И вот этот год настал, тот год, когда ей и в самом деле исполнилось столько же лет, сколько было ему, когда он сделал прививку мышиного коктейля. Она этого не заметила. Питер сказал ей, сколько ему было тогда лет, когда они были в банковской комнате, но у нее всегда были проблемы с числами, и этот возраст исчез из ее памяти. Для него этот год был переломным. Он знал, что его жизнь была опять поделена на “до этого” и “после этого”, и часто впадал в депрессию. Он бы отдал все, что угодно, чтобы начать опять стареть, чтобы прожить жизнь, будучи всегда того же возраста, что и она. Он бы тогда не чувствовал, что время забирает ее от него, и уже забрало годы ее молодости.

У нее начали болеть колени, и ей пришлось прекратить ее ежедневные утренние пробежки. Ее это очень огорчало. “Я старею, мой дорогой, – сказала она ему, – а ты все тот же молодой человек, которого я встретила на автобусной остановке”. Вместо бега она решила заняться плаванием. Она по-прежнему вставала в 6 утра, быстро готовила себе завтрак и мчалась в университетский бассейн. В теплое время года она плавала в наружном бассейне. Ей так это нравилось, что она иногда теряла чувство времени, и тогда ей приходилось торопиться с приготовлением к классу. Питер как-то подумал, что он тоже мог бы вставать рано, просить его самодвижущееся чудо доставить их в бассейн, записывать на камеру, как она плавает, возвращаться домой и программировать чудо, чтобы оно отвезло себя обратно в университет в конце дня, чтобы ее забрать. Он, однако решил, что постоянные посетители бассейна могут заметить, что один и тот же человек приходит в бассейн каждое утро в течение многих лет, чтобы снимать какие-то видео. “Жаль, что машина не может сама управлять видеокамерой, но требовать от нее этого было бы, наверное, уже чересчур,” – сказал он себе.

~~~

Они продолжали вести свои вечерние разговоры о том, как проходили ее дни. Факультет однажды попросил преподавателей подать предложения о новых курсах для студентов и аспирантов. Ей эта идея очень понравилась, и она много думала о возможных альтернативах. Результатом стал новый аспирантский курс об индийских авторах, пишущих по-английски.

В отличие от большинства стран мира, в Индии не было одного языка, которым должны были бы владеть все ее граждане. Хинди/урду мог бы стать таким языком, но он очень отличался от языков юга Индии, и южане крайне возражали, чтобы принять его, как объединяющий всю страну язык. Они опасались, что это привело бы к гражданству первого и второго класса, основанному на знание языка. У английского не было такой проблемы. На нем повсюду говорили, но родным он был очень для немногих; большинству приходилось его учить как второй или третий язык. К сожалению, правительство никогда бы не согласилось объявить его объединяющим всю Индию языком. Его использование, однако, продолжало расширяться, и некоторые писатели начали выбирать его основным языком их творчества. Они надеялись, что написанные на нем книги будут пользоваться спросом по всей стране. “Это очень интересная тема, новая индийская литература на английском. Здесь в Штатах никто не знает этих писателей, за исключением небольшой группы иммигрантов. Я надеюсь, что новый курс поможет это исправить хотя бы в какой-то степени. Они пишут о вещах, которые близки сердцу их читателя, но кажутся нам странными и далекими. Их словарный запас очень часто ограничен, а язык прост и незатейлив. Но это только начало. Индийский средний класс очень быстро растет. У них недавно вошло в моду нанимать американских или английских гувернанток для их маленьких детей. Агентства, которые помогают им находить их, не испытывают недостатка в кандидатах. Молодая женщина без университетского образования из небольшого городка на Среднем Западе может попытаться свести концы с концами случайными работами, или она может получить бесплатное проживание в богатой индийской семье, плюс неплохую зарплату просто потому, что английский ее родной язык. Большинство маленьких подопечных этих гувернанток вырастут двуязычными. Когда-нибудь у них самих будут дети. И тогда им не понадобится приглашать гувернанток из-за границы, чтобы передать им свой язык; они сделают это сами. Появится целая новая социальная прослойка, чей английский будет не хуже твоего или моего. Он станет их основным языком общения между собой. Тамил и пенджабец, для которых он родной, будут чувствовать большую близость друг к другу, чем к их этническим группам. И наверняка они будут заядлыми и разборчивыми читателями. Можно поручиться, что некоторые из них будут писать и публиковать книги для таких же людей, как они сами. Эти книги будут также хорошо написаны, как те, которые издаются здесь в Штатах. И кто знает, может быть через несколько сотен лет, столицей английской литературы будет не Лондон или Нью-Йорк, а Бомбей!”

K ее большому удивлению, курс стал очень востребованным, и среди студентов, и среди аспирантов. “Любой преподаватель английского может научить нас Джейн Остен или Джону Стейнбеку, – комментировали некоторые из них, – а Индия – это очень необычно”.

Ей исполнилось сорок лет, и еще через несколько лет она получила ставку профессора, и ей дали больший кабинет. В нем немедленно образовался беспорядок, потому что она решила перенести туда все из ее домашнего кабинета. Питера все это очень обрадовало, он решил, что теперь она вряд ли захочет покупать новый дом из-за того, что ее кабинет был слишком маленьким.

Ее подруги были теперь все замужем, и некоторым из них пришлось уехать из города вслед за мужьями. Только она и Питер шли по жизни своими индивидуальными дорогами, которые они выбрали многими годами ранее.

Однажды они пошли в тот самый ресторан в торговом центре, и она спросила его своим обычным, несколько отстраненным тоном: “Дорогой, тебе, наверно, бывает скучно сидеть дома весь день одному. Что, если мы предложим моим подругам иногда брать к себе их детей? Они тоже хотят иногда иметь свободный вечер или поехать куда-нибудь на несколько дней, и ты можешь себе представить, как непросто это было бы с маленькими детьми. И, кстати, тебе не нужно волноваться о том, что дети обнаружат, что ты не стареешь. К тому времени, когда они смогут это заметить, они вырастут, и мы им больше не понадобимся!”

Для него такой поворот разговора оказался неожиданностью, но он подумал, что время от времени иметь детей в доме и в самом деле разнообразило бы их жизнь, при условии, конечно, что они будут хорошо себя вести. Он ответил: “А знаешь, почему бы нам не попробовать? Только, пожалуйста, пусть они будут послушными. Как ты понимаешь, у меня нет никакого опыта усмирения маленьких проказников”. Она засмеялась: “Хм, может быть, мы будем более требовательны к тому, кого мы будем брать провести время в нашем доме, чем мой университет к тому, кого он принимает на учебу!” Он очень пожалел, что они не дома за их обеденным столом, ее смех тогда был бы записан. Каждый раз, когда она улыбалась не на камеру, он чувствовал, что нечто драгоценное и невозвратимое только что исчезло…

