Несколько раз на дню, когда он был совсем один, и никто не мог его подслушать, он звонил ей на мобильный телефон, который подарил ей перед отъездом в Москву. Это были очень странные разговоры, состоящие сплошь из междометий, недосказанных фраз, отдельных слов, и если бы кто-то их подслушал, то остался бы в полном недоумении. Но они прекрасно понимали то, что говорили друг другу, потому что разговаривали не их языки, а их души, настроенные на одну волну. Он приезжал в Омск еще дважды и, не заходя в больницу, назначал ей свидания в гостинице. И она прибегала, ненадолго, не больше, чем на час, боясь оставить Степку надолго одного. Но этот часа было им достаточно, чтобы увидеть друг друга, соприкоснуться душами, сердцами, телами и потом жить до следующей встречи этим воспоминанием. Время тоже приобрело другие качества. С одной стороны, оно летело мгновенно, и этот час был короче одной секунды. С другой стороны, этот час становился таким огромным, таким значимым и емким, что целый год и даже век в сравнении с ним был ничем. Мир раздвоился, перевернулся, вывернулся наизнанку, и в то же самое время, он никогда не был так гармоничен, так прекрасен, так ясен и так непостижим.

Глава 17

А потом она вернулась в его дом. И опять никто ничего не заметил. Как опытные заговорщики при встречах, они просто здоровались друг с другом, зато на свиданиях вне дома они кидались друг к другу так, как будто и не виделись всего лишь час назад. Это была волшебная, чудесная жизнь, похожая на бесконечный праздник.

Они встречались в небольшой однокомнатной квартире, которую он купил три года назад для деловых и не только деловых встреч. Квартира находилась в удобном районе, недалеко от его фирмы, рядом с метро. Встречались или в ее выходной, или когда ее в город по делам направляла Ирина Аркадьевна. Вот и сегодня так удачно совпало, что и он смог вырваться, и она сумела прийти.

Они лежали в обнимку, уставшие и умиротворенные, и не было сейчас во всем мире людей, счастливее их. Он любовался на нее в сумерках зимнего дня, обнимал, гладил ее плечи, нежность и счастье переполняли его. Алена, казалось, плавилась и таяла в его объятиях — была у нее такая чарующая, сводящая его с ума, особенность.

— Какое время года ты любишь больше всего? — спросил он, касаясь губами ее виска. — Я так мало знаю о тебе, хотя и кажется, что мы знакомы сто лет.

— Не больше двадцати, — улыбнулась ему она, сияя глазами. — Мне только двадцать. А люблю я больше всего раннюю весну. Когда снег еще местами лежит, но уже осевший, мокрый, грязный. А небо такое пронзительно синее, и воздух прозрачный и как будто звенит. Местами проталины появляются, а на них первые желтые цветочки. Так красиво — среди снега желтые первоцветы! Сорвешь тополиную почку, разомнешь ее пальцами и такой смоляной сильный запах. Запах весны. А впереди буйство цветения и долгое-долгое лето. И так на душе празднично и счастливо! Еще осень люблю. Золотую осень, когда листья под ногами шуршат. Зимой тоже хорошо. Снег падает хлопьями, искрится вечером в свете фонарей. Деревья красивые стоят, сказочные. Про лето я уже и не говорю. Лето любят все!

— Я понял, — улыбнулся он, — ты все времена года любишь. А какое время суток тебе нравится?

— Время суток?.. Пожалуй, рассвет. Или даже время перед самым рассветом. В это время кажется, что все замирает. Все затаилось, словно ждет чего-то. Ждет, ждет и, вот оно — начинается. Чуть сереет небо, тут же на глазах начинает розоветь. Все больше, больше и, наконец, появляется краешек солнца. И все сразу преображается, все приобретает краски, птицы начинают петь. Просто волшебство какое-то! А знаешь, у китайцев есть поговорка: «Ночь особенно черна перед рассветом». То есть, не надо отчаиваться, после черной полосы обязательно наступит светлая и она уже совсем близка. Но, что интересно, я заметила, что ночь действительно в буквальном смысле особенно черна перед рассветом.

— Боже мой! В это время только и спать, самый крепкий сон. Я понимаю, у стариков бессонница, а ты-то чего не спишь?

— Я сплю! — живо возразила она. — Просто иногда проснусь, полюбуюсь на рассвет и сплю дальше. Жалко проспать такое чудо. Но если честно, сейчас у меня стало любимым временем суток то время, когда мы вместе, вдвоем, как сейчас. Это самые счастливые минуты в моей жизни. Самые! Знаешь, я готова отдать все в мире за эти минуты. Я так тебя люблю!

У него сжалось в груди. Она впервые озвучила то, что случилось между ними. Они любят друг друга. Это так. Но он, почему-то, еще ни разу не произнес эти слова. А она сказала. Может, он просто боится взять на себя ответственность за нее, за них обоих и поэтому предпочитает молчать? Позиция труса. Вот она не боится. Эта девочка смелее и решительнее его. Он взял ее тонкую руку, поднес к губам и нежно поцеловал.

— Я тоже тебя люблю, Алена. Я все сделаю, чтобы ты была счастлива. Все, что только в моих силах.

Он жил теперь только этими встречами. Все остальное отошло так далеко, что практически не имело ровно никакого значения. А он еще, наивный, надеялся, что, как только заполучит ее, так и мгновенно излечится от всего этого. Какое там! Любовный омут только все больше и больше засасывал его. Надо сказать, он не сильно и сопротивлялся этому. Через несколько дней он опять назначил ей свидание в ее выходной день в их квартирке в четыре дня. Без десяти четыре он был уже на месте. На скорую руку накрыл стол на кухне: бутерброды, шампанское, коробка конфет, ее любимые мандарины. Поставил и подсвечник со свечами — в начале декабря темнеть начинает рано, в шестнадцать часов уже можно устраивать интимный ужин при свечах. Ждал ее с нетерпением. Что-то она сегодня запаздывает. Это впервые, всегда его ждала она.

Было уже двадцать минут пятого, и он всерьез забеспокоился: не случилось ли чего с нею. И вдруг подумал: а что будет с ним, если так произойдет, что в результате несчастного случая она перестанет существовать на этом свете. Просто исчезнет, и все! Вот так случится: вчера она была, сегодня с утра тоже, а теперь ее нет вообще. Нет, и больше никогда не будет. Ледяной животный ужас заполнил его всего без остатка. Нет, только не это! Нет, что угодно, но только не это! Это совершенно невозможно! Этого не может быть никогда!

Она прибежала через пять минут. Услышав, как в двери поворачивает ее ключ, он метнулся в прихожую, и она запыхавшаяся, смеющаяся, вся припорошенная снегом упала ему на грудь: «Вот и я!». Он обнимал ее дрожащими руками, целовал ее мокрое, смеющееся лицо, чувствуя, как жизнь постепенно возвращается к нему. На душе расцвели розы, зашумели высокие травы, запели соловьи: вот и она!

………

— Вот скоро и Новый год наступит. Ты любишь этот праздник? — спросил он, медленно возвращаясь в этот грешный мир с высот поднебесья.

— Еще бы! Каждый год с нетерпением жду его. Обязательно пишу письмо Дедушке Морозу.

— А в этом году тоже напишешь?

— Уже написала.

— Так-так. И чего же ты попросила у этого волшебного деда в этот раз? Интересно было бы узнать.

— А ты попробуй угадать.

— Ладно. Попробую, — он закрыл глаза, изображая сосредоточенность. — Так… Наверное, куклу с закрывающимися глазами. Нет? Тогда, должно быть, большую шоколадку. Или нет, хрустальные башмачки, как у Золушки. Опять мимо? Ну, тогда я не знаю… Неужели, ты заказала ему чипсы с беконом и заколку для волос? — она смеялась, уткнувшись ему в грудь.

— Барабан, — еле промолвила сквозь смех.

— Чего?! Какой такой барабан?

— Настоящий, но маленький. И чтобы деревянные палочки к нему. А еще заказала трубу. Чтобы в нее дудеть.

— Для племянников, — догадался он, — тогда уж Вале надо было заказать тромбон или клавесин. Получился бы семейный оркестр. Эх, и весело бы они встретили Новый год.

— А что ты думаешь, в прошлый раз именно так и было. Валя на тарелках играла, Валерка на бутылках, я на ложках, а Степка лупил по сковороде. Здорово было!

— Представляю. А что ты заказала у деда лично для себя? Неужели ничего?

— Почему же? Заказала, конечно. Только это секрет. Пока не скажу.

— Что ж. Имеешь полное право на тайну желаний. А знаешь, я, пожалуй, тоже напишу ему письмо. Никогда не писал, а сейчас напишу, — и он зарылся лицом в ее рассыпавшиеся волосы, чувствуя, как его опять начинает возносить высоко-высоко вверх, туда, где только он, она, их любовь и больше никого и ничего на всем белом свете.

Дела на фирме шли отлично. Конечно, сказывалась огромная кропотливая подготовительная работа, и слаженные действия вышколенного штата профессионалов. Но не обошлось и без элементарного везения. Ему везло в последнее время — и в бизнесе, и в личной жизни. Последнее особенно важно. Еще никогда он не был так отчаянно и безоглядно влюблен и так безгранично счастлив. Его искренне удивляло, что его тайну еще никто не открыл. То есть, окружающие, конечно, догадывались об его амурных успехах, но почему-то никому в голову не приходило связать это со служанкой из его дома Аленой, даже людям, работающим в доме. А ему уже мало было тех нечастых коротких встреч, что выпадали им. Ему хотелось забыться так, чтобы не смотреть на часы (а сколько еще осталось до расставания?), не помнить о близкой разлуке, послать к чертовой матери все дела и быть просто с нею и не думать больше ни о чем при этом. Его мозг влюбленного напряженно думал и придумал.

— Алена, — позвонил он ей на сотовый, — я придумал, что нам надо сделать. Давай удерем от всех. Хотя бы дня на три. Как ты на это смотришь?

— Я — за! Давай удерем, — она никогда с ним не спорила, он и не сомневался в ее ответе.

— Вот и отлично! Осталось только придумать тебе легенду. То есть причину, по которой тебе надо отлучиться из дома на три дня. Даю тебе до вечера задание: придумать куда и зачем тебе надо уехать. Чтобы Ирина Аркадьевна отпустила тебя без раздумья. Хорошо?