Эмма Герц - Вензель на плече Урсулы

Приятного аппетита!

С уважением и заботой

Хозяева».

Доска объявлений в трактире «Чем Бог послал»:

«Милые гости! Ну что сказать, завтра опять у нас собирается Дискуссионный Клуб, то есть на Кабинет не рассчитывайте. Зато наш шеф-повар Ковалевский наконец-таки довел до совершенства свою знаменитую Гурьевскую кашу, зачем-то заморозил ее (довольно грубо ответив, что так надо, оставьте меня в покое) и намерен угощать ею всех, причем первая порция (доза) — бесплатно. Ваш Георгий».

Жилище Господина представлялось Урсуле большим и странным, впрочем, оно таковым и являлось. Квартира располагалась в старом доме, в документах он назывался «здание постройки до 1917 года», а на деле был возведен в конце девятнадцатого века. Господин радовался, как дитя, пересказывая и даже немного изображая в лицах имевший место недавно ремонт, когда вскрывались полы и взглядам открылись безупречные каменно-твердые бревна.

Изначально это был доходный дом богатого купца, торговца сахаром и мецената. Далее здесь расположилась коммуналка, воронья слободка и змеиное гнездо. Господин от старой планировки оставил только кухню, помещение королевских размеров с двумя окнами и полукруглым балкончиком. Кухню Урсула рассматривала со страхом — кроме газовой плиты

(с шестью разновеликими конфорками, господи!), стоящей островком посредине, она не могла опознать предметов бытовой техники. Засыпая первый раз в комнате, выделенной ей Господином, она только и думала, что придется готовить, готовить на чужой кухне, на кухне Господина!.. Вспомнив о Его пристрастии к яйцам «в мешочек», запаниковала окончательно. Кажется, их варят строго определенное время. Минуту? Две? Десять? «Блин, черт, хрен, — ругала себя Урсула, — ну почему, почему я не взяла из дома „Девочки, книга для вас“[11]? Там точно есть и про „мешочек“, и про сырники, даже с картинками…»

Поутру Урсула обнаружила Неизвестную девушку в одной из комнат, называется библиотека, по стенкам книжные шкафы, письменный стол размером с теннисный и пара кресел. Еще камин. Отлично функционирующий камин с колосниковой решеткой. Так называл массивные металлические прутья, переплетенные причудливо, Господин.

Неизвестная девушка разбрызгивала на стекла книжных шкафов аэрозоль «Секунда» в синем узнаваемом баллончике. Получившиеся сугробы энергично растирала мягкой на вид ветошью. На светлом паркете валялась небольшая стопка газет, очевидно, для финальной полировки. Девушка была в смешном желтом халатце, фартуке с грудкой и клетчатой ленте в волосах. Босая. Шлепала пятками по полу, пятки немного прилипали и забавно чавкали, отлипая.

— Здравствуйте, — сказала воспитанная Урсула.

— Здравствуйте, — радостно ответила Неизвестная девушка. — Мне хозяин сказал непонятно, что медведь. Я испугалась, но подсмотрела в комнату-то. А там, слава богу, никакой не медведь, а наоборот — вы. Это хорошо!

— Да, — согласилась Урсула. И еще раз поздоровалась: — Доброе утро.

— Ну, я бы даже сказала, день. — Неизвестная девушка потыкала себя пальцем правой руки в запястье левой, крупные электронные часы показывали без пяти минут двенадцать, значит, Господин уже четыре часа как на работе. — Кушать-то будете? Кашу хозяин велел овсяную, а вы спите да спите, я пока и не готовила еще, кто ж захочет перестоявшую?

Урсула отказалась от нелюбимой овсянки, взойдя на кухню, смолола кофе и сварила в латунной турке с тяжелым дном, украшенным пентаграммой — знаком качества советского образца. Ей было страшно неловко общаться с домашней работницей Господина, не было у нее такого опыта. Урсула решила быстренько выпить кофе, сбежать на улицу, отсчитать часа два, чтобы наверняка, и вернуться потом в пустую квартиру.

Но Неизвестная девушка появилась через какое-то время, была весела, представилась Анфисой, похвалила вкусный запах. Урсула сварила кофе и ей.

Анфиса оказалась очень ценной знакомицей, она представила неграмотной Урсуле СВЧ-печку, пароварку, электрогриль и прочее, а также научила варить яйцо. Оказывается, если не спеша пропеть все куплеты песни «По диким степям Забайкалья», то пройдет ровно три с половиной минуты — время, необходимое и достаточное для «в мешочек». Анфиса особенно настаивала, чтобы они несколько раз спели хором, чтобы Урсула «как следует усвоила темпы», и они спели.

Анфиса приходила через день, убиралась и готовила по списку, прилагаемому Господином к конверту с зарплатой. Урсула с благоговением взяла в руки квадратный небольшой листок, прочитала: «Щи с кислой капустой. Котлеты. Гречневая каша». Действительно, был неприхотлив.

