…………..

Вячеслав Вадимович сидел в своем кабинете в полной задумчивости. Из головы не выходил разговор с Василием. А вдруг Васька прав? Вдруг он, Вячеслав Вадимович, все видит в искаженном розовом свете? Напридумывал себе фиг знает что, наидеализировал эту Алену? А может, это просто молоденькая, пустенькая, недалекая особа, которая за счастье великое посчитает отхватить кругленькую сумму ни за что. Как говориться, пять минут позора, зато при баксах. И наверняка у нее уже и был кто-то. Что ж… В таком случае, они оба останутся в выигрыше — она при деньгах, он с трезвой головой. Все будут счастливы и довольны. Только после этого он ее немедленно рассчитает. Заплатит сполна, да еще и с верхом, и рассчитает. Ему неприятно будет видеть ее в своем доме, как напоминание о несбывшемся чуде. Решено — сделано. Он прямо сейчас пойдет к ней со своим «деловым» предложением.

С решительным видом и камнем на сердце он направился в крыло, где обитала прислуга. На его стук дверь моментально открылась, как будто его уже нетерпеливо ждали.

— Добрый вечер, Вячеслав Вадимыч. Входите.

Немного удивлена, но смотрит приветливо. Взгляд такой чистый. Неужели он в ней ошибся? Он вошел, сел на стул, помедлил и начал говорить, не глядя ей в глаза.

— Добрый вечер, Алена. Я пришел поговорить с тобой. Речь идет о тебе… И обо мне… Дело в том… Дело в том, что ты мне нравишься, ты наверное это уже и сама почувствовала. Не могла не почувствовать. Я человек очень занятый. У меня нет времени на ухаживания и прочее… В общем, я предлагаю тебе изредка встречаться со мной. Только не здесь, а в другом месте, чтобы никто в доме не знал об этом. Я заплачу тебе за несколько свиданий десять тысяч долларов. Наличными и вперед. Ведь тебе нужны деньги на квартиру сестре?

Ответом было гробовое молчание. Он посмотрел на нее. Она сидела, опустив голову. Плачет, что ли?

— Так что? Ты не принимаешь мое предложение? Тогда забудем этот разговор и дело с концом.

Наконец она подняла голову. Нет, она не плакала. Ее лицо было растерянным.

— Я не знаю… — наконец покачала она головой, — Я не знаю…

— Хорошо. Подумай. Я не тороплю тебя.

— Ладно. Я отвечу вам завтра…

— Хорошо. Разумеется, никто не должен знать об этом разговоре.

Он вышел. Завтра все будет ясно. На душе скребли кошки. Как будто он ребенка ударил.

………..

На следующий день Вячеслав Вадимович вернулся с работы намного раньше обычного. Отпустил домой Ирину Аркадьевну, мотивируя тем, что она и так все время задерживается. Ирина Аркадьевна спорить не стала, у нее приболел внук, и она целый день была как на иголках. Он посидел в своем кабинете, прошелся по дому, вышел в сад. Поговорил немного со Львом Ароновичем, похвалил старика за его работу. Тот довольно покраснел и с новым пылом принялся рыхлить землю под кустами. Подумалось: как иногда мало надо человеку, чтобы почувствовать радость и удовлетворение. Почему же мы так скупы на добрые слова, на похвалу?

Алену он нашел в оранжерее. Она протирала влажной тряпкой листья фикуса. Сердце его зачастило, в груди словно оборвалось что-то. Усмехнулся сам над собой: как пацан, право слово. Сейчас она скажет ему «да», и все встанет на место. Или все же «нет»?.. А чего бы ему самому хотелось больше? Он и сам не знает. Почувствовав его присутствие, она обернулась.

— Здравствуйте, Вячеслав Вадимович, — улыбнулась приветливо, как ни в чем не бывало.

— Привет. И каков будет твой ответ?

Она подняла на него недоуменный взгляд.

— Ответ?.. Вы о чем?

— Я по поводу нашего вчерашнего разговора. Ты сказала, что ответишь мне сегодня. Я жду.

— Ну… Вообще-то я еще не думала об этом. Некогда было. Ирина Аркадьевна с утра поручила мне чистить серебро — ложки там, вилки, кофейник. Потом я перемыла специальным раствором всю хрустальную посуду. Она так теперь сверкает! А если смотреть через нее на солнце, то будто маленькие радуги играют…

— Короче, — прервал он ее, — когда конкретно будет готов ответ?

— Сегодня. Я же обещала, — она как будто даже обиделась на такое недоверие к ее честному слову, — В двадцать два часа семнадцать минут.

— Почему именно семнадцать минут? — удивился он.

— Ну, вы же сами хотите конкретики. Вот я и говорю конкретно. А сейчас мне надо увлажнить воздух в оранжерее. С вашего позволения, я начну, — и, не дожидаясь его позволения, она схватила бутылку с надетым на нее пульверизатором и стала орошать растения.

