Варя вздохнула. Настойчиво высвободив пальцы из рук Сергея, сказала внезапно охрипшим голосом:

– До свиданья, Сергей Станиславович. Храни вас Господь, – и без оглядки метнулась в лес.

Сергей стоял не двигаясь, провожая глазами мелькавшее между берёзами тёмное платье. Затем вздохнул, нехотя повернулся, ища взглядом своего коня… и вздрогнул от резкого недовольного голоса, послышавшегося за спиной:

– Как это мило, однако! Князь Тоневицкий валяется в ногах у крестьянской девки! Князь Тоневицкий унижается перед первой встречной хамкой! Серж, вы положительно сошли с ума!

Сергей стремительно развернулся… И не смог сдержать улыбку, увидев выбирающуюся из-под косогора кузину Александрин. Та была в роскошном бальном туалете и в белых перчатках. Но подол атласного платья был немилосердно измазан грязью, а перчатки все в зеленоватых брызгах.

– Боже правый, Александрин! Неужто вы заблудились в здешних трёх соснах?

– Я?! Как вам не стыдно, Серж! Вас ищут с самого утра! Княгиня Вера Николаевна не знает что и думать! Съехалось столько гостей, граф Бзецыньский уже трижды за утро спрашивал о вас! Аннет лежит в истерике!

– Аннет?! Позвольте вам не поверить!

– Разумеется! Разумеется, вы мне не поверите! Вы поверите бог знает кому! Этой голопятой дуре, перемазанной красками и грязью, которая уже второй месяц морочит вам голову! Из-за неё вы забыли даже о своих обязанностях хозяина дома! Вся дворня носится по окрестностям в поисках вас, а вы!..

– Зачем же вы, Александрин, приняли на себя обязанности дворни? – непринуждённо спросил Сергей. Он улыбался, но в его синих глазах блестела злая искра. – Посмотрите, во что превратился ваш туалет! Фу, все кружева перепачканы… Куда вас понесло вниз по косогору? Здесь ходить надо умеючи…

– Вы нарочно злите меня! Нарочно издеваетесь надо мной! – Из глаз Александрин брызнули слёзы. – Я помогала княгине вас искать, сбилась с ног, а вы…

– Думаю, вы сбили не ноги, а колени, – холодно заметил Сергей. – Ползая по кустам и подслушивая то, к чему не имеете никакого касания. Право, уж и не знаю, как вам объяснить, что не стоит совать свой чрезмерно длинный нос в чужие дела. Ей-богу, только одно меня радует в моём завтрашнем отъезде, – что ваша унылая физиономия больше не будет отравлять мне существование. Надеюсь, вы знаете, как вернуться отсюда в Бобовины? Как раз успеете к третьей фигуре мазурки! И будете иметь в вашем грязном платье бешеный успех!

– Как вы смеете… – ахнула Александрин, но Сергей уже не слушал её: ему на глаза попался узел, забытый Варей под старой елью.

– Варвара Трофимовна забыла свои грибы, я должен ей их отвезти! А вы возвращайтесь в имение! – Сергей подхватил узел и взлетел в седло. Глядя сверху вниз на растерянную кузину, с насмешкой посоветовал: – Держите прямо отсюда на колокольню церкви – и через час как раз будете на месте! Все будут счастливы вас вновь узреть! Я уверен, никто здесь ничего подобного не видал с февраля, когда на селе сжигали чучело Масленицы! Произведёте фурор, Александрин! Н-ну, Рогдай, пошёл!

Застоявшийся конь ударил копытами – и взял с места в галоп. Вихрем взметнулись палые листья, всадник пронёсся по косогору и исчез из виду. Александрин осталась одна. Испуганно осмотревшись, она шарахнулась в сторону от метнувшейся по стволу белки, едва удержалась на ногах, кинула взгляд на перепачканное платье, на измазанные до самого локтя перчатки… и расплакалась, зло и бессильно.

* * *

Раннее утро тронуло сукно письменного стола блёклым светом. Сидящая за столом Вера вяло провела пальцами по размытой полоске, но голова немедленно отозвалась болью, и княгиня, застонав, схватилась пальцами за виски. «Скажите на милость, что хорошего люди находят в праздниках?!» За прошедшую ночь Вера не уснула ни на минуту, голова гудела от голосов, шума, смеха, музыки, треска фейерверков и воплей Александрин. О, Александрин…

Вчера в сумерках, когда бал уже гремел вовсю и готовились пускать фейерверк, к Вере подбежала запыхавшаяся Аннет и испуганным шёпотом сообщила, что Александрин лежит у неё в комнате с истерическим припадком.

– Боже, что на этот раз?!

– Понятия не имею! И платье у неё в ужасном виде! Маменька, право, лучше бы вам к ней подняться! А я постараюсь занять гостей.

– Вы очень благоразумны, спасибо, – искренне поблагодарила девочку Вера и, изо всех сил сохраняя на губах уверенную улыбку хозяйки дома, поспешила в верхние комнаты.

Аннет оказалась права: истерика была в самом разгаре. Зарёванная Александрин валялась поперёк огромной кровати, вокруг бегали две дворовые девки с водой и с солями, а горничная, оглядываясь на дверь, испуганно уговаривала:

– Барышня, да за ради Святой Пятницы, не голосите во всю мочь, гости услышат! И с чего ж это вас опять развезло-то? Гапка, Гапка, да ты водой на них брызни! Дура, тебе брызнуть велено было, а не поливать, как на пожаре! Ну вот, сейчас выть… Барыня! Миленькая! Ну, слава господу, пришли! Вы погляньте, что снова деется!

