Анжу его обнял:

– Неплохие были деньки. Ты помнишь Шарлотту?

– Всегда буду помнить.

– Жаль, что нам нравились одни и те же женщины.

– Это скрашивало наши дни.

– Ты прав, брат. А теперь, я думаю, дамы Наварры и Беарна, По и Нерака страстно желают поймать улыбку короля?

– Я счастлив с моими друзьями, – последовал ответ.

– Ну, старина, клянусь, здесь у тебя наверняка соперников поменьше. Кто захочет соперничать с королем?

К ним присоединилась Марго с несколькими фрейлинами. Выглядела она великолепно, и брат сказал ей, что по ней очень скучают при французском дворе. Поэты вздыхают, ждут ее возвращения и пишут в стихах, что свет померк, так как у них отобрали самую яркую звезду.

– Теперь мой долг – светить двору моего мужа, – откликнулась Марго.

– Я вижу, – заметил Анжу, – что у тебя неплохие помощницы.

Он изучающе смотрел на дам, среди которых были очень молодые и симпатичные. Но не замечал Фоссезы, пока не увидел, как ее подозвал Генрих и она с готовностью к нему подошла. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, какие между ними отношения.

– Скажи мне, – прошептал Анжу сестре, – что это за малышка стоит рядом с Генрихом?

– Франсуаза де Монморанси, дочь Фоссе. Мы здесь зовем ее Фоссезой.

– Кажется, ей дано угождать своему господину.

– О, ему угодить несложно, но, я думаю, у нее это получается лучше всех. Я не видела его более счастливым с тех пор, как от нас уехала гречанка Дайелла.

– Это неудивительно. Она очаровательна. Анжу решился. Эту возможность нельзя было упускать. Это будет что-то вроде возвращения к их юношеским годам, когда они увивались вокруг Шарлотты. Анжу решил оживить свою жизнь в Нераке, влюбившись в Фоссезу.


Было бы удивительно, если бы Марго не нашла среди сопровождавших Анжу господ нового любовника. Она уже устала от Тюренна и давно бы его бросила, если бы ей не приходилось по просьбе мужа спасать его от самоубийства.

Конюший Анжу был одним из самых симпатичных мужчин, какого когда-либо доводилось видеть Марго, за исключением Генриха де Гиза, с которым сравниться не мог никто. Но с ним она не виделась уже давно, и поэтому Жак де Арле, сеньор де Шанваллон, показался ей неотразимым. Марго улыбнулась ему, а он – ей.

Анжу стал ухаживать за Фоссезой, что вызвало ярость Генриха, который был увлечен ею гораздо сильнее, чем когда-то Шарлоттой де Сов. Теперь ему не было нужды прибегать к уловкам и не надо было бороться за свою жизнь. Он мог быть самим собой, и как король в своих владениях не собирался уступать сопернику, если только сама Фоссеза не предпочтет Анжу.

У д'Обинье все эти любовные приключения вызывали сожаление. Он был предан своему господину, но осуждал его увлечение женщинами. Любовница-другая были бы вполне позволительны, но казалось, что вся жизнь Генриха состоит из ухаживаний за женщинами, а все при дворе следовали его примеру.

Д'Обинье, который любил своего повелителя, стал искать виновника происходящего. Кто привез в Наварру нравы французского двора? Кто привил моду к роскоши, экстравагантности и распутству? Можно было возразить, что и сам король столь же склонен к амурным приключениям, как и его жена, но долг королевы – быть хорошим примером для своего мужа, а никак не стараться превзойти его в амурных делах. Кроме того, если родится ребенок, кто сможет сказать наверняка, что отцом его является король Наварры?

А теперь королева, после скандальной истории с Тюренном, стала близка с этим Шанваллоном.

Д'Обинье размышлял, как прекратить все эти безобразия. Если пойти к королю и рассказать ему, что он подозревает королеву в связи с Шанваллоном, Генрих пожмет плечами и скажет, чтобы д'Обинье не ходил к нему рассказывать о том, что ему и так давно известно.

«Что за нравы наверху! – стонал д'Обинье. – Но что будет дальше? Как отличается нынешний двор от тех времен, когда здесь правила добродетельная мать Генриха, неукротимая Жанна Наваррская!»

Однако д'Обинье был настроен решительно и однажды вечером направился в покои королевы. Ее фрейлины переполошились, когда он пришел. К королеве нельзя, сказали ему. Но он настаивал, что ему надо увидеть королеву. Дело неотложное. Он растолкал фрейлин и распахнул двери в спальню королевы.

Марго лежала на черных атласных простынях рядом с Шанваллоном.


Марго была в ярости. Ее злейшими врагами при дворе мужа были святоши, отравляющие ей жизнь. Как смел д'Обинье к ней врываться? Конечно, жаль, что он застал их с ее дорогим Шанваллоном вместе в самый неподходящий момент. Ее фрейлины должны были ее предупредить или хотя бы сделать так, чтобы она и ее любовник успели одеться.

Ей было все равно, рассказал ли д'Обинье обо всем Генриху, потому что тому и так было прекрасно известно, что она проводит время с Шанваллоном, в то время как он пользуется благосклонностью Фоссезы. Однако д'Обинье собирался поднять скандал, возможно, попытаться заставить ее оставить королевство, и она была твердо настроена преподать ему урок. Никто не имеет права учить ее морали и врываться в ее спальню, оставаясь безнаказанным.

Она пошла в покои мужа и не терпящим возражений голосом заявила, что им надо поговорить наедине, отослала его слуг.