Анфиса обитала в соседней, еще не расселенной коммуналке, в двух комнатах со страшно древним отцом — на Урсулин взгляд, ему было никак не менее ста лет. Древний отец был печа-

лен, Анфиса пыталась его развлекать, заставляла гулять, есть овощи, слушать программы по радио и обсуждать их.

Господин мог называть Урсулу «моя нахальная рабыня», лично тереть морковку на яркой пластмассовой терке и заставлять съедать с подсолнечным маслом. Господин мог варить кофе в латунной турке с тяжелым дном, украшенным пентаграммой — знаком качества советского образца, и выливать Урсуле на живот. Он варил прекрасный кофе, предварительно карамелизировал сахар, добавлял свежемолотого черного перца.

Морковку Урсула съедала с отвращением, от кофе на животе могла сразу улететь, тем и были хороши термальные воздействия: как правило, в ожидании сабспейса[12] все равно требовалось терпеть боль, преодолевать барьер.

Прокусывать губы, прокусывать язык, глотать кровь, покрываться потом под веревками, скользящими по мокрой горячей коже, впиваться ногтями в ладони, если такая возможность предоставлялась, и считать, считать — минуты, взмахи плетки, пальцы в твоем влагалище…

Число могло быть разным.

Сто ударов мягким флоггером, пятьдесят ударов «кошкой», тридцать — ременной плетью, пять — палачевым кнутом[13].

(Знакомое возбуждение объемными и живыми концентрическими кругами уже распространяется от специальной точки в районе аккуратного пупка.)

Десять минут с металлическими зажимами на сосках, двадцать минут — с бельевыми прищепками, иногда тридцать.

(Круги методично оглаживают ребра, малые берцовые кости, нежное сочленение лона и дальше.)

Руки, заведенные за спину, тщательно связаны в запястьях и соединенных локтях. Ноги, перекрещенные в лодыжках, затянуты веревочными петлями в коленях и щиколотках. Ограничение свободы, полная неподвижность. Это тридцать минут. Или шестьдесят. Или сто двадцать.

(Концентрические круги настойчиво щекочут большую кривизну желудка, малую кривизну желудка, резвятся в малом тазу, воздух вокруг превращается во что-то.)

Пятнадцать, двадцать, сорок секунд — простая бельевая веревка на шее.

(Первый оргазм — маленький взрыв, несчитано солнц под твоими веками, несчитано тьмы внутри этих солнц.)

А пальцев максимально может быть только пять. Так уж устроена человеческая ладонь.

(Вспухают и растекаются по лицу губы, извергаются водопады слез — температуры тела.

Тела — твоего недавнего вместилища.)

Хороши сабспейсы — недолгие, но такие кругосветные путешествия. Прорывая оболочки, находишься снаружи. С наружи? Где твоя наружа, Урсула?

Такие чудные игры с измененным сознанием, такие захватывающие полеты, такие крутые виражи, такие дальние заплывы, такие глубокие погружения…

Такие неожиданные картины, такие неизвестные оттенки синего, такие нежные прикосновения, такие волшебные звуки…

И совершенно не требуется считать. И так прекрасно — просто дышать. Ловишь освобожденной рукой за узкий хвостик проплывающую рядом мысль с небольшими крыльями: счастье — это просто дышать.

Открываешь глаза, придумываешь названия неизвестным оттенкам синего, вспоминаешь прекрасные невозможные события, которые никогда не происходили, но почему-то сделали тебя иной.

Но, разумеется, это совершенно не Lifestyle. Просто action[14].

В субботу утром Урсуле не хотелось вставать, вылезать из-под теплого одеяла, большая кровать стоит у окна, в окне всесезонный мелкий дождь и холодный март. Урсула нарочито громко вздохнула, уселась по-турецки. Господин спал. Урсула вздохнула еще громче и немного подвигалась, создавая помехи. Господин открыл глаза. Посмотрел на нее. Оценил ситуацию.

— Нет-нет, собирайся на учебу…

Урсула разразилась серией таких горестных стонов, что, будь они гирьками рыночных торговцев, потянули бы килограммов на двадцать.

— Неужели ты думаешь, что я сейчас встану и отвезу тебя? — удивился Господин, приподнявшись на локте. — В свой выходной день? Первый за черт знает сколько времени?

Урсула потупила глаза, как и положено хорошей, послушной рабыне.

— Нахалка, я же говорю. — Господин натягивал джинсы.

— Может быть, завтрак? — приличествующим случаю голосом спрашивала Урсула, раскрашивая глаз.

— Да нет, не надо, — отвечал Господин, — спасибо, но я приеду и еще буду спать. Причем долго.

— Хотя бы кофе? — горевала Урсула. — Ну как же так, утром — и без кофе… Сварю?

Аккуратно закрывая дверцу автомобиля напротив нужного корпуса университета, Урсула прикусила нижнюю губу и посмотрела на Господина.

— Во сколько? — спросил он, глядя вперед.

— Тринадцать двадцать, — быстро ответила Урсула.