– Вижу, – устало сказала Вера. – Спасибо, Домна. Ступай прочь, я как-нибудь сама.

– Вода, барыня, есть, цельное ведро приволокли… Коль надо будет, покличьте! – Домна, подталкивая впереди себя встрёпанных девок, ретировалась из комнаты. Вера заперла дверь изнутри, встала рядом с кроватью и сказала:

– Извольте замолчать, дитя моё, или я вылью на вас всё это ведро!

Голос её был негромким и спокойным, но Александрин немедленно умолкла и принялась трагически всхлипывать.

– Прекрасно, а теперь объясните, что случилось и почему ваше платье так испорчено.

Объяснения посыпались горохом, перемежаясь рыданиями. Уяснив, в чём дело, Вера поняла, что любые её слова и объяснения будут восприняты в штыки. Дождавшись паузы между всхлипами, она сухо сказала:

– В доме полно гостей, Александрин, и бал давно идёт. Вы можете переодеться, умыться и спуститься танцевать. Или же валяться здесь и жалеть себя до завтра – как вам будет угодно. Но прошу вас не завывать, как солдатская жёнка! Вас могут услышать и подумать, что вы подвержены припадкам! В подобном случае мне будет тяжело устроить ваше будущее. И потрудитесь вспомнить, что вы обещали вальс и котильон господину Самойленко, он уже дважды спрашивал о вас.

Это была ложь: Самойленко в это время весело кружил в вальсе смеющуюся Аннет. Но расчёт оказался верным: через полчаса Александрин, кое-как умытая и напудренная по уши, уже сидела в большой зале в ожидании котильона. Разумеется, Самойленко и думать забыл, что приглашал кузину именинницы на танец. Но Аннет в довольно свирепой форме напомнила ему об этом, пригрозив, что если подвиг не будет совершён, она, Аннет, не сядет рядом с ним в коляску во время прогулки. Шантаж удался вполне, и котильон состоялся. Вера, танцующая в паре с полковником Команским, то и дело встревоженно искала глазами Александрин. Но вместо этого, как назло, натыкалась на Сергея, который не танцевал, а сидел у пианино в окружении девиц, рассказывая им что-то забавное.

…«И ведь невозможно его ни за что ругать! – думала Вера, выходя из дома в серое осеннее утро. – Серёжа молод, искренне влюблён в Варю Зосимову, сочувствовать и понимать других ещё не умеет… Возможно, и не научится никогда, мужчинам это плохо удаётся. Глупо требовать от него снисхождения к Александрин. К тому же она действительно несносна в своих капризах… И, к сожалению, глупа. А с этим уж ничего не поделаешь. Но как же, право, всё это устроить?.. Серёжа уезжает завтра в полк… возможно, и к лучшему. Александрин перестанет требовать его внимания. Успокоится… да и Самойленко не так уж плох! Что ему пользы дожидаться Аннет, которая ещё ребёнок? Да я бы и не отдала за него никогда, что это за партия для неё? Кабы она влюблена была, а то ведь только забавляется с ним… Мастерски, надо сказать, забавляется для четырнадцати лет! Слава богу, что девочке повезло с мозгами. А вот Александрин пора пристраивать, пока она сдуру не наглоталась мышьяку – просто чтоб показать всем, как глубоко страдает… И кто будет виноват? Я! Ох, ну как бы пристроить её замуж? Многих женщин это основательно приводит в чувство, и истерики заканчиваются сами собой…»

Размышляя, Вера прошла через пустынный парк, миновала клумбу с роскошно цветущими георгинами и последними, алыми, болезненно яркими розами. Бронзовый дубовый лист мелькнул в воздухе прямо перед глазами Веры, вертясь, опустился в середину унизанной росой паутины. Серебристая сеточка угрожающе дрогнула, выскочил паук и озабоченно забегал вокруг листа. Но Вера не видела его суеты: она шла дальше – через облетевшую дубовую аллею, через старую, заплетённую увядшим хмелем калитку – в поля.

Там тоже было пусто. Все работы закончились, нивы были безлюдными, и только редкие копны сена высились на фоне выцветшего неба, как огромные доисторические животные. Выбравшись на дорогу, Вера пошла между полосами седого жнивья, следя за треугольником журавлей, тоскливо курлычущих в облаках. Задумавшись, она не сразу услышала, что тишину вокруг нарушает всё усиливающийся стук копыт и жужжание колёс. Когда же стало очевидно, что сзади кто-то катит в дрожках, Вера отошла на обочину и, к своему изумлению, увидела Андрея Команского в его изящном экипаже.

– Доброе утро, пани Вера! – не спеша поздоровался он. Дал кучеру знак остановиться и, выбравшись из экипажа на дорогу, церемонно поцеловал Вере руку.

– Пан Команский, куда же это вы в такую рань и не позавтракавши?! – От удивления Вера даже забыла ответить на приветствие. – Весь дом ещё спит, а вы куда-то мчитесь прочь?

– Привык, знаете ли, рано вставать, – пожал могучими плечами Команский и не спеша пошёл рядом с Верой. – Вы, я вижу, тоже? Или даже не ложились?

– Не ложилась, – вымученно улыбнувшись, созналась Вера. – Я, знаете ли, когда сильно устаю, вовсе не могу уснуть. Вот и сейчас… Какое счастье, что теперь до самого Рождества никаких именин и праздников и…

Спохватившись, что её слова звучат невежливо, Вера умолкла на полуслове и испуганно взглянула на Команского. Тот искренне рассмеялся: