Остужина не принимала участия в деловом споре. Её раскосые глаза по-прежнему смотрели в щель между портьерами, полуоткрытые губы что-то беззвучно шептали. Горькая, недоумённая улыбка так и не сошла с её лица.

* * *

Венчание графа Никиты Закатова и девицы Анастасии Остужиной состоялось в первый день зимы, в церкви Воздвиженья села Заморина. Село стояло на столбовой дороге, ведущей в Москву, имело, кроме церкви, кабак и постоялый двор и находилось в десяти верстах от имения жениха и в шестнадцати – от деревни невесты. Это место было выбрано молодыми лишь затем, чтобы сыграть свадьбу тайно, без приглашённых гостей и праздника. Шаферы были найдены в квартировавшем в Заморине гусарском полку. Со стороны невесты в церкви присутствовали лишь крепостная девка да толстая кухарка, со стороны жениха – и вовсе никого. Если священник и был удивлён, то удивления своего ничем не выказал и за предложенную сумму провёл обряд венчания так, как полагается. Девица Остужина стала графиней Закатовой, граф обзавёлся супругой, что было засвидетельствовано в церковной книге и подписано четырьмя свидетелями.

После венчания все вышли из церкви, чтоб ехать в дом жениха. Две тройки, запряжённые в сани, ждали у церковной ограды. Серое небо низко нависло над полями, в воздухе вились снежные хлопья. Свидетели, усатые гусарские офицеры, смеялись и вспоминали похожие случаи. Власьевна прочувствованно сморкалась в край платка. Дунька, наряженная в подаренное невестой платье и вышитую душегрейку, попискивала от возбуждения и постреливала глазами в сторону гусарского поручика.

– Что ж, Анастасия Дмитриевна, вот и всё, позвольте вас поздравить. – Закатов накинул на плечи молодой жены лисий салоп, запутался в кружевной фате и довольно неловко освободил руку. – Едем домой?

– Разумеется. Я едва на ногах держусь, – согласилась супруга, поправляя фату и глядя за церковную ограду. – Посмотрите, сани подъезжают! Вы ещё кого-то приглашали?

– Нет. Это, верно, на постоялый двор, едут в Москву. – Закатов всмотрелся в красивые глубокие сани с медвежьей полостью, которые подвезла к церкви великолепная тройка гнедых лошадей.

– Останови, Сидор! – послышался женский голос из саней, и Закатов внезапно перестал оправлять на плечах жены салоп. Рука разом окаменела, за воротник шинели словно сыпанули горсть снега. «Нет… не может быть, почудилось…» Медленно, очень медленно Никита обернулся.

В церковную ограду входила молодая женщина в длинном собольем полушубке. Следом, весело перешёптываясь, спешили две барышни в шубках и тёплых капорах. Женщина устало опёрлась о перила крыльца, стряхнула снежинки с рукава, перекрестилась… И, вздрогнув, обернулась на изумлённое, чуть слышное:

– Вера… Вера Николаевна, это вы?

– Никита?! Никита Владимирович? – Страшно знакомые, чёрные, слегка усталые глаза Веры Иверзневой, которой он не видел четыре года, смотрели на него в упор. – Боже мой… Сколько лет, сколько зим… И кто бы подумать мог! Я напрочь забыла, что ваше имение тут, недалеко… Как же я рада вас видеть!

– И я… я тоже весьма рад… Куда же вы направляетесь?

– Я с дочерьми еду в Москву, у нас случилось большое… Господи!

Лишь на мгновение её голос изменился, и что-то странное метнулось в глазах. И вновь Никита почувствовал, что это не он, а кто-то другой, с чужим и невнятным голосом, говорит:

– Позвольте, княгиня, представить вам мою жену, Закатову Анастасию Дмитриевну, урождённую Остужину. Друг мой, познакомьтесь с княгиней Верой Николаевной Тоневицкой, моей доброй знакомой.

– Я счастлива, графиня! – вежливо сказала Вера, глядя в заинтересованное и слегка встревоженное лицо молодой жены Закатова. – Вы из каких же Остужиных будете? Кажется, ваш папенька при Багратионе воевал во французскую кампанию? В таком случае отцы наши были хорошо знакомы!

– Я очень рада, княгиня, – улыбаясь, ответила Анастасия Дмитриевна. – Да, папенька как раз с Петром Ивановичем всю войну прошёл! Так вы дочь генерала Иверзнева? Может быть, вы захотите быть гостьей на нашей свадьбе? Прямо отсюда мы едем в имение и…

– О, я была бы, право, счастлива, но это никак невозможно, – отказалась Вера. – Мы с дочерьми очень спешим. Сейчас нам переменят лошадей, и мы – сразу же в путь! Нам необходимо через два дня быть в Москве! Я желаю вам счастья. Никита Владимирович – очень достойный человек, лучший друг моего брата, я знаю его с детства. Я убеждена, с ним у вас не будет ни одного печального дня. Если будете в Гжатском уезде, милости прошу в наши Бобовины, отлично проведём время!

