– Ну, вишневый сад мне давно следовало продать, висел он камнем на моей шее… Прекрасный и бесполезный. Но квартиру в Москве, между прочим, я еще не успел сдать… Отложил все дела практически на последний день, – пожал он плечами. – Да и это не проблема тоже… – Федор опять засмеялся. – Я ведь действительно до последнего тянул. Я все свои дела отложил на самый крайний срок. И свадьбу, и распродажи все эти, и прочее… Я не хотел уезжать, я не хотел на тебе жениться, уж прости меня, Таша. Потому и тянул.

– Ты спятил, точно… И что ты тут будешь делать, кому ты тут нужен?

– Ей. Маше. Вернее, если на то пошло, то я человек-собака, наверное. Мне важнее человек, которого я люблю, а не место… Хотя и место мне, в общем, тоже нравится. Я просто был дико обижен на Балкисана, мне тут все врагами казались… А теперь нет, ты знаешь. Я тоже остаюсь в России, да.

– Ох, чокнутый… – пробормотала Таша. Вышла из машины, хлопнув дверцей. – Смотри, ты ведь еще сто раз пожалеешь, что упустил возможность изменить свою жизнь!

Федор пошел за ней следом. Вместе подошли к кассам в здании небольшого вокзала.

Таша замешкалась у кассового аппарата, она словно ждала чего-то…

– Ах да… – спохватился Федор, по своей карточке купил ей билет. Протянул Таше: – Пожалуйста.

– Спасибо, – вздохнула она.

«Блин. Ведь я не жадина совсем. Но почему тогда мне жалко ей даже билет купить, который совсем для меня недорогой, по сути? Нет, не денег своих жалко, а того, что я словно делаю то, что делать не должен. Для Марии все готов отдать, а Таше и билетик на электричку – мнусь… Чужая! Безнадежно чужая!»

Они остановились перед турникетами.

– Наверное, не увидимся больше, – пробормотала Таша.

– Наверняка, – кивнул Федор. Он не хотел обнадеживать свою бывшую невесту. Это было бы жестоко – поддерживать ее иллюзии и дальше, обещать ей то, чего он не мог ей дать никогда.

– И что ты будешь делать здесь? С работы же уволился…

– Другие институты есть, другие лаборатории, – пожал он плечами. – Тем более я даже и не пробовал еще искать новое место, новые возможности. Чего сразу-то крест на мне ставить?

– Сумасшедший. Ты не нужен этой стране. Твой талант, твои знания…

– Ой, Таша, вот не люблю я этот интеллигентский пафос, честное слово, – поморщился он. – То с вишневым садом носятся, то с загубленным талантом… Это все темы для бездельников, которые в социальных сетях сидят, страданиями своими делятся.

– Балкисан не позволит тебе сделать здесь карьеру, – напомнила она.

– Ага, испугался я, взрослый сильный мужик…

– С тобой невозможно говорить! – вспыхнула Таша. – Ты невыносимый. Ты мне даже цветы забывал дарить!

– Вот видишь. Значит, мы правильно сделали с тобой, что передумали расписываться. Пока я молчал, я тебя устраивал… Ладно, все. Прощай, Таша.

– Прощай, – Таша повернулась к турникетам, ведущим на станцию.

Некоторое время Федор смотрел вслед своей бывшей невесте. Прислушивался к себе – правильно ли поступил, не жалеет ли о чем?

Нет, ни о чем не жалел. Но мысль о Балкисане, о том, что ему, Федору, делать здесь, если он решил остаться, – застряла всерьез в его мозгу.

«Так, есть тут вай-фай?» – Он огляделся, отошел в сторону, где был зал ожидания, сел в одно из кресел.

В планшете, в электронном почтовом ящике – куча непрочитанных писем, еще со времен увольнения. От бывших коллег, от знакомых. О, есть даже от самого Балкисана недавняя весточка… До этого момента Федор избегал просматривать эти письма. И больно, и… страшно. И еще очень неприятно. Помнится, собирался даже их все удалить, не открывая, а всех корреспондентов – махом отправить в черный список. Именно поэтому он и телефонный номер сменил, лишь бы ни с кем из старых знакомых не разговаривать.

Но не сделал этого почему-то со своими виртуальными собеседниками, прикасаться не хотел к их сообщениям. Наверное, потому что даже думать боялся о том, что остались где-то там, позади, те проблемы, которые он отказался решать. Боялся осуждения, боялся, что назовут трусом, что упрекнут – «сбежал!». А еще пуще слов – «молодец, что решил свалить».

Но он же сам сказал только что Таше, что он – мужик. К чему тогда все эти трусливые страдания и сомнения… Федор решительно открыл все непрочитанные сообщения.

От Балкисана: «…мой милый мальчик, надеюсь, ты меня поддержишь и защитишь, как и раньше…» Что за бред? От кого еще ему, Федору, надо защищать всесильного Балкисана? Пошел он к черту, старый лис.

Вот письмо от Иловайского, заведующего кафедрой: «…недавно происходило заседание совета, и общим голосованием решили пересмотреть работу руководства института…» От Зудина, бывшего однокурсника, работавшего там же, в институте: «…конечно, ситуация в научном мире, когда правит «старая гвардия», которая не дает дороги молодым и талантливым специалистам, – возмутительная, она обсуждалась даже в министерстве. О тебе вспоминали, а о Балкисане отзывались весьма критично… Многие понимают, что он украл у тебя последние разработки…»

От академика Гончакова: «Федор Петрович, печально, что наша страна теряет такого ученого, как Вы. Если Вы передумаете уезжать, жду Вас у себя, для серьезного разговора. В конце августа принято решение реструктуризировать работу Института органической химии и назначить новое руководство. Мы открываем также новую лабораторию биосинтеза, где очень пригодились бы Ваши знания. Мы готовы предоставить ее полностью в Ваше распоряжение, если Вы решите остаться в стране…»

– Так не бывает, – пробормотал Федор. Некоторое время сидел неподвижно.

Как странно. Мир перевернулся с ног на голову, что ли? «Господи, Мария. Сейчас вернусь за ней и вместе поедем в Москву. Вот это совпадение. Само все складывается!»

Он отправился на стоянку, сел в машину и направился в сторону Дербенево.

Всю дорогу улыбался, говорил сам с собой. Мимо проехал рейсовый автобус, нещадно пыля, – эта пыль залетела в открытое окно, заставила Федора чихнуть. Но он почему-то не разозлился, а опять улыбнулся.

В половине третьего он вновь оказался в Дербенево, остановился напротив участка Марии. Никого, даже давешнего полицейского нет, только трепещут на ветру пестрые оградительные ленты вокруг забора, обозначающие, что проход запрещен. И калитка закрыта на замок снаружи.

«Может, она меня ищет?»

Федор пошел в сторону своего участка. Вернее, уже не своего. Уйма народа, люди в спецовках… У ворот вереница машин.

Ахмед со старым обшарпанным чемоданом направлялся к одной из машин.

– Ахмед! Ты куда?

Тот вздрогнул, обернулся:

– Вот, уезжаю, хозяин. Сын за мной приехал, – солидно, едва скрывая радость, произнес старик, седым небритым подбородком указал на мужчину, открывающего капот внедорожника.

В салоне авто сидели еще какие-то люди, правда, отсюда не разглядеть их. Полно у Ахмеда родни, оказывается.

– А я думал, ты, хозяин, уже не вернешься.

– Да как не вернусь… А Мария где? – нетерпеливо спросил Федор.

– Маша? Ой, секир башка мне… На станцию вот недавно поехала, – неожиданно растерялся старик. – Говорила, в Москву ей надо. В гостиницу какую-то, я не понял в какую, пойдет жить…

– Почему она без меня уехала? – помрачнел Федор.

– Так я ей сказал, что с этой ты, с беленькой которая, тоже в Москву отправился…

– Я Ташу на станцию отвозил. Мама дорогая… И как я теперь Марию в Москве найду? – еще больше помрачнел Федор.

– Электричка в три часа, она сказала… Может, успеешь? – с надеждой предположил Ахмед.

Федор посмотрел на часы. От Дербенево до станции – примерно час езды, если медленно и осторожно. И сорок минут – если очень быстро. Наверное, и за полчаса можно успеть, если быстро-быстро лететь?..

* * *

Почти пять лет Мария провела в Дербенево.

Конечно, на железнодорожной станции она бывала, и довольно часто, по каким-то делам, но никогда за эти годы – в качестве пассажира.

Купила билет в кассе («ого, как цены-то взлетели»), потом еще минут десять ждала на перроне. Пока ждала, чувствовала, как от волнения, от тоски, от страха еще у нее дрожит все внутри, словно ледяной воды напилась в этот жаркий летний день.

О Федоре Мария старалась не думать.

Наконец электричка подошла, с тяжким вздохом остановилась перед ней. Мария вошла в вагон, заметила свободное местечко, села у окна.

Через пару минут поезд дрогнул и плавно покатился, набирая скорость.

Она смотрела в окно, на пролетающие мимо столбы, домики…

Внизу, в стороне, протянулась автомобильная трасса. Авто – темно-синего цвета, очень похожее на то, что было у Федора, – мчалось напротив, словно наперегонки с поездом.

«Ну вот, теперь мне везде Федор будет мерещиться», – подумала молодая женщина, откинулась на спинку и закрыла глаза.

Кажется, задремала, потом открыла глаза – за окнами сплошной стеной тянулся уже лес.

Остановка. Потом электричка снова тронулась. Леса, леса. Чьи-то дачи. Дома. Лента дороги, железнодорожная развязка. Опять дачные домики. Заводы, ангары, корпуса какие-то. Опять дома. И снова остановка, причем долгая. Похоже, стоять приходится у каждого столба. Не угадала с электричкой. Она добиралась целую вечность.

Наконец по громкой связи объявили, что следующая остановка – конечная, вокзал, волнение достигло наивысшей точки.

Последней она вышла из вагона на московский перрон, таща за собой большой чемодан на колесиках. Доехала. Ну, слава богу! Кажется, черепаха и та передвигается быстрее.

…Солнце еще не садилось, но висело уже низко над домами – золотое, огромное. Оно отражалось в окнах домов, стеклянных поверхностях. Было тепло, но уже не жарко.

Пахло углем и креозотом. И сквозь эти вокзальные ароматы – еще чем-то знакомым, родным. Хотя разве городской, уличный запах может быть родным? Но и солнце светило именно так, как оно может светить только в Москве. И звуки тоже проходят сквозь воздух, к ушным перепонкам – тоже как-то по-особому, как только в Москве бывает… И тут Марию наконец отпустило. Собственно, чего переживать, надо радоваться встрече с родным городом.