~~~

Конечность человеческой жизни наделяет ее смыслом. Мы этого не замечаем, но ограниченное количество дней, которые мы живем, заставляет нас ценить каждый из них. В детстве мы не думаем о смерти, но понимаем, что детство не навсегда и что придет время, когда мы перерастем его, как мы вырастают из своих маленьких прошлогодних туфель. Мы знаем, что наши родители сами были детьми много лет назад, а теперь они взрослые. Мы идем в школу и начинаем очень важный этап наших жизней, но у него есть заранее определенная длина, двенадцать лет. Может быть, самое важное, чему мы учимся в школе, это ценить наше время. Мы занимаемся своими первыми проектами, посвящаем несколько дней каждому из них и спрашиваем себя, были ли мы успешны и были ли мы внимательны и продуктивны. Закончив школу, мы начинаем понимать, что в самом центре человеческого бытия лежит никогда не кончающийся цейтнот. Нам приходится выбирать, чему посвятить ближайшие несколько лет, и наш выбор часто влияет на всю нашу оставшуюся жизнь. Пойду ли я учиться в колледж, или начну работать, или может быть я готов завести семью? Мы часто сожалеем, что не можем сделать все это одновременно. И после того, как наш выбор сделан, мы осознаем, что чем больше времени мы ему посвятим, тем меньше его у нас будет на альтернативы. Пройдет несколько лет, и нам станет ясно, что что-то из упущенного упущено навсегда. Если я завел семью, я вряд ли смогу пойти в колледж, потому что у меня не будет времени. Если я уехал учиться в хороший университет за тысячу километров от места, где жил, моя девушка может решить, что взаимоотношения на расстоянии не для нее, и найдет кого-нибудь другого. Поэтому мы не просто в цейтноте, а в цейтноте, в котором нам не избежать опозданий.

Мы стараемся передать нашим детям понимание драгоценности времени, пока они маленькие и восприимчивые. На работе мы часто вспоминаем выражение “Время – деньги”. Каждый день мы видим людей, которые используют свое время хорошо или, наоборот, не очень хорошо. У нас самих есть успешные и потерянные дни. Наши родители стареют, и нам не по себе от того, что когда-нибудь их не станет, и каждый их день рождения может оказаться последним. А когда мы уходим на пенсию, мы перестаем быть экономически продуктивными. Каждый день нашей жизни мы тратим наши ограниченные сбережения и ресурсы общества, которые, к сожалению, тоже ограничены. Наше благосостояние оказывается основанным на этом устрашающем статистическом изобретении, таблице смертности.

Мы связаны со временем и еще одним способом. Человечество, без сомнения, находится в стадии формирования; времена меняются, и оно меняется вместе с ними. Ход наших жизней зависит от общественной ситуации эпохи, в которой мы живем, и ее уровня технического развития. Наши отношения друг с другом, привычки и желания тоже связаны со временами, в которых нам довелось жить. Когда мы становимся взрослыми, мы можем сказать, что мир, в котором мы живем, является нашим миром, а время – нашим временем. Обратное тоже верно: мы все люди своего времени, нравится это нам или нет. Мы понимаем его, как мы не можем понять прошлое или будущее. Путешественник по времени, который бы отъехал от своего времени на сто лет, не важно, в каком направлении, обнаружил бы мир, полный странных и чуждых объектов и привычек, которые, однако, кажутся окружающим само собой разумеющимися. И, конечно, не нужно никакой машины времени, чтобы осознать, что тысячу лет назад жизнь была обустроена очень по-другому, и времена были по-настоящему другие. Нет никакого сомнения, что через тысячу лет наши далекие потомки смогут тоже самое сказать о нас.