– Этот д'Обинье, – безапелляционным тоном сказала Марго, – совсем обнаглел. Он ворвался в мою спальню и намеревается настроить против меня всех при дворе.

Генрих смотрел на нее, сузив глаза.

– Что? Уж не хочешь ли ты сказать, что д'Обинье хотел тебя соблазнить?

– Этот старый святоша? Тебе прекрасно известно, что он ворвался ко мне, чтобы застать меня врасплох. Ты думаешь, я буду это терпеть? Разве он имеет право обращаться… с дочерью Франции… таким образом? Отвечай, Генрих!

– Любопытно, сопутствовал ли его визиту успех?

– Какого рода?

– Обнаружил ли он то, за чем пришел.

– Ты не соображаешь, что несешь. Как ты смеешь!.. Ты сын какого-то мелкого принца. А я – дочь короля Франции…

– О, не надо, моя дорогая, у нас одни и те же предки.

– Тебя в этих горах воспитывали как язычника.

– А мне иногда кажется, что тебя в Лувре воспитывали как шлюху.

– Не тебе меня порицать, мой дорогой. Кто может поставить мне в вину, что я ищу способа немного поразвлечься, если мой муж так редко разделяет со мной ложе?

– О, ты достаточно поразвлекалась и до того, как обзавелась мужем.

– Не учи меня морали.

– Морали? Я? Она рассмеялась:

– По крайней мере, ты понимаешь неуместность нравоучений! Что ты собираешься делать с д'Обинье?

Он не ответил. Ее тирады его не очень волновали. С Марго всегда что-то случалось – казалось, ее притягивали разные скандалы. Он же чувствовал себя менее счастливым после того, как при дворе появился Анжу. Генриху хотелось, чтобы он уехал. Ухаживания Анжу за Фоссезой становились все более откровенными, и хотя он не мог похвастаться приятной внешностью, но зато, в отличие от грубоватого Генриха, обладал обычными для французского двора хорошими манерами. Фоссеза приехала с Марго из Парижа и хорошо помнила галантность тамошних придворных, учтивость обращения, по которой она так скучала при дворе Наварры. Генрих мог поклясться, что Анжу ей немного нравится.

Он был так увлечен Фоссезой – простодушной маленькой девушкой. «Моя девочка», – звал он ее. Но только ли ему она принадлежала? И если да, то долго ли это продлится?

Чтоб ему провалиться, этому Анжу! Чтоб провалиться всем Валуа! От них одни неприятности.

– Ну, – повторила Марго, – что ты собираешься делать с д'Обинье? Отвечай!

– А что я должен делать?

– Отправь его в отставку. Удали от двора. Ты что, позволишь оскорблять твою жену?

– Отправить в отставку д'Обинье? Ты сошла с ума. У меня не было лучшего слуги.

– Он оскорбил меня.

– Тебе не следовало вести себя так, чтобы стать мишенью для оскорблений.

– А как у тебя с этим твоим насекомым?

– Я не знаю никаких насекомых.

– Фоссеза… маленькая ползучая Фоссеза, которая, как всем известно, возможно, в этот самый момент поводит время с моим братом.

– Убирайся отсюда! – крикнул Генрих.

Он был в ярости. Марго редко видела его таким разозленным и поэтому поспешила ретироваться.


Но когда Марго за что-то бралась, она старалась во что бы то ни стало довести дело до конца и теперь решила добиться удаления д'Обинье. Это было непросто, потому что Генрих ценил его преданность. Может, он и раздражал короля своими нравоучениями, назидательными речами, но в целом вызывал уважение, и Генрих не собирался расставаться с тем, кого считал своим лучшим другом.

Однако у Марго возникла одна идея, и она пришла к Генриху обсудить ее.

Генрих не хотел выпроваживать своих слуг, но Марго настояла на этом, а когда они остались одни, сказал:

– Если ты опять насчет д'Обинье, то напрасно тратишь время, он останется при дворе.

– Я пришла поговорить о нем и… Фоссезе.

– О Фоссезе?

– Мой брат оказывает знаки внимания Фоссезе.

– Твой брат – дьявол. Он делает это назло мне.

– Тебе же ничто не мешало делить с ним Шарлотту?

– Шарлотту! Она была потаскухой – у нее было одновременно десять любовников. А Фоссеза – невинная юная девочка.

Марго кивнула:

– Была – до того как ты положил на нее глаз и заключил в объятия, ваше королевское величество.

– Я не хочу обсуждать ничего, касающегося д'Обинье. И не вижу никакой связи между ними.

– Тогда я тебе объясню. Анжу не обладает твоей красотой, но он истинный выходец из французского двора. Эти господа умеют очаровывать, Генрих, особенно молоденьких девушек. Он умеет говорить комплименты. Давай откровенно. Ты всегда был немного грубоват. Разве я тебе этого не говорила?

– Я не думаю, что у Фоссезы хватит глупости…

– О, думаешь, Генрих. Ты сам говорил, что она еще совсем ребенок. Человеку с опытом Анжу не составит труда ее соблазнить. Она уже готова упасть в его объятия. Тебе это прекрасно известно. Поэтому ты так и беспокоишься. Я хочу тебе помочь, Генрих. Что ты улыбаешься? Правда, хочу, уверяю тебя. Но я могу помочь тебе, только если ты поможешь мне. Анжу меня обожает. Более того, он во всем меня слушается. Всегда следует моим советам. Я могу сохранить Фоссезу для тебя.