Впрочем, Эллен считала, что не так уж и важно, что Тедди старался держать язык за зубами. Она чувствовала, что если хоть кто-то из этой семьи, не считая ее саму, и понимал Томми, то только Аврора. Она ведь его воспитывала. Эллен достаточно было посмотреть в глаза Авроре, чтобы почувствовать, что разум ее пока не покинул. Особенно Эллен хотелось бы знать, не думает ли Аврора, что Томми убил свою предыдущую любовницу умышленно. Но все в их семье предпочитали не касаться этого вопроса, но Эллен чувствовала, что Аврора все же могла бы рассказать ей об этом, если бы только могла говорить.

6

Разумеется, Аврора могла писать, хотя это были едва разборчивые каракули. Каждый день этими каракулями в больших блокнотах она просила их о чем-нибудь, и просьбы эти были адресованы каждому, кто приходил ее проведать. Обычно это были просьбы достать какую-нибудь музыкальную запись или привезти что-нибудь необычное из еды, когда ей этого хотелось. И обычно все такие просьбы были адресованы Тео, который смотрел на нее своими печальными греческими глазами. Он же их и выполнял.

Эллен ужасно хотелось узнать, мнение Авроры о том, почему Томми убил свою подругу. Ей хотелось бы прямо в лоб спросить Аврору о том, не думает ли она, что когда-нибудь Томми сделает это еще раз, — ведь в таком случае наиболее вероятной жертвой будет именно она, если, конечно, они все еще будут мужем и женой. Но нельзя же ожидать, что старуха, которой было почти девяносто, нацарапает ответ на такой вопрос на странице своего огромного блокнота!

Но как бы ни хотелось Эллен задать этот вопрос, она знала, что лучше подождать, не произойдет ли чудо и Аврора снова заговорит.

7

Когда-то Эллен думала, что всю свою жизнь она проведет в Миннеаполисе, где она работала в отделе художественной критики в одной из городских газет. Но как-то она решила слетать на уик-энд в Хьюстон проведать Джейн, с которой они когда-то были соседками по общежитию в колледже, и познакомилась с Томми. У него как раз заканчивался срок заключения, и он был условно освобожден. Томми и Тедди уже начали свое дело — в ту пору еще микроскопическое. Джейн преподавала на кафедре греческого и латинского языка в Хьюстонском университете. У Эллен никогда прежде не было головокружительного романа, а тут вдруг, не успев прийти в себя, она летела на новое место, пересекая страну с севера на юг. С работой трудностей не было: Эллен знала свое дело и скоро уже работала внештатным критиком-искусствоведом в нескольких техасских журналах. Вместе с тем то обстоятельство, что Томми убил свою прежнюю любовницу, немало озадачило Эллен и ее родителей, которые были воспитаны в традициях Среднего Запада.

Но познакомившись с Томми, Эллен, как выразилась Джейн, попала под колесо. Как бы то ни было, она взяла и вышла за него.

8

Аврора пришла к выводу, что удача в конце концов изменила ей. Казалось, что в будущем, сколь бы мало времени ей ни осталось, ее ждут лишь огорчения и разочарования. Но хотя она уже не могла говорить и почти не могла двигаться, она все же находилась у себя дома, могла смотреть в спальне телевизор и любоваться роскошным небом из окна.

Ей повезло с Марией, которая прекрасно заботилась о ней. Надеясь вызвать в ней хоть какой-то интерес к жизни, Мария нет-нет да приносила ей из маленькой комнатки в гараже ее старые книги записей и дневники. В скучные дни, когда Тео слишком уставал и не мог дотащиться к ней через весь город, Аврора понемногу занималась своей работой. Она могла пролистать несколько блокнотов или дневников и составить что-то, что можно было условно назвать воспоминаниями о каком-нибудь пикнике на берегу моря лет семьдесят пять — восемьдесят тому назад, в котором участвовала ее мать, Амелия Старретт, и несколько никому не известных усачей в белых брюках.

9

Как бы то ни было, Аврора не была уж очень увлечена своими экскурсиями в историю. Она понимала, что просто блуждает в пустых пространствах памяти, которая к тому же никогда не была особенно крепкой. Несмотря на концертные программки и театральные билеты, дневники и блокноты, ей пришлось признаться самой себе, что ничего из своей долгой жизни она толком припомнить не может. В анализе ярчайших воспоминаний, вызывавших как восторг, так и ужас, мсье Пруст был на голову выше ее. Она не могла серьезно погрузиться в свое прошлое, вновь оживить свои переживания или же вспомнить, чем жили тогда окружающие ее люди. Она совершенно ничего не знала о своей матери, кроме того, что та любила своего садовника. Она никогда не понимала свою дочь, так до конца и продолжая недоумевать, зачем Эмма вышла за такое ничтожество.

