Яйца шипели на сковороде.

— С тех пор я о ней ничего не слышала. Я верчусь одна на кухне, — добавила она, как бы оправдываясь, и с досадой швырнула на стол большой, покрытый копотью кусок сала. — У нее на лице и теле были кровоподтеки…

Корла пронзила Луизиту испытующим взглядом.

— Кто-то ищет ее мужа, — Луизита старалась говорить спокойно. — Они думают, что она скрывает его…

— Я никому не говорила, куда подевалась Сара. Хотя такие расспросы были.

Ясно, Корла не хочет накликать беду на свой дом.

— Ее муж пропал три месяца назад, — призналась Луизита. — Эти люди говорят: он украл деньги. Может быть, это и правда, я не знаю.

Казалось, Корла была довольна ее откровенностью. Она в это время тщательно собирала ложкой растекшийся по противню жир и сливала его в особую посудину, а затем выложила поджаренное мясо на большое овальное блюдо.

— Я боюсь за нее. Если эти люди вызнают, где она, ей не сдобровать.

Неподдельное волнение Луизиты смягчило сердце Корлы.

— Никто ведь о ней не знает, кроме меня, — постаралась она успокоить Луизиту.

Но ей это не удалось. Эти люди, думала Луизита, переправятся через реку и разыщут больницу Майя Мопан. Лодочникам, наверняка, запала в память та ночь, когда они доставляли стонущую роженицу на тот берег, к медицинскому центру.

— Вы можете туда позвонить, — предложила Корла, гордая тем, что в ее гостинице есть телефон. — У меня есть номер родильного отделения.

Она взяла с Луизиты деньги за пользование телефоном.

После трех неудачных попыток дозвониться, трубку снял служитель приемного покоя медицинского центра.

— Я хотела бы навести справки о вашей пациентке, Саре Копал, — она произнесла имя по слогам.

— Минуточку.

Послышалось шуршание бумаги и чей-то приглушенный разговор в глубине комнаты на том конце провода. Затем последовал ответ:

— Сара Копал не поступала к нам. Какой у нее был диагноз?

— Она была беременна, и вы принимали у нее роды две недели, ну, может быть, шестнадцать дней назад.

Опять шуршание переворачиваемых листов и бесконечная пауза.

— К нам не поступала женщина с таким именем.

— Но она была у вас! У нее еще были трудные роды. Вспомните, молодая женщина, доставленная посреди ночи! — ее голос выдавал страх, который она сейчас испытывала. — Недоношенный семимесячный ребенок. Не может быть, чтобы никто не помнил ту ночь!

— Возможно, кто-то из врачей… — опять ответил молодой голос. — Все случаи преждевременных родов и смертельных исходов курирует дежурный врач. Но я не располагаю такой информацией. Вы должны сами приехать к нам.

Разговор был окончен. Луизита повесила трубку и снова пошла к Корле на кухню.

— Послушайте, мне надо срочно ехать в больницу, — от волнения она никак не могла собраться с мыслями. — Здесь ходит автобус?

— Нет. Но у меня есть машина, и шофер подвезет вас, как только вернется.

— А когда он придет? Я хочу немедленно отправиться в путь.

— Я не знаю, когда он придет. Думаю, что скоро.

— Что же мне делать?

— Машины по нашей дороге почти не ходят. Вам лучше подождать моего водителя. Может быть, пока позавтракаете?

— Мне что-то не хочется есть.

— Все равно, давайте-ка я пока приготовлю вам завтрак и вы поспите до прихода шофера, — произнесла Корла. — А потом на машине отправитесь в больницу.

У Луизиты не было сил сопротивляться.

— Я только прошу вас, — сказала она тихо. — Не говорите никому, что я здесь.

— Вы — индейская женщина, приехавшая одна и остановившаяся не в деревне, а в гостинице. Вас сразу же приметила вся округа. И мне вовсе нет нужды что-то кому-то говорить.


Проснувшись в шесть часов, Элисон сбросила с себя одеяло и встала со своего жесткого ложа. Прошлой ночью, все еще кипя от злости на Зекери, помешавшего ей спокойно принять душ, она обнаружила, что поблизости нет ни одной розетки. Ей некуда включить фен! Так и пришлось ложиться с мокрыми волосами. А теперь Элисон хмуро взирала в свое карманное зеркальце на безнадежно испорченную прическу. Она нанесла немного мази на поврежденное плечо, и кожа вокруг шрама заметно смягчилась.

Стоя лицом к кровати Вуди — хотя та посапывала и ничего не могла видеть — Элисон сбросила футболку, в которой спала и надела свежую.

— О господи! — простонала она. — Сделай так, чтобы в этой дыре подавали кофе!

Немного позже она сидела на усыпанном песком дворе за одним из столиков под парусиновым зонтом, — это и была, оказывается, столовая отеля. Подали вожделенный кофе, растворимый, жидко заваренный, но зато горячий. Правда, добавленное в него консервированное молоко все портило. Элисон была благодарна Вуди, когда та принесла яичный омлет с горячим соусом и лепешки из мякоти кокосового ореха, жесткие, но приятно пахнущие, еще теплые. Было очень жарко несмотря на ранний час.

