— Да ладно тебе, — сказала Аврора, придвигаясь ближе. Тут она укусила его в шею — так сильно, что он дернулся от боли, но она не отпускала. На миг у него возникло желание выкинуть ее из окна. Но он не выкинул ее из окна, зато между ними произошла яростная борцовская схватка, после чего оба обнялись. Когда все это закончилось, Джерри все же было грустно, что Аврора отнеслась к его чувствам столь скептически. К таким сильным его чувствам!

— Наверное, я была слишком сурова с тобой, — сказала Аврора, поглаживая то место, куда укусила его. Кожа была слегка прокушена.

— Ты вела себя отвратительно, — подтвердил Джерри. — Я и вправду люблю тебя, и если бы это было не так, меня бы давно здесь не было.

Вот теперь, по крайней мере, Аврора не казалась недоступной. Но глаза ее наполнились грустью.

— Так ты скоро уедешь? — спросила она.

— Да нет, я пока никуда не собираюсь, — сказал Джерри. — Но ты и вправду очень нужна мне, хоть ты этому и не веришь.

— А как же твои пациенты? — спросила Аврора. — Ты что, закажешь автобус и возьмешь их с собой?

Джерри не ответил. По правде говоря, размышляя о переезде в Элко, он чувствовал себя несколько виноватым перед своими пациентами. Никого он, в сущности, не вылечил, скорее поддержал их на плаву, подолгу выслушивая их и обходясь минимумом советов. Пэтси была права, назвав его приходским священником. Он никого не вылечил, но он давал им что-то вроде постоянной поддержки, он подбодрял их. И все же он был нужен своим прихожанам. Иметь небольшую поддержку для них было лучше, чем не иметь никакой поддержки.

— Скажи же что-нибудь, — потребовала Аврора. — Ты собрался сбежать от меня и от своих пациентов, и если это так, то зачем изображать, что ты так потрясен, когда я решила не поверить твоему коротенькому объяснению в любви?

— Ну, не такому уж и коротенькому, — сказал Джерри. Ее стремительное отступление, после того как он сказал это, все еще причиняло ему боль. Шея тоже болела.

— Ну, это уж мне решать, а я решила, что было оно весьма скромным, — сказала Аврора. — Когда я слушаю твоих пациентов, мне кажется, что они раздавлены жизнью. Мне кажется, они видят в тебе врача. Сомнительно, чтобы многим из них пришло в голову, что ты просто пустозвон.

— Да я ведь никуда и не уехал, — стал оправдываться Джерри. — И в чем ты видишь мое пустозвонство?

— Это ты — психиатр? — произнесла Аврора. — Я могла бы рассказать тебе, что ты собой представляешь в качестве психиатра. Это было бы самонадеянно с моей стороны, ведь я — не психиатр. Я просто придираюсь.

— Да, ты придираешься.

— Я знаю, — продолжала Аврора. — Мужчины ворчали, что я капризничаю с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать. За все это время я слышала описание своих недостатков сотни раз.

Она умолкла. Джерри пожалел, что она не уехала, но с другой стороны, он понимал, что если отпустит ее домой в таком расстройстве, то и сам будет печалиться и винить себя во всем целую ночь, хотя он ничего не сделал такого, за что можно было бы винить себя. Это он помнил точно.

— Придираюсь я или нет, но я признаю, что ты — очень милый человек, — сказала Аврора сдавленным голосом. — Именно потому, что ты такой милый, у меня и возникла эта никому не нужная страсть к тебе. Из-за того, что ты такой милый, ты позволил мне насладиться моей любовью к тебе, и это было так благородно. Вполне возможно, что эта любовь — последняя в моей жизни, поэтому она так много значит для меня. Но я никогда не была такой дурой, чтобы надеяться, что и для тебя все это может многое значить. Вот поэтому у меня возникает желание отодвинуться от тебя, когда ты вдруг начинаешь говорить, что любишь меня. Мне кажется, ты говоришь это, только чтобы успокоить самого себя.

— Ты хочешь сказать, что я люблю лишь одного себя? — спросил Джерри.

— Нет-нет, — сказала Аврора, соскользнув с кровати. Усталым движением она подобрала платье и отправилась в ванную переодеться. Джерри сел в постели и не вылезал из нее. Ему показалось, что предстоящая ночь будет ночью грусти и печали. Может быть, пойти в магазин и взять напрокат какой-нибудь фильм с кунг-фу? Совсем неплохое средство против некоторых видов депрессии.

Аврора скоро вышла из ванной, застегивая платье.

— На чем мы остановились? — спросил Джерри, изображая из себя приятного собеседника. Он все еще надеялся развеять ее грусть, пока она не уехала домой.

Аврора уселась на стул напротив кровати и подняла с полу чулок. До того как приехать к Джерри, она побывала в гостях у Паскаля. Паскаль был с ней грустен с тех пор, как его выписали из больницы. Он никогда не забывал упомянуть, что она бросила его после того, как он разбил себе голову, спеша ей на помощь. И все же, ведь не угадаешь — а вдруг Паскаль как раз и послан ей судьбой? Поэтому, отправляясь к нему, она старалась одеваться так, чтобы соблюдать какие-то рамки. Она даже надевала чулки. И несмотря на некоторую дозу грусти и печали, им все еще удавалось доставить друг другу некоторое удовольствие.