10

Но она помнила, превозмогая боль этого воспоминания, холодное и бесцветное небо Небраски в день, когда умерла Эмма. Казалось, в тот день все цвета безвозвратно ушли из ее жизни и надежда навсегда покинула ее.

11

О своих мужчинах Аврора помнила очень немногое, хотя она и не забыла, какие смешанные чувства охватывали ее всегда перед тем, как она соблазняла кого-нибудь из них. Ей всегда хотелось, чтобы любовь была одновременно и стремительной, и неторопливой, вот только мужчины никак не могли понять этого. Они вызывали у нее тревогу, когда слишком торопились, и вселяли в нее беспокойство, когда были чересчур медлительны.

Однажды Тео вывалился из своего пикапа и сильно ушиб спину. Теперь он и сам был наполовину инвалидом, если даже не больше, но, приезжая к Авроре, по-прежнему допекал ее полными печали глазами. Ей хотелось дать ему хорошую оплеуху. Она не хотела считать себя больной, но если бы до этого дошло, она не позволила бы себе забыть о том, что значило быть здоровой.

Здесь мог бы помочь какой-нибудь прямолинейный и откровенный мужчина, но Тео Петракис забыл о том, что значит быть откровенным. «Если ты так будешь смотреть на меня, можешь убираться!» — написала она ему однажды в своем блокноте.

— Что значит «так смотреть»? — удивился Тео.

12

За несколько лет до этого умер Василий. Тео продал бар, и делать ему было нечего. Он по-прежнему любил Аврору и ездил к ней. Ей стало немного лучше. Возможно, она стала бы поправляться. Возможно, они смогли бы даже пожениться когда-нибудь. Когда она смотрела на него сердито и в своих записках нещадно ругала его, Тео утешал себя тем, что, по крайней мере, теперь у него не было соперников.

Последний из соперников, Паскаль, познакомился с богатой вдовой, последовательницей учения Юнга. Они поженились и переехали жить в Швейцарию. Но вскоре после переезда, плавая на лодке, перевернулись и утонули.

13

Хотя Аврора привыкла к Тео и была признательна ему за верность, она часто сердилась на него. Она состарилась и была больна, и все равно ей казалось, что, когда требовалась ее инициатива, она по-прежнему была самой энергичной. Если требовалось что-нибудь необычное из еды, ее заказывала она. Если необходимо было что-то изменить в распорядке дня, например поиграть в карты на веранде, решение принимала она и не успокаивалась, пока ее не перенесут туда. Если всем хотелось послушать какую-нибудь оперу, выбор был за ней.

Тео был всегда со всем согласен. Сам он никогда ничего не предпринимал первым, но, в сущности, именно всегда так и строились ее отношения с мужчинами.

14

Однажды она написала ему в своем блокноте: «Ты никогда не сделаешь первого шага, и я не хочу тебя больше видеть!» Но Тео в тот день приехал позже обычного, и пока его еще не было, она вырвала эту страницу из блокнота и выбросила.

15

Аврора решила, что будет разумно больше не ждать от жизни ничего, кроме самых простых радостей — солнечного дня или необыкновенно вкусного помидора. Как ни всматривалась она в окружающую ее жизнь, ожидать большего не приходилось.

16

Как раз в ту пору, когда она не находила себе места и едва выносила Тео, почти не обращая никакого внимания на тех, кто приезжал ее проведать, жизнь сделала ей подарок. Это был Генри.

Она думала, что дети ее больше не интересуют. И в самом деле, ее никак не заинтересовала малышка Мидж, второй ребенок Тедди и Джейн, которая родилась задолго до того, как с ней случился удар. Мидж была очаровательной девчушкой, но ее очарование вызывало тревогу, контрастируя с тем, что вытворял ее братец Шишарик. Однажды, когда Мидж не было еще и трех месяцев, Шишарик, уже почти подросток, которому пора было хоть что-то понимать в жизни, затолкал ее в унитаз и дважды спустил воду. Джейн и Тедди пришлось срочно покупать одноэтажный домик — он был похож на ранчо — на тот случай, если бы Шишарику пришло в голову выкинуть Мидж из окна.

Аврора беспокоилась, как бы Мидж не погибла, а Шишарик не пошел бы по стопам своего дяди Томми и не убил бы кого-нибудь, но интереса ни к одному из них она не испытывала.

Когда Эллен, навещая Аврору, стала брать с собой Генри, та сначала даже не обратила на него внимания. Генри заинтересовал ее, когда ему пошел седьмой месяц. Она вдруг ощутила, что сама тянется к нему.

Конечно, этот младенец был готов пялить глаза на кого угодно. Он мог играть в гляделки хоть с пантерой. Но пялился Генри не просто так. Он был необычайно любознателен для своего возраста. Авроре пришлось купить себе больