Ларри Макмертри - Вечерняя звезда

Аврора давала Генри ложку поиграть, и он дубасил ею о поднос, но эти звуки интереса у него не вызывали. Когда же ему довелось случайно попасть ложкой по металлическим частям кровати, он сразу заинтересовывался. Потом Генри уже часто дубасил ложкой именно по этим местам. Еще он шлепал ладошкой по кастрюлям, и звук был другого рода. Когда звук был особенно громким, он вопросительно смотрел на Аврору, желая знать, нравится ли ей это.

Иногда Аврора слегка толкала Генри в спину своей здоровой рукой или щекотала его, Генри смеялся и повизгивал. Иногда он пытался стащить с ее пальцев перстни или заползал ей на грудь и старался снять с нее серьги. В общем-то свои исследования он проводил весьма деликатно. Он не пытался сорвать с нее серьги — она не изменяла своей привычке носить серьги со сложными застежками. Генри просто пробовал снять их.

Прошло совсем немного времени, и Аврора полюбила малыша. Теперь она дожидалась каждого его приезда. Ей казалось, что для своего возраста у Генри была необычайная способность сосредоточиваться. Довольно часто Генри просиживал возле нее на кровати минут по десять, а то и больше, играя обрывком оберточной бумаги или ленточкой от какого-нибудь присланного ей пакета. Иногда он начинал перелистывать страницы книги, которую она читала. Нередко Генри даже пробовал заговорить с ней, совершенно явственно делая какие-то замечания на ему одному понятном языке. Часто он сидел задумавшись, а поняв, что ему пора ползти куда-нибудь, решительно устремлялся к цели. Он полз и терпеть не мог, когда мама или Мария подхватывали его на полдороге. Если же они все-таки делали это, он издавал воинственный клич. Когда они, смилостивившись, сажали его обратно на пол, он столь же решительно продолжал двигаться к цели.

Эллен нравилось привозить ребенка к Авроре. Сюда его стоило привозить. Еще ей было приятно, что Аврора интересуется именно ее ребенком. Джейн постоянно жаловалась, что бабушка не обращает ни малейшего внимания на Мидж, совершенно очаровательную малютку, которая — если говорить о том, могла ли она вызвать к себе интерес, — и в подметки Генри не годилась.

Хотя говорить Аврора уже не могла, она все еще бормотала что-то, отдаленно напоминающее пение. Как только они с Генри подружились, она стала мурлыкать для него. Генри это мурлыканье заинтересовало меньше, чем колотеж ложкой по железной кровати, но Аврора все мурлыкала и мурлыкала свои песни без слов. Мало-помалу Генри заинтересовался. Он забирался ей на грудь, пытаясь разобраться, как это ей удавалось издавать такие звуки. Он и сам умел клокотать, и когда Аврора начинала мурлыкать, он клокотал, считая, что делает именно то, что было нужно от него этой старой женщине.

Авроре нравилось, что Генри приятно быть с ней. Ей нравилось, что он сам без принуждения садился к ней на кровать поиграть обрывками бумаги. Еще ей нравилась его манера соскальзывать с края кровати, когда ему казалось, что пришло время покинуть это место. Генри был уверен, что кто-нибудь из взрослых всегда будет рядом и успеет подхватить его. До сих пор он в этой своей уверенности не обманывался. Правда, однажды этим пришлось заняться и самой Авроре — она едва-едва успела схватить его за пятку своей здоровой рукой.

Ей забавно было наблюдать, как Генри, устав от взрослых, которые всегда были рядом, уползал от нее, когда ему просто хотелось посмотреть, нет ли чего-нибудь занятного на веранде. Ей пришла в голову мысль, что, в конце концов, судьба послала ей мужчину, который знает, чего он хочет. Просто на тот момент случилось так, что ему не было еще и десяти месяцев от роду.

Без сомнения, Генри был доволен жизнью, у него был мужской характер, и он знал, чего хочет.

Он любил дубасить по мусорной корзине, по крышке унитаза или же по шляпной коробке, которую обнаружил в шкафу у Авроры. Непривычные звуки восхищали его. Однажды он случайно уронил свою ложку на бронзовую полоску, прижимавшую половик у двери в спальню. Ложка ударилась о бронзу, и Генри услышал какой-то новый звук. Он собирался было выползти из спальни и обследовать веранду, но при этом звуке остановился и начал снова и снова бросать ложку на бронзовую полоску. Ему удалось произвести этот новый звук еще раз пятнадцать-двадцать, пока он не наслушался. Потом он взял свою ложку и пополз дальше.

Прошло еще немного времени, и Аврора совершенно влюбилась в Генри. Теперь он был единственным из людей, встреч с которым она ждала, единственным существом, кому она могла отдать свое внимание и посвятить оставшиеся силы.

Но пока что Генри появлялся только в обществе своей матери. Аврора ничего не имела против Эллен, она даже немного жалела ее, хотя и не знала, что за сложности могли быть в жизни Эллен. По слухам, у них с Джейн произошла размолвка, а Джейн была ей не только невесткой, но и лучшей подругой в Хьюстоне. Аврора не считала, что семейная жизнь приносит Эллен слишком много радости. Томми, бывший убийца и заключенный, настолько пристрастился к работе, что стал кем-то вроде цыгана-компьютерщика, кочующего с места на место, — на его услуги всегда был спрос. Дома ему доводилось бывать нечасто.