Но вот заканчивался еще один день, в сердце ее была грусть, и в чулки влезать ей не хотелось. Вместо того чтобы надеть их, она смотала и засунула их в сумочку.

— Ну, мы вообще-то обсуждали твою карьеру — карьеру пустозвона, — сказала Аврора. Она придвинулась к краю его кровати и включила лампу над кроватью, чтобы рассмотреть его получше. Пустозвон он был или нет, но он был привлекателен, никогда он не был привлекательней, чем в те минуты, когда грустил или чувствовал, что его не понимают, или же обижался на то, что его не принимали всерьез. Она нежно прикоснулась к его лицу, чтобы показать ему, что ничего плохого о нем она не думает.

— Поскольку вы согласились на это, я глубоко полюбила вас, молодой человек, — сказала она. — Вы позволили мне испытать к вам влечение, и оно существует.

— Я ведь тоже испытываю влечение к вам, хотя вы, кажется, не верите этому, — сказал Джерри.

— Если вы не прекратите себя выгораживать, я снова вас укушу, и на этот раз вам действительно будет больно, — сказала Аврора.

— А я и не выгораживаю, — сказал Джерри. — У меня просто нет ни малейшего понятия, что вы от меня хотите.

— Я хочу, чтобы вы вели себя как следует, — сказала Аврора. — Мне приятно с вами, и все в порядке, но мне не нравится думать, что мне может быть приятно с человеком, который не старается быть хорошим.

Это ее замечание было настолько неожиданным, что Джерри просто растерялся. Но, по крайней мере, она больше не была такой печальной. Он взял ее руку, и она оставила ее в его руке.

— «Душевных сил распыл», — сказала она. — Помнишь эту строчку? Большинство мужчин, которых мне доводилось любить, в профессиональном отношении ничего особенного собой не представляли. Гектор был никудышным генералом. Мой муж Редьярд был мелким служащим. Паскаль — мелкий дипломат. Тревор, самый лихой из моих возлюбленных, был яхтсменом-любителем. Единственным профессионалом высшей категории, с которым я когда-либо связывалась, был Альберто, тенор, но и он был первоклассным тенором всего несколько лет, когда был молод. Потом он стал владельцем нотного магазина.

Она скривила губы, отвернулась, потом снова посмотрела на него.

— Думаю, что могла бы устроить свою жизнь и получше, но если все взвесить, мне не удалось сделать все как можно лучше, — сказала она. — И вот теперь я бросилась к тебе на шею просто потому, что ты такой симпатичный. Вот так и иду я по жизни, не добиваясь самого лучшего, — добавила она, криво усмехаясь.

— Понимаю, я подхожу под категорию всех остальных твоих мужчин, да? — спросил Джерри. Ему нравились ее кривые усмешки. — Я такой же никчемный, как все остальные.

— Да, но ты все же можешь быть таким, как надо, — сказала Аврора. — Ты начинал как шарлатан-психиатр, а теперь, нравится мне это или нет, ты стал настоящим психиатром. Настоящее дело превращает людей в настоящих специалистов, а ты по-настоящему лечишь своих пациентов. Мне это нравится. В сущности, мне многое в тебе нравится. Но теперь тебе надо жить так, чтобы оправдать доверие, не правда ли? Я не говорю о себе. Ты, может быть, однажды возьмешь и выгонишь меня; вернешься к своим девочкам из рабочих семей. Сама я никогда не была девушкой из рабочих, но я уважаю их. Когда у нас с тобой все кончится, можешь заводить их сколько угодно.

— Пожалуйста, перестань говорить так, — сказал Джерри. Хотя он очень хорошо понимал, что ему самому хочется закончить с этим романом, признаваться в этом Авроре он не хотел. Наоборот, ему нужно было отрицать это, даже превратить все в шутку. Он знал, что Аврора в этой ситуации была гораздо честней. В этом не было ничего нового, женщины всегда были честнее, если речь шла о предстоящем прощании, чем это удавалось ему. У него в душе всегда оставалось ощущение, что это были ссоры, и именно это он ощущал теперь, глядя на Аврору. Она сидела рядом и гладила ему тыльную сторону ладони.

— У нас еще не все кончено, — сказал он.

— Наверное, нет, — призналась Аврора. — Но ты не должен отвлекать меня от рассуждений в этом направлении.

— Мне кажется, я забыл, о чем это ты, — сказал Джерри.

— О твоих пациентах, — сказала Аврора. — Сложней всего с ними. Быть врачом — это вам не стоять швейцаром.

— Ну, вообще-то сходство есть, — сказал Джерри.

Аврора отпустила его руку и встала.

— Тебе просто хочется препираться, — сказала она. — Мне и самой частенько нравится препираться, но сейчас, кажется, не совсем тот момент — сейчас мне это не нравится. Поеду-ка я домой.

Она взяла свою сумочку и вышла. Джерри выпрыгнул из кровати и натянул на себя трусы. Он догнал Аврору, когда та уже садилась в машину.

— Я не хотел рассердить тебя, — сказал он.

— Ты и не рассердил, — успокоила его Аврора. — Я совсем не сержусь. Наверное, я просто разочарована — ты настолько боишься серьезных разговоров и вообще всего серьезного. Возможно, со своими пациентами ты ведешь себя серьезно. Если у меня хватит здравого смысла оставаться пациенткой, я смогу выбить из тебя эту серьезность. Я совершенно точно не вижу в тебе той серьезности, которую ты сам в себе видишь.