Мария Корелли - Вендетта, или История одного отверженного

«Итак! – думал я. – Это была одна из ваших хитроумных идей, мой дорогой головорез Кармело! Хитрый жулик! Вы прекрасно все рассчитали! Вы думали, что ни один человек не осмелится потревожить мертвых, и тем более, никогда не полезет в гроб в поисках золота. Превосходно придумано, Кармело! Но на сей раз вы проиграли! Предполагаемый покойник, вновь воскресший, заслуживает кое-какой компенсации за свои страдания, и я был бы круглым дураком, если б отказался от тех благ, которые мне послали сами боги и разбойники. Эти сокровища, конечно, добыты нечестным путем, но лучше они будут в моих руках, чем в ваших, друг Кармело!»

И я размышлял в течение нескольких минут об этом невероятном случае. Если все так и было на самом деле, – а у меня не было причин сомневаться, – то я случайно обнаружил наследство жуткого Нери, а этот большой гроб, должно быть, перевезли сюда морским путем из Палермо. Вероятно, четыре крепких мошенника несли его на плечах в воображаемой похоронной процессии под видом, будто в нем лежит тело их товарища. У этих воров неплохое чувство юмора. И все же один вопрос оставался открытым: как они проникли внутрь моего фамильного склепа, если следов взлома не было видно?

Внезапно я остался в темноте. Моя свеча резко выпала из щели, словно ее вытолкнул порыв воздуха. У меня были с собой спички, чтобы зажечь ее снова, однако я озадачился причиной ее падения. Я озирался вокруг во мраке и заметил, к своему удивлению, луч света в углу той ниши, где я воткнул свечу меж двух камней. Я приблизился и приложил руку к тому месту: сильный сквозняк дул через отверстие, достаточно большое, чтобы просунуть три пальца. Я быстро зажег свечу и, внимательно исследовав отверстие и заднюю стенку ниши, понял, что целых четыре гранитных блока были извлечены из стены, а их место занимали теперь квадратные деревянные плиты, вырезанные из бревен. Эти плиты оказались даже не закрепленными, так что я вынул их легко одну за другой и натолкнулся на груду хвороста. Постепенно я расчистил себе путь, и мне открылся большой проем, достаточно широкий, чтобы без всяких затруднений через него пролез человек. Мое сердце забилось с восторгом от предвкушения свободы. Я выбрался, оглянулся вокруг – слава Богу! Я видел свободу и небо! Через две минуты я уже стоял на мягкой траве, надо мной изгибалась высокая арка небес, и широкий Неаполитанский залив очаровательно блестел перед глазами!

Я захлопал в ладоши и закричал от радости! Я был свободен, чтобы вновь вернуться к своей жизни и упасть в объятия моей дорогой Нины; свободен, чтобы продолжить свое радостное существование на благословенной земле; свободен, чтобы забыть, если смогу, все ужасы моего преждевременного погребения. Если бы душегуб Кармело Нери услыхал тогда те благословения, которые я посылал на его голову, то он счел бы себя святым, а не бандитом. Каких только благ я не пожелал этому разбойнику: и удачи, и свободы! Ведь было очевидно, что тайный ход в склеп Романи проделал он сам или его сообщники ради их личных целей. Редко найдешь человека, столь благодарного своему благодетелю, сколь я тогда был благодарен этому знаменитому вору, за чью голову предлагалась награда в течение многих месяцев. Бедный негодяй находился в бегах. Что ж, власти не получат от меня никакой помощи, решил я. Ведь даже если я и обнаружил его тайник, то не был обязан этого выдавать. Ведь этот разбойник несознательно сделал для меня больше, чем мой лучший друг. Кто знает, когда вам действительно потребуется помощь, найдете ли хоть одного друга на земле? Затроньте только чужой кошелек – и узнаете истинное сердце человека.

Каких воздушных замков я себе понастроил, когда стоял там, наслаждаясь утренним светом и моей вновь обретенной свободой! Что за прекрасные мечты несбыточного счастья витали перед моим взором! Нина и я, мы будем любить друг друга еще сильнее, чем прежде, думал я, ведь наше расставание, что было кратким, но таким ужасным, разожжет нашу любовь с десятикратной силой. А маленькая Стела! Этим же самым вечером я буду снова качать ее под ветвями апельсинового дерева и услышу ее сладкий пронзительный смех! Этим самым вечером я пожму руку Гуидо с радостью, слишком большой, чтобы выразить ее словами. Этой самой ночью прелестная головка моей жены будет покоиться на моей груди в восторженной тишине, нарушаемой лишь только музыкой наших поцелуев. От многочисленных радостных видений у меня закружилась голова.

Солнце уже поднялось, и его длинные прямые лучи, как золотые копья, касались вершин зеленых деревьев и порождали красно-синие проблески на яркой поверхности залива. Я слышал легкое волнение воды и размеренный мягкий плеск весел. С какой-то далекой лодки звучал мелодичный голос моряка, напевающего строки известной неаполитанской песни:

Я улыбался: «Mori de passione!»1 Мы с Ниной узнаем сегодня значение этих сладостных строк, когда взойдет луна, и соловьи запоют свои песни любви спящим цветам. И полный этих сладких надежд я упивался чистым утренним воздухом еще несколько мгновений, а затем вновь шагнул в темноту склепа.