Он вернулся в дом и в раздумье сел на диван в холле. Эта девчонка его уже достала. Он, солидный, крайне занятый человек, не спал всю ночь и сегодня с утра места себе не находит, весь день как на иголках, как мальчишка считает минуты, чуть ли не секунды, в ожидании ее ответа. А ей, видите ли, некогда было подумать! Ей, понимаете ли, ложки-вилки и стаканы надо было мыть! Черт знает что! А действительно, собственно, что происходит? Чего он дергается, как таракан на горячей сковороде? Таких Аленочек вокруг — пруд пруди. Чего он уперся? Задело ее равнодушие? А, может быть, она просто очень хитрая и, не смотря на свой зеленый возраст, прекрасно разбирается в психологии мужиков. Тем более, все очень просто: чем больше ускользает от тебя предмет вожделения, тем больше азарт, а то, что лежит рядом — только протяни руку — совсем не манит. Вот она, не будь дурой, и водит его как телка на веревочке вокруг, да около, играет им, как кошка пойманной мышкой, пока он совсем не изойдет слюной и не рухнет к ее очаровательным стройным ножкам. Бери его тогда готовенького и вей из него веревки — хочешь, к алтарю веди, хочешь, забирай все его денежки и отпихивай в сторону, как ненужную половую тряпку. Короче, пока ситуация не вышла окончательно из-под его контроля, надо немедленно расставить все точки над i (или галочки над й — вдруг неожиданно возникла патриотическая мысль).

Короче, блин, когда же наступит двадцать два часа семнадцать минут!!!!!

И эта минута, наконец, наступила! Но как медленно, невыносимо медленно, тянулось время перед этим. И чем ближе оно подползало к двадцати двум часам, тем медленнее перепрыгивала по циферблату секундная стрелка с черты на черту. Казалось, она приклеивалась к тоненькой золотой полоске, как к магниту, и с большой неохотой отпрыгивала, чтобы замереть на следующей. Он даже поднес часы к уху — идут ли? Т-и-и-к — т-а-а-к, т-и-и-и-к — т-а-а-а-а-к…

22:16:55.

Он решительно поднялся, одернул тенниску. Перед зеркалом поправил волосы. Можно идти. И пошел своей привычной уверенной походкой хозяина жизни и всех конкретных ситуаций на первый этаж в конец крыла здания, туда, где размещены комнаты для прислуги. Легонько постучал и толкнул дверь ее комнаты, не дожидаясь отклика. Но дверь не открылась. Он подождал. Постучал еще раз громче. Ответом ему была гробовая тишина. Похоже, что в комнате никого не было. Та-а-к. Т-а-а-а-а-к! С ним играют в кошки-мышки! Как с прыщавым подростком в «холодно-горячо» или в «найди меня». Над ним элементарно издеваются. Только он — не молокосос, не бедный студентик, не шестерка. С ним такие номера не пройдут! Если на то пошло, он может просто уничтожить ее, размазать как комарика по стенке! И не надо льстить себя мыслью, что для него свет клином сошелся на какой-то там Алене из Называевска!

Едва сдерживая холодное бешенство, он вышел в холл. У двери на стуле скучал над журналом Сергей. Увидев хозяина, почтительно вскочил.

— Кто-нибудь из прислуги отсутствует?

— Нет. Все дома, — ответил Сергей.

— Ты уверен?

— Да. Абсолютно уверен.

— Хорошо. Закрой ворота и двери на ночь, включи сигнализацию и можешь отдыхать.

Где же тогда эта паразитка? «Паразитка» спала в сушильной комнате, уронив голову на ворох стиранного белья, лежащего на гладильной доске, которое, по всей видимости, она собиралась погладить. Косынка съехала на затылок, открыв мягкие, слегка вьющиеся волосы, стянутые неизменной черной резинкой. И такой у нее был безмятежный вид, такая незащищенность во всей ее юной хрупкой фигуре, что «желание размазать по стенке» мгновенно улетучилось. Он нерешительно постоял над ней. Что делать? Оставить ее тут — проснется, сама уйдет к себе, или все же отнести в ее комнату на кровать или хотя бы на диван в гостиную. Он наклонился, осторожно обхватил ее одной рукой за спину, а другой подхватил под ноги и поднял. Была она невесомая, как собачка бездомная, племянник Мишка куда тяжелее. Голова ее упала ему на грудь, на щеке виден четкий отпечаток пуговицы от его рубашки. Она вздохнула во сне. Он тоже тяжело вздохнул и понес пристроить хоть куда-нибудь свою ношу.

……….

Утром, когда он укладывал в папку бумаги, чтобы отправиться на фирму, она сама явилась к нему в кабинет. Предстала перед ним, как майское солнышко.

— Извините меня, я вчера нечаянно уснула. Я по поводу нашего позавчерашнего разговора.

— Садись, — кивнул он на кресло, — Слушаю тебя. Что скажешь?

— Я долго думала…

— Неужели? И что же?..

— Я не принимаю Ваше предложение, Вячеслав Вадимыч.

— Вот как? И почему же, позвольте спросить?

— Я Вас совсем не люблю. Извините меня, пожалуйста, — она встала, оправила юбчонку и вышла.

Мир рухнул. «Я Вас совсем не люблю». «Совсем». «Не люблю». «Не люблю». «Совсем».

А чего он ожидал? Конечно, она его совсем не любит. И он об этом прекрасно осведомлен. И он ее не любит. Но речь и не шла о любви. Вопрос чисто коммерческий: она оказывает ему услуги определенного свойства, он оплачивает их. И все. Причем здесь любовь? Но дело в том, что для нее это не просто услуги определенного свойства, это особые отношения, которые строятся исключительно на любви. А если ее нет, то не должно быть и отношений. Она с ее непрошибаемой провинциальностью просто иначе смотрит на этот вопрос. Любовь здесь не причем. Или причем? И почему он решил, что он ее не любит? Он ее любит. Это стало ему совершенно ясно только сейчас. Он любит ее. Такой, какая она есть, с ее наивностью, с ошибками в словах, с ее дремучими представлениями о порядочности и любви. Она стала ему бесконечно дорога. Когда это произошло, почему — невозможно сказать. Но факт, есть факт. Это случилось. И теперь ему надо хорошо подумать, что делать со всем этим и как быть дальше. Эх, не было печали…