– Буду рада, княгиня, благодарю вас… Никита Владимирович, у меня немного кружится голова, всё эти свечи… Я подожду вас в санях.

Анастасия Дмитриевна с улыбкой поклонилась княгине и, окружённая заинтересованными свидетелями, отошла к лошадям. Вера задумчиво проводила её взглядом.

– Как хороша… Ещё раз поздравляю вас, Никита. Не заставляйте свою супругу ожидать вас. Ступайте. И мы тоже сейчас едем.

– Что произошло в Москве, Вера Николаевна? – словно не услышав её слов, настойчиво спросил Закатов. – Отчего вы оставили своё имение?

Вера, повернувшись, прямо посмотрела на него. На её тёмные ресницы падали снежинки, и Никита едва справлялся с желанием коснуться их рукой.

– Вы не получили письма? Саша говорил, что писал вам. Впрочем, вы и прежде всегда жаловались на почтовую службу Бельского уезда…

– Да что стряслось?!

– Мишу забрали жандармы, – помолчав, сказала она. – Слава богу, Федосья сразу же написала Саше, и он примчался, а потом уж написал мне и Пете…

– Мишку забрали?! Чёрт… простите… но за что?!

– Какие-то недозволенные бумаги по крестьянскому вопросу. То ли чей-то дневник, то ли рукопись… – с горечью сказала Вера, машинально сжимая в руке без перчатки комок снега. – Миша с друзьями их переписывали и распространяли в университете, эти записи бурно обсуждались. Несколько глав даже, кажется, где-то напечатали, и вот… Уж не знаю, что там могло быть против правительства, но…

– Б-бог ты мой… – пробормотал Закатов. – Но… отчего же Мишку?.. Почему именно он?!

– Саша пишет, что кто-то донёс и прямо указал на него. В доме был обыск, что-то нашли…

– «Он верил, что друзья готовы за честь его приять оковы»… – угрюмо процитировал Закатов. – Вера, поверьте, я его предупреждал. Я пытался удержать его от этой… мм… деятельности, я знал, что это ничем хорошим не кончится! Вся эта пылкая болтовня о воле, свободе и гражданских правах! Это в Европе болтовня так болтовнёй и остаётся, а у нас всё обычно кончается острогом!

– Ну, разве бы он стал вас слушать? – отмахнулась Вера. – Вы же всю жизнь знаете Мишу… Ох, не знаю, что теперь будет, чем всё закончится…

– Я завтра же выезжаю в Москву, – твёрдо сказал Закатов. – Все вместе мы что-нибудь придумаем, и уж тогда…

– Никита, вы сошли с ума, – слабо улыбнулась Вера. Одинокая непрошенная слезинка скатилась по её щеке. – Не начинайте семейную жизнь с такого кунштюка. Ваша супруга очень мила… И я уверена, у неё много добродетелей. Оставайтесь с ней, а мы, я думаю, как-нибудь справимся сами. У Саши достаточно влиятельных знакомых в Москве, надеюсь, что… Аннет! Александрин! Что вы там делаете? Возвращайтесь немедленно, скоро уже стемнеет, мы едем дальше! Никита, проводите меня до саней, и простимся. Я и так боюсь метели.

– Вера Николаевна, правильно ли я представил вас моей жене? – спросил Никита, наблюдая за двумя девушками, которые, подхватив подолы тяжёлых шуб, со смехом взбирались в сани. – Вы – по-прежнему княгиня Тоневицкая?

– Разумеется, как же иначе? – ровным голосом ответила Вера.

– Я слыхал, вы… вы снова вышли замуж?

– Боже, какой вздор… – пожала она плечами. – Вам, Никита, не ту сплетню передали. Вот ей-богу, только ещё раз мне этой глупости не хватало! Пожалуйста, подержите мне полость.

Она села в сани, натянула на колени тёмный медвежий мех. Из глубины капора на Никиту взглянули тёмные, спокойные, с мягким блеском глаза. Знакомая улыбка чуть тронула губы.

– Прощайте, Никита Владимирович. Прощайте… И будьте наконец счастливы.

Ямщик свистнул, тройка взяла с места. Закатов стоял неподвижно, не замечая, как летит в лицо снег, и смотрел на уносящиеся сани до тех пор, пока их лёгкий силуэт не скрылся в серебристой мгле.