантских нагих статуй, да к тому же в компании впечатлительной юной красавицы… – Глаза его блеснули, вызвав ответный прилив жара к щекам. – Ах, ты могла бы даже воспользоваться моей слабостью.

Ее ошибка состояла в том, что, вместо того чтобы посмеяться над его скабрезной шуткой, она сказала то, что подумала:

– Не знаю, получилось бы у меня или нет, но я бы приложила к этому все старания, сэр.

Рейф шагнул к ней и стиснул в объятиях.

– Как насчет поцелуя, красавица?

Фанни дерзко прижалась губами к его губам. Ей не забыть жар того поцелуя. Рейф был напорист и смел. Она помнила, как прижималась к нему всем телом, когда он шептал у самых ее губ:

– Я бы отдался тебе после первой же прогулки по галерее Уффици. – Он провел пальцем по ее губам, принуждая их раскрыться.

– Наскоро, между Боттичелли и Рафаэлем? – Она помнила, как сплетались, словно в танце, их языки, как кружилась от восторга голова.

Рейфел покрывал поцелуями ее щеку, ее висок.

– Я бы отвез тебя в пансион и не выпускал бы до самого вечера. – Он опалил дыханием нежную кожу за ухом. – Из своей постели. – Фанни почувствовала, что дрожит всем телом и ничего не может с этим поделать. Он усмехнулся и провел языком от мочки уха вниз, к ключице.

Рейф прикасался к ней там, где не должен был прикасаться. Фанни не остановила его и тогда, когда рука его скользнула в вырез декольте. Она вдохнула так глубоко, что лиф соскользнул с груди. Или это он его приспустил? Он бесстыдно мял ее грудь, и она не сопротивлялась, потому что внезапно силы покинули ее. Колени подгибались, отказываясь удерживать тело.