Первым делом я принялся закладывать обратно все обнаруженные мною сокровища. Эта работа была вскоре завершена, и пока что я удовольствовался тем, что взял с собой только два кожаных мешочка: один с золотыми монетами, а другой с драгоценными камнями. Гроб был сделан на совесть и не слишком сильно повредился от падения и моих насильственных действий. Я закрыл его крышку как можно плотнее и оттащил в самый дальний и темный угол захоронения, где еще и навалил сверху три тяжелых камня. Затем я переложил содержимое обоих кожаных мешочков в карманы своих брюк, заметив при этом, насколько убого выглядела моя одежда. Мог ли я появиться в публичном месте в таком виде? Я заглянул в свой кошелек, который все еще оставался при мне, вместе с ключами и визитницей. Там обнаружились две двадцатифранковых банкноты и немного серебра. Вполне достаточно, чтобы купить приличный костюм. Но где и как я мог купить его? Неужели мне придется ждать до вечера, чтобы выбраться из этого склепа, словно несчастному преступнику? Ну уж нет! Будь что будет, но я не останусь больше ни минуты в этом проклятом склепе. Толпы нищих оборванцев, грязных и жалких, наводняют каждый угол Неаполя, так что в худшем случае меня примут за одного из них. И какие бы трудности не возникли, они в любом случае скоро закончатся.

Довольный тем, как я сумел спрятать гроб, я повесил себе на шею жемчужный кулон, который обнаружил самым первым. Его я решил преподнести в качестве подарка своей жене. Затем, вновь выбравшись через тайный ход, я тщательно прикрыл его деревянными плитами и сухой листвой, как было и прежде. И, придирчиво осмотрев это дело снаружи, я пришел к заключению, что было совершенно невозможно обнаружить вход – так ловко он был спрятан. Теперь мне оставалось только как можно скорее добраться до города, объявить о своей личности, приобрести одежду и еду, а затем со всей возможной быстротой поспешить к дому.

Забравшись на небольшой пригорок, я огляделся вокруг, чтобы понять, в какую сторону двигаться. Кладбище находилось в окрестностях Неаполя, а сам город лежал слева от меня. Я заметил спускающуюся тропу, вьющуюся в том направлении, и решил, что если идти по ней, то она приведет меня к городу. Без дальнейших колебаний я начал свой путь.

У меня в распоряжении был теперь целый день. Босые ноги глубоко утопали в пыли, которая раскалилась, как песок пустыни, а яркое солнце отчаянно пекло мою непокрытую голову, но я не придавал значения ни одной из этих досадных мелочей, мое сердце было слишком полно радости. Я, кажется, даже пел вслух от счастья, что приближался к моему дому и Нине!

Мои ноги отзывались жестокой слабостью, а перед глазами расплывались разноцветные круги, по временам ледяной озноб пробегал по всему телу, заставляя даже зубы стучать. Однако я приписывал все это последствиям моей недавней смертельной болезни и не предавал им большого значения. Несколько недель отдыха под присмотром моей заботливой жены – и я буду здоров, как прежде. Я храбро шагал вперед. Вначале мне никто не встретился, но затем я догнал небольшую тележку, нагруженную свежесобранным виноградом. Возница сонно лежал на своем месте, его пони периодически пощипывал зеленую траву с обочины и встряхивал звенящими колокольчиками, висевшими на его шее, как бы выражая свое довольство предоставленной ему свободой. Сочный виноград выглядел столь соблазнительно, а я так хотел пить и есть. Я положил руку на плечо сонного крестьянина, и он сразу проснулся. Увидев меня, его лицо приобрело выражение величайшего ужаса, он спрыгнул с телеги и упал в пыль на колени, заклиная меня святой Девой Марией, святым Иосифом и всеми святыми, каких он только мог вспомнить. Его страх рассмешил меня. Во мне ведь не было ничего пугающего, кроме плохой одежды.

«Поднимайся, старик! – сказал я ему. – Мне ничего не нужно от тебя, кроме пары гроздей винограда, за которые я готов заплатить». И я протянул ему несколько франков. Он поднялся с пыли, все еще дрожа и поглядывая на меня искоса с очевидным подозрением, взял несколько связок фиолетовых ягод и дал их мне, не говоря ни слова. Затем, схватив деньги, которые я предложил, он прыгнул на тележку и стал яростно стегать своего пони, так что тот поднялся на дыбы от боли и бросился наутек с такой головокружительной скоростью, что я видел только вращающиеся пятна колес, исчезавшие вдалеке.

Я был озадачен нелепым страхом этого человека. За кого он принял меня? За призрака или бандита? Я медленно ел свой виноград, пока шел по дороге, он оказался восхитительно прохладным и освежающим – и пища и сладкое вино в одной ягоде. На пути к городу я встретил еще нескольких человек – рыночных торговцев и продавцов мороженого, которые не обратили на меня внимания, так как я скрылся от их глаз, обойдя стороной. Достигнув пригорода Неаполя, я свернул на первую же улицу, где могли встретиться какие-то магазины. Там было темно и грязно, но вскоре я обнаружил то, что искал – полуразрушенную лачугу с треснутым окном, через которое виднелось множество потертых предметов поношенной одежды, развешенных на грубых веревках.