Несмотря на то что она произвела на свет замечательно смышленого мальчишку, который очаровал даже Томми, что было хорошим признаком, уделом Эллен было одиночество. В ее глазах замерло выражение нерешительности одинокой женщины, которой не помешало бы немного внимания. Может быть, для того чтобы как-то перебороть в себе чувство неопределенности, она вечно заваливала себя работой, и это немного успокаивало Аврору. Эллен была крайне осторожна и никогда не позволяла себе жаловаться, что само по себе было качеством, которое Аврора, не будь она так больна, могла бы расценить как что-то такое, что само по себе было не чем иным, как жалобой.

Однако Авроре больше всего хотелось оставаться вдвоем с Генри каждый день хоть на четверть часа. Она не хотела, чтобы Мария мешала ей — та закатывалась смехом после каждой шалости Генри. Она не хотела, чтобы даже Эллен была с ними, ей еще и еще нужно было побыть со своим маленьким мужчиной с глазу на глаз.

Однажды Аврора нацарапала в своем блокноте: «Пожалуйста, оставьте нас с Генри вдвоем хоть на четверть часа. Я хочу поучить его музыке».

Она сумела объяснить Марии, что нужно поставить на пол в теплом солнечном углу веранды что-то вроде мольберта. Это было то самое место, куда когда-то любил ставить свой шезлонг Гектор Скотт. Мария теперь могла поднимать Аврору на руки — та была не тяжелее пуховой подушки. Она переносила ее к мольберту и подпирала взбитыми подушками. Когда они с Генри сидели на полу, не было опасности, что тот ушибется, упав с кровати.

Эллен считала, что это прекрасно — пусть Аврора учит Генри. Она ведь не предлагала заняться этим с Мидж?

Она относила Генри наверх, сажала его перед мольбертом и спускалась вниз посмотреть с Марией какой-нибудь латиноамериканский сериал по телевизору.

Для первого занятия Аврора выбрала «Петрушку». Генри вытянулся, когда раздались первые звуки, послушал несколько секунд, но потом решил, что больше самих звуков его интересует проигрыватель компакт-дисков, который стоял на полу возле Авроры. Он хотел схватить его, но Аврора прикрыла его своей здоровой рукой.

Генри прополз по всей комнате и потянулся к большому цветку в большом горшке. Он оторвал от него лист и засунул в рот. Посмотрел на старуху, не собирается ли она помешать ему есть зеленый лист, но та, вместо того чтобы остановить его, сделала что-то такое, отчего музыка стала еще громче.

Лист оказался горьким и совершенно невкусным. Генри выплюнул его и пополз обратно к мольберту. Он сумел перевернуть одну из маленьких черных коробочек, из которых летели звуки. Тогда старуха перевернула его на спину и приложила черную коробку прямо к его уху. Генри с минуту лежал неподвижно, вслушиваясь. Это была какая-то игра, связанная со звуком. Он ухмыльнулся — играть ему нравилось, даже если его при этом щекотали, что происходило довольно часто, когда кто-нибудь из Больших переворачивал его на спину.

Полчаса музыки стали для Авроры с Генри ежедневным ритуалом, и это всегда происходило как раз в то время, когда по телевизору шел любимый сериал Марии. Одна из женщин приносила малыша наверх, плюхала его на пол, плотно прикрывала створки двери, что не давало ему возможности свалиться вниз со ступенек, и уходила.

Аврора включала музыку — каждый день новую. Это мог быть Моцарт или блюзы, джаз или Дебюсси — а Генри ползал по веранде и чего-нибудь искал. Аврора всегда проверяла, есть ли у него бутылочка с его питьем, и всякий раз, как Генри подползал настолько близко, что она могла дотянуться до него, она переворачивала его на спину, вставляла ему в рот бутылочку и прикладывала один из громкоговорителей к его уху.

Генри жадно сосал и слушал. А порой старуха прикладывала руку к его животу. Когда она так делала, он бесцельно крутил большой перстень с зеленым камнем у нее на пальце. Но и звуки тоже были интересны. Они были новые каждый день, и их было интересно слушать, посасывая из бутылочки. Порой старуха не могла удержаться, чтобы не пощекотать его. Когда она такое проделывала, он переворачивался и полз прямо на нее. Ему нравилось трогать большие желтые штучки, которые висели у нее в ушах.

Иногда, когда Генри забирался на старуху, чтобы поиграть со штучками, которые висели у нее в ушах, он приближал свое лицо к ней. Он знал, что почти всем Большим нравится, когда он так делает. Им нравилось, когда он прижимал нос к их лицам, расплющивая его. Это всегда заставляло их улыбаться. Несколько раз он проделал это и со старухой, у которой еще и в волосах было понатыкано много интересных вещей. Иногда ему удавалось подползти настолько близко, чтобы вытащить какую-нибудь игрушку и рассмотреть ее.