Вуди хмурила брови, намазывая маслом лепешку. Так она выражала свое негативное отношение к разговору за соседнем столом. Там сидела Ив, флиртуя сразу с тремя мужчинами и принимая от них комплименты. Она была одета в узкую короткую юбку, демонстрирующую ее ровный загар.

Элисон вдруг представила, как неестественно бледна ее собственная кожа, как невыразительно лицо, а волосы, испорченные вчерашним купанием, забраны под соломенную шляпу. Элисон сознавалась, что чувствует глубокую зависть. Она завидует этой девочке, ее юности, ее чистому — без шрамов и морщин — лицу, ее загорелому здоровому телу. А более всего — ее открытости, безграничному доверию к окружающим. В конечном счете, она испытывала зависть к самой себе, к тому времени, когда она была такой же, как Ив.

Но память вновь возвращала ее к реальности, взваливая на плечи непосильный груз опыта: она-то знала, как и чем все это кончается, и это знание угнетало ее. Элисон добавила еще ложечку растворимого кофе в чашку, стараясь сделать напиток покрепче, и бессознательно — одним ухом — прислушивалась к разговору за соседним столиком.

Ив явно имела виды на Зекери.

— Так чем вы, собственно, занимаетесь в Майями? — Ив помешала кофе и лизнула ложечку, высунув свой соблазнительный розовый язычок.

— Чем? А вы что, собираетесь ко мне в гости? — Зекери — в его-то годы! — этим было не пронять. Конечно, она была в полном порядке и до крайности сексуальна, но он никогда не давал просто так информации о себе. По крайней мере, прежде надо разузнать, что эта самая Ив замышляет на его счет.

— У нас нет вашей анкеты и потому — по долгу службы — мне надо знать, какими талантами и способностями вы обладаете? — она многозначительно улыбнулась.

— Талантами?

— Ну да, на что вы годитесь, что вы умеете — гребля, вождение катера, оказание первой медицинской помощи, может быть, вы когда-нибудь делали искусственное дыхание? — Ив явно игнорировала Гарольда и Джорджа, полностью поглощенная загадочной личностью мистера Кросса.

Зекери улучил момент: сейчас он ее «сделает».

— Я отличный пловец, вожу катер и время от времени делаю это… искусственное дыхание.

— О! Правда? Фигурально выражаясь или на самом деле? — голубые глаза Ив манили и дразнили Зекери, почти смущая его своим неотрывным пристальным взглядом.

— Это в зависимости от того, что вы называете «на самом деле».

— Ну хорошо… Сколько человек вам удалось спасти, делай им искусственное дыхание? — Ив была довольна формулировкой вопроса.

— Троих, — ответил он, подумав, и тут же поправился. — Нет, четверых.

Четвертой была Стеффи Мэри Кросс, его дочь. Он чуть не потерял ее тогда. Случай, послуживший главной причиной его развода со Сью. Но об этом он не любил вспоминать.

— Четверых? Но это… невозможно, — Ив не могла скрыть своего недоверия к его словам.

После довольно продолжительного молчания он перечислил:

— Автокатастрофа, два сердечных приступа и спасение утопающего, — Зекери больше не шутил.

— Боже мой, кто вы?

Сидя за соседним столом, Элисон, не отдавая себе отчета, с напряженным интересом ждала его ответа.

— Я — полицейский. Коп.

Ив моргнула ресницами и моментально умолкла. Офицер полиции. Ей сейчас же представился синий воротничок вокруг его широкой шеи. Это был сильнейший удар для нее. Такого она не предполагала.

А затем Ив обратилась к Зекери голосом, полным одному ему понятной иронии:

— Теперь я чувствую себя в полной безопасности, даже если мы нарвемся на банду негодяев…


При слове «коп» Элисон помертвела. В ушах поднялся знакомый трезвон, предвещавший начало нервного припадка. Коп! Все поплыло перед глазами. Бесконечные выпивки, сигареты… Он — коп. В горле сразу пересохло, но она, отставив чашку кофе, быстро встала и почти бегом поднялась в свою комнату.

Через две минуты дверь отворилась и вошла Вуди. Присев на свою койку, она спросила:

— Что с тобой, детка?

— О Боже, Вуди! — пробормотала Элисон. — Я думала, что справлюсь со всем этим, но теперь я не уверена… Я боюсь, что не выдержу.

— Думала, что справишься с чем? — Вуди шнуровала в это время свой ортопедический ботинок. — Ты убежала из привычного тебе мира на край света, рассчитывая здесь что-то найти для себя?

— Да, — Элисон подавила нервную дрожь.

— Но это все романтика. Послушай меня, старую женщину, жизнь научила меня кое-чему. И ее главный урок — человек не может убежать от себя. Если ты несчастлив, то меняйся сам, а не беги, куда глаза глядят, таская источник своего несчастья, как мебель, с собою по свету.

Элисон усмехнулась над этой житейской премудростью. Она успокаивалась.

— Если бы моя мама была жива, она полюбила бы тебя, Вуди. Мама умерла два года назад, — Элисон смотрела в сморщенное лицо старой женщины и долго молчала.