«Неправда! – Анна не ожидала, что может вскочить с былой лёгкостью. – Я любила его! И доколь языческая богиня будет вмешиваться в жизнь православной княгини?» И тут же одёрнула себя: наваждение, нет никакой богини – это её, Анны, думы, это она сама постоянно противоречит себе в мыслях и поступках и не хочет признать, что при жизни Василия не оценила его любви, не дорожила им. Вот за это и понесёт наказание куда большее, чем пренебрежение князя Пронского – после рождения дочери её женская жизнь кончится…

Анна не сомневалась, что родит девочку. А повивальные бабки упорно прочили ей мальчика и не кривили душой – знали, что княгиня мечтает о дочери, что выбрала загодя ей имя. «Великий князь хотел назвать дочь Анной», – говорила она и, не таясь, прилюдно, сокрушалась, что не успела поведать ему о своей беременности – радостная весть, глядишь, и прибавила бы ему лет.

Теперь она подумала, что одного имени дочери для памяти о Василии мало, надо возвести храм, один, другой, третий, и в каждый собственноручно вышить пелену.

«В память о любви и предательстве», – ехидно заметил голос, от которого Анна пыталась избавиться. И не успела она возразить, как увидела эту пелену. Пелена уже являлась Анне в одном из снов-бодрствований – полотнище в полтора на два с лишним аршина, состоящее из средника и широкой каймы. Но тогда пелена лежала на каких-то захламлённых столах, сейчас же словно висела в воздухе, представ во всех подробностях.

Опасаясь, что видение быстро исчезнет, Анна не стала отвлекаться на кайму и пристально рассматривала средник. Евхаристия. Тайная вечеря. Христос и двенадцать апостолов, Христос вышит дважды, в зеркальном изображении. Тянущиеся к нему за причастием апостолы равно распределены по сторонам. С удивлением Анна признала в облике апостолов, слева, своих ближайших родственников: Ивана, отца, мать, в её любимом алом сарафане, братьев Бориса и двух Андреев. На правой стороне средника, благоговейно склонившись подобно Иуде, лобзал подающую хлеб десницу Христа… князь Пронский, за ним смиренно ждали причастия постельничий, сокольничий и чашник, подданные Василия, коим он особенно доверял, а также Еввула в неизменной серой рубахе и обернувшаяся к ней она сама, Анна, в наброшенном на плечи бордовом иматионе. Одежды на апостолах нельзя было признать истинно библейскими. И только непокрытые головы и причёски тех, в ком Анна увидела мать, Еввулу и себя, давали понять зрителям, что изображены не женщины, а безбородые и безусые юные апостолы Иоанн, Варфоломей и Филипп.

Уловка изографа, усмехнулась Анна, попытка следовать канонам, придавая библейскому событию новый смысл. Однако почему новый? Тайная на все времена вечеря – пример любви и предательства, предупреждение, что постоянно соседствуют они. И на пелене под видом апостолов те, кто любил или только уверял Василия, что любит его, и вольно или невольно предавал…

Не дожидаясь, пока исчезнет видение, Анна крикнула:

– Бумагу мне и карандаши фряжские!

Послесловие

Великая княгиня Рязанская Анна скончалась в апреле 1501 года, в пятьдесят лет, то есть ещё нестарой женщиной, по нынешним меркам. И тем не менее она пережила своих сыновей. Ей довелось попестовать[49] внука (от старшего сына), порадоваться наследнику Рязанского престола, забыв, что ему уготована горестная участь последнего великого князя Рязанского. Унаследовав мятежный нрав своего пращура князя Олега и независимый характер бабки Анны, он не желал подчиняться великому князю Московскому, своему двоюродному дяде Василию III, и яростно отстаивал независимость своего княжества, но потерпел поражение и вынужден был бежать в Литву. Там, на чужбине, и умер беженцем.

Анна тоже не хотела мириться с властью Москвы, но действовала осторожно и хитро. Многие историки полагали и полагают, что именно Анна, а не её старший сын Иван, правила княжеством после смерти Василия и была правительницей очень авторитетной, сильной, дипломатичной.

Видный историк конца позапрошлого, начала прошлого века Д.И. Иловайский в «Истории Рязанского княжества» пишет: «Одна из главных ролей в Рязанской истории второй половины ХV века, бесспорно, приходится на долю княгини Анны Васильевны, пользуясь расположением к себе брата, она имела большое влияние на его дружеские отношения к рязанцам. <…> С именем княгини Анны связаны воспоминания о мире и тишине, господствовавших на Рязани в продолжение 37 лет, которые провела в этом краю любимая сестра Ивана III».

В пространной статье о княгине Анне из Русского биографического словаря, 1900 года издания, говорится, что она, официально признав договорные границы Рязанского княжества, втайне от Москвы присоединила к нему спорные земли, заселила их казаками, одаривала этими землями «наиболее деятельных бояр своих», а переселявшихся на «Рязанские украйны» освобождала на длительный срок от налогов. Приглашала якобы Анна остаться в Переяславле учёных и ремесленников, которые в поисках лучшей жизни, точнее высоких заработков, направлялись из Европы и Византии в Москву. Многие соглашались на её условия. Во время её правления в княжестве были построены храмы, открыты богадельни, развивались иконопись, разного рода прикладные искусства и ремёсла.

Так, наверное, и было, но документов или памятников старины, подтверждающих эти сведения, сохранилось очень мало. Известны кое-какие жалованные грамоты Анны да несколько летописных записей о ней. Записи скорее касаются её семейной жизни, нежели государственной деятельности. Среди чудом уцелевшего – шедевр древнерусского искусства, великолепная соборная пелена «Евхаристия». Средник её обрамлён замысловатым узором надписи, сообщающей, что шита пелена в 1485–1487 годах «замышлением благородныя и благоверныя и христолюбивыя великия княгини Анны…».