Княгиня исчезла; дверь в ее кабинет была заперта, Лев был один. Он лежал в кресле, зарывшись головой в подушки, не шевелясь и не замечая вошедшего. Вольдемар подошел к нему и позвал.

— Мужайся! — тихо, но внушительно произнес он, — позаботься о своей безопасности! У нас теперь постоянная связь с Л. Я не могу оградить замок от посещений, которые могут быть для тебя опасны. Уйди пока в свои комнаты; будем считать их запертыми, как и раньше. Павел вполне надежен. Пойдем!

Лев был бледен как полотно; он медленно поднял голову на брата, ничего не понимая. Его ухо только механически уловило последнее слово.

— Куда? — спросил он.

— Прежде всего, прочь из этих комнат, которые доступны всем. Пойдем, прошу тебя!

Князь машинально встал и осмотрелся вокруг, как бы не узнавая и соображая, где он находится, но, когда его взгляд упал на запертую дверь кабинета матери, он задрожал всем телом.

— Где Ванда? — наконец спросил он.

— В своей комнате. Ты хочешь ее видеть?

Молодой князь отрицательно покачал головой.

— Нет, она тоже с презрением и отвращением оттолкнула бы меня. С меня довольно одного раза!..

Лев тяжело оперся на кресло; его обычно свежий, чистый молодой голос звучал тихо и надорванно. Было видно, что сцена с матерью страшно потрясла его.

— Лев, — серьезно произнес Вольдемар, — если бы ты так ужасно не рассердил меня, то я не сообщил бы об этом с такой беспощадностью; но тем роковым словом ты вывел меня из себя.

— Успокойся, мать вернула мне его. Теперь я — предатель и подлец! Я должен был выслушать это и… молчать!

Было что-то жуткое в тупом, оцепенелом спокойствии этого пылкого юноши. Последние полчаса, казалось, совершенно изменили его характер.

— Следуй за мной, — настаивал Вольдемар, — пока ты должен остаться в замке.

— Нет, я немедленно отправлюсь в В.; я должен знать, что случилось с дядей и его отрядом.

— Господи, Боже!.. — с ужасом воскликнул брат, — неужели ты хочешь совершить такое безумие и перейти границу теперь, среди бела дня? Это было бы самоубийством!

— Я должен, — настаивал Лев, — я знаю место, где переход возможен. Если я нашел дорогу сегодня утром, то найду ее и во второй раз.

— Говорю тебе, ты теперь не перейдешь; с сегодняшнего утра охрана усилена, и по ту сторону тоже стоит тройная цепь; солдаты получили приказание расстреливать каждого, кто не знает пароля. Ты, во всяком случае, явишься слишком поздно. В В., конечно, уже все закончилось.

— Все равно, — воскликнул Лев, вдруг переходя из оцепенения к полному отчаянию, — там, вероятно, еще будет сражение, хотя бы одно-единственное, а больше мне и не надо. Если бы ты только знал, что сделала мне мама своими ужасными словами!.. О, Боже мой, ведь это — моя мать, и я так долго был для нее всем!

Вольдемар был потрясен этим взрывом горя.

— Я позову Ванду, — сказал он, наконец, — она…

— Она сделает то же самое. Ты не знаешь наших женщин. Но именно поэтому, — в отчаянии молодого князя прорвалось нечто вроде мрачного торжества, — именно поэтому ни на что не надейся. Ванда никогда не будет принадлежать тебе, никогда! Если даже она любит тебя, если она даже умрет от этой любви, ты все же останешься врагом ее народа; ты ведь помогаешь его угнетению, и это вынесет тебе приговор. Полька никогда не будет твоей женой! — тяжело дыша, продолжал он. — Я не мог бы спокойно умереть, зная, что она в твоих объятиях, теперь же могу; она для тебя потеряна так же, как и для меня. — Князь хотел выйти, но вдруг остановился; в течение нескольких секунд он, по-видимому, колебался, затем медленно и нерешительно подошел к двери рабочего кабинета княгини и позвал: — Мама!

За дверью была тишина.

— Я хотел проститься с тобой.

Никакого ответа не последовало.

— Мама! — голос молодого князя дрожал от душераздирающей, боязливой мольбы. — Если я не должен видеть тебя, то скажи мне хоть слово на прощанье, только одно-единственное! Оно ведь последнее. Мама, ты не слышишь меня?

Он упал на колени перед запертой дверью и прижался к ней головой, как будто она должна была открыться перед ним. Но все было напрасно: дверь оставалась запертой, и за ней не слышалось ни единого звука. У матери не было ни слова прощания для сына; княгиня Баратовская не могла простить его поступок.

Лев встал с колен; его лицо снова было таким же неподвижным как и раньше, только вокруг рта появилось выражение горького страдания, какого он, вероятно, не испытывал еще никогда в жизни. Он не произнес ни слова, а лишь молча взял свой плащ, накинул его на плечи и направился к двери. Брат тщетно старался его остановить. Лев отстранил его.

— Оставь меня! Скажи Ванде… нет, не говори ей ничего, она ведь меня не любит! Прощай! — и он выбежал из комнаты.

Вольдемар в течение нескольких минут стоял, совершенно не зная, что предпринять. Наконец он, видимо, принял какое-то решение и быстро прошел в переднюю княгини, где с растерянным лицом стоял дворецкий.

— Павел, — обратился к нему Вольдемар, — вы немедленно должны последовать за князем Баратовским. Он собирается совершить безумный поступок, который будет стоить ему жизни, если он исполнит его. Он хочет сейчас, днем, перебраться через границу.

— Господи, помилуй! — с ужасом воскликнул дворецкий.

— Я не могу удержать его, — продолжал Нордек, — в его теперешнем состоянии он должен быть с кем-нибудь. Я знаю, что вы, несмотря на свои годы, еще хорошо ездите верхом. Сядьте на лошадь! Князь пошел пешком; вы должны догнать его еще по эту сторону границы; вам, вероятно, известно место, где сходятся повстанцы. Боюсь, что оно находится в окрестностях пограничного лесничества.

Павел ничего не ответил; он не смел отвечать утвердительно, но в данную минуту не решился и отрицать правду. Вольдемар понял его молчание.

— И как раз там усиленная охрана, — воскликнул он. — Как моему брату удалось пробраться через границу, я не знаю, во второй раз он сделать этого не сможет. Поспешите за ним, Павел! Пусть спрячется до наступления темноты, если негде, то хоть в доме лесничего; там Фельнер, который ни за что не выдаст Льва. Поспешите!

— Через десять минут я буду готов, — ответил Павел.

Он сдержал слово и десять минут спустя, выезжал со двора замка. Вольдемар, стоявший у окна, облегченно вздохнул.

— Это было единственное, что еще можно было сделать. Быть может, старик все-таки еще нагонит Льва, и тогда самое худшее будет предотвращено.

Однако прошло около пяти часов, а никаких известий все не было. Вольдемар беспокойно ходил взад и вперед по комнате; все еще продолжавшееся отсутствие Павла он заставлял себя считать хорошим знаком. Во всяком случае, старик нагнал Льва и будет теперь с ним, пока тот останется по эту сторону границы. Быть может, они оба укрылись в пограничном лесничестве.

Наконец, уже много времени спустя после полудня, явился управляющий. Он поспешно и без всякого доклада вошел к молодому хозяину.

— Господин Нордек, я попросил бы вас прийти в деревню, ваше присутствие необходимо.

— Что случилось?

— Я просил бы вас прийти, — уклончиво ответил Франк. — Получены известия с границы. У В. действительно произошло решительное сражение.

— А исход? — с крайним напряжением спросил Вольдемар.

— Повстанцы потерпели полное поражение; они отчаянно защищались, но были разбиты. Те, что остались в живых, разбежались по всем направлениям.

— А их начальник, граф Моринский?

Управляющий молча смотрел в пол.

— Он убит?

— Нет, но тяжело ранен и попал в руки врагов.

— Еще и это! — пробормотал Вольдемар.

Сам он всегда был чужим дяде, но Ванда! Он знал, с какой страстной нежностью она была привязана к отцу, и весь содрогнулся, но потом все же овладел собой.

— Откуда у вас эти сведения? Они достоверны? Может быть, это — только слухи?

— Мне сообщил их Павел, — объяснил управляющий, — он у меня…

— У вас? Он известил вас, тогда как я уже несколько часов жду его возвращения? Почему он не явился в замок?

— Он не решается… княгиня или молодая графиня могли бы увидеть его в окно… их надо подготовить. Павел не один.

— Что случилось? Мой брат?..

— Князь Баратовский погиб, — тихо произнес управляющий, — Павел привез его тело…

Вольдемар молчал. Он на несколько секунд прикрыл глаза рукой, но, быстро овладев собой, поспешил в дом управляющего. Там его встретил Павел. Он робко взглянул на молодого хозяина, которого, будучи преданным слугой княгини Баратовской, привык считать врагом; но выражение лица Нордека показало старику, что он видит перед собой только брата своего молодого князя.

— Наша княгиня!.. — простонал он, — она не переживет этого, графиня Ванда также!..

— Вы не догнали молодого князя? — спросил Вольдемар.

— Догнал, — проговорил Павел срывающимся голосом, — и передал ему ваше предостережение; только он ничего не хотел слушать и рассчитывал, что лесная чаща скроет его. Я просил, на коленях умолял его; это, наконец, подействовало, и он согласился подождать до вечера. Мы стали раздумывать о том, можно ли будет укрыться в лесничестве, как вдруг повстречали арендатора Янова; его нечего было бояться, так как он из наших. Он рассказал нам, что около В. идет сражение с отрядом Моринского, которое еще не окончилось. Тут молодой князь не захотел больше ничего слушать, у него была только одна мысль: во что бы то ни стало попасть в В., чтобы принять участие в битве. Мы не могли удержать его. Не прошло и получаса, как он ушел, и вдруг раздались выстрелы, сначала два подряд, потом целый десяток сразу…

Старик не мог больше говорить, голос его сорвался, а из глаз полились горькие слезы.

Вольдемар со страхом ждал продолжения.