И уже уходя, в двери, обернувшись, весело оскалился:

— А, может, я женюсь на ней, а?! Возьму и женюсь! Будешь свидетелем на нашей свадьбе, Вадимыч? — и он ушел, не дожидаясь ответа, только дверью за собою хлопнул.

Тьфу! Женится он. Благодетель нашелся! Успокоил, называется. И Вячеслав Вадимович засунул руки в карманы и с раздражением зашагал из угла в угол своего просторного кабинета.

Глава 15

— Юлечка, золотко, здравствуй, моя дорогая.

— Боже мой! Никак сам Фетисов соблаговолил своим вниманием осчастливить? Сколько лет, сколько зим. Как мы рады!

— «Мы» — это кто?

— «Мы» — это я. Как это ты меня вдруг вспомнил? Даже удивительно.

— А я тебя и не забывал, Юлечка. Можно к тебе приехать? Ты там замуж не вышла случайно за это время? Соскучился по тебе страшно.

— Врешь ты все, Славка. Не скучал ты по мне нисколько, иначе, кто тебе мешал меня увидеть или хотя бы позвонить. Это я соскучилась до смерти. Приезжай. Я жду тебя.

Он едет к своей недавней любовнице. Она права, он нисколько не скучал по ней все это время. Более того, он ее даже и не вспоминал. Его сердцем, душой и мыслями все это время всецело владела и владеет другая девушка. Девушка, которой он совершенно безразличен. Что ж, он мужик самолюбивый. Навязываться не привык и не будет. В конце концов, есть на свете и другие девушки, не хуже ее. Взять Юлю, к примеру. Юлька — редкостная умница, чуткая и деликатная, не в пример Маринке, с которой он порвал окончательно. Просто Маринка — стильная штучка, известная топ-модель, с Маринкой было престижно появляться в высшем обществе, мужики на нее так и оглядывались, сворачивая себе шеи, что еще совсем недавно так льстило ему. Юля гораздо глубже, тоньше, мудрее, что ли, да и внешне выглядит ничуть не хуже и даже лучше — более женственная и нежная, чем эпатажная, пустая Маринка. И что важно, она его действительно любит. Он это всегда знал, только это его почему-то ничуть не волновало.

Она распахнула дверь своей квартиры, едва только он вышел из лифта. Значит, действительно очень ждала, прислушивалась к звукам.

На Юле новое, не виденное им платье, облегающее, темно-синее с глубоким вырезом, открывающим красивую грудь. Она прижимается к нему, обхватывает его руками, утыкается ему в грудь, и он чувствует, что Юля действительно соскучилась по нему. «Дико соскучилась», — подтверждает и она, поднимая к нему счастливое лицо. В полумраке тусклого света бра сияют ее удивительные прекрасные синие глаза. «Ты, должно быть, голоден. Есть хочешь?». «Я страшно голоден!» — он легко вскидывает ее на руки и несет в спальню на широкую кровать, на которой они не любили друг друга уже несколько месяцев.

Было еще совсем темно, когда он проснулся оттого, что Юля потихоньку, стараясь его не разбудить, одевалась. Ей пора собираться на работу. Он перекатился через кровать, перехватил ее и уложил с собою рядом.

— А отгул взять не можешь?

— Нет, милый, не могу. В городе началась эпидемия, у нас половина сотрудников на больничном. Конец года, отчеты. Мне надо идти. Ты спи. Просто дверь потом захлопнешь, когда будешь уходить. Завтрак на столе.

— Жаль, — он поцеловал ее, погладил по волосам, — я так соскучился по тебе, Юлечка.

Она грустно и как-то жалко улыбнулась:

— Знаешь, ты всю ночь меня то Юлечкой, то Аленочкой называл. Я уже теперь и запуталась, как же меня в действительности зовут. Ты влюблен, Слава. Это очевидно. И влюблен, к сожалению, не в меня. Знаешь, ты разберись в себе, ладно? Определись. Прими окончательное решение. И помни, что есть на свете я, которая тебя любит и всегда ждет.

……….

Он сидел в кафе и ел мороженое. Даже в детстве не любил это самое мороженное. И что она в нем нашла? Сладкое мороженое молоко с разными наполнителями и добавками, и только. Гадость, короче говоря. С трудом доел фруктовое мороженное, густо политое вишневым сиропом.

— Девушка, — поманил пальцем официантку, — принесите мне теперь порцию шоколадного с орехами.

В ожидании заказа посматривал за окно. Погода — мерзость. Мелкий нудный дождик вперемежку со снежной крупкой. Порывистый, пронизывающий, колючий ветер. На тротуарах и дорогах — жижа из воды, грязи и мокрого снега. И над всем этим низкое серое небо с обрывками грязных облаков. Хуже не придумать. И прохожие под стать погоде — все сплошь мрачные, чем-то озабоченные, лица у всех угрюмые и злые. Действительно, чему радоваться? Этому унылому безрадостному пейзажу? Он глубоко вздохнул и перевел взгляд на вазочку с коричневым содержимым, щедро посыпанным тертым орехом, которую поставила перед ним официантка.

— Девушка, а это что за орехи? Арахис? — неожиданно для себя спросил ее.

— Это тертый фундук, — мило улыбнулась ему пухленькая кареглазая официантка приятной наружности.

— Вы очень красивая девушка, — авторитетно заявил Вячеслав Вадимович. — А как Вас зовут?

— Алена, — опять улыбнулась она.

Боже мой, опять Алена! Мир состоит из сплошных Ален.

— Аленочка, а как Вы думаете, это правда, что российскую девушку легче покорить убогому и сирому, чем богатому и здоровому? Говорят, наши россиянки очень жалостливы. Это верно?

Официантка пожала плечами, «не знаю», мол, и с милой улыбкой отошла к соседнему столику, откуда ее рьяно зазывал мужчина кавказской национальности в обществе с пышногрудой блондинкой.

— Наемся мороженого, заболею ангиной, буду лежать несчастный и тяжело больной. Может, тогда она меня пожалеет. Пожалеет, приласкает. Приласкает, приголубит. Приголубит, глядишь, и полюбит наконец, — уговаривал он себя, с отвращением впихивая в себя очередную ложку коричневой гадости.

….

Дома от ужина он отказался. Его немного мутило и подташнивало от съеденных трех порций мороженного. Он выслушал доклад Ирины Аркадьевны о прошедшем дне и, сославшись на легкое недомогание и боль в горле, пошел в свою спальню.

— Может, Ефима Дмитриевича пригласить? — озаботилась Ирина Аркадьевна, выходя следом за ним из кабинета.

— Нет, не надо. Просто отлежусь.

Он полулежал в кресле, просматривая под светом торшера бумаги, когда в его дверь кто-то тихо поцарапался.


— Кто там?

— Это я, Алена. Можно войти?

Еще бы нельзя!

— Можно. Войди, Алена, — а сам еле сдержал радостное волнение, что мгновенно поднялось в груди.

Вошла несмело. Стоит у двери, смотрит на него.

— Проходи, раз вошла. Чего как чужая. Что у тебя? Выкладывай.

— Ирина Аркадьевна сказала, что Вы нездоровы. Простудились, да? — спросила, подходя ближе к его креслу.

— Похоже, ангина начинается. Кстати, ты ведь у нас спец по этому заболеванию. Если не ошибаюсь, месяца два-три назад гнойную ангину пережила?

— Не ошибаетесь, — улыбнулась стеснительно, — было дело. Так вот, как крупный специалист по ангине, официально заявляю, что Вам, во-первых, необходимо наблюдение врача и лучше, если это произойдет, пока болезнь не взяла вас в оборот. Во-вторых, надо полоскать горло как можно чаще. Можно содовым раствором, можно солевым или йодным, или отваром ромашки. Хорошо бы поделать ингаляции. Полезно Вам и частое теплое питье — клюквенный морс, молоко, да хотя бы чай. А температура у вас есть?

— Нет, вроде. Не знаю, — пожал плечами.

— Это не ответ, Вячеслав Вадимович. Что значит: не знаю? Надо узнать. Я сейчас вам градусник принесу.

— Да ну его к черту, твой градусник. И нет у меня никакой температуры. Имеет право человек раз в году повалять дурака под видом недомогания? Если честно, я здоров как бык. Просто захотелось немного пофилонить. И чтобы кто-нибудь пожалел и поохал надо мной.

Алена в нерешительности стояла перед ним. Потом вдруг приблизилась, наклонилась и поцеловала его в лоб. Он онемел от изумления.

— Да, действительно, у Вас нет температуры, — с деловым видом констатировала она, как ни в чем не бывало. Так это она у него температуру так проверяла. Вон оно что! А он то… Размечтался.

— Ладно. Раз так, не буду Вам мешать болеть, — и она повернулась, чтобы уйти.

— Подожди, — поймал он ее за руку, — куда ты торопишься? Посиди со мной. Давай поговорим?

— Ну, давайте, поговорим. А о чем?

— Садись сюда, — придвинул он к своему креслу низенький пуфик, стоящий рядом. Она села. Смотрела на него снизу вверх.

Он молча смотрел на нее сверху вниз. Пауза затягивалась.

— Как там поживает твоя сестра и племянники в своем Называевске?

— Да, ничего. Нормально поживают. Я на днях на почту на переговоры с ней ходила. Сюда она звонить стесняется. Десять минут разговаривали. И с мальчишками поговорила. Они такие смешные. Валера, это старший Валин сын, меня спрашивает: «А в Москве обезьянки есть?». И попросил прислать ему индейскую маску и лук со стрелами. В его представлении Москва — это некая экзотическая заморская страна, полная разных чудесных и удивительных штучек.

— Соскучилась по ним?

— Очень. Я ведь их с апреля месяца не видела.

— А ты поезжай к ним в гости. Я тебя отпускаю на две недели. Тебе хватит двух недель?

— Ой, что вы! Мне бы хоть на два дня к ним съездить и то хорошо. Значит, можно?

— Можно. Почему нет? Ты ведь не в заключение здесь, да и работы срочной сейчас нет.

Алена замолчала. В задумчивости, наклонившись, обводила указательным пальцем узор на паласе — ромбики и кружочки. Волосы рассыпались, закрыли ее лицо. Что-то она давно не собирала их резинкой в хвостик. Взрослеет, что ли?

— Алена, — заговорил он снова, — я в курсе того, что к тебе в последнее время проявляет пристальное внимание мой друг и товарищ по бизнесу Андрей Николаевич Минин. Хотелось бы знать, какого рода отношения между вами? Надеюсь, ты не сочтешь мой вопрос бестактным. Я считаю, что как твой работодатель я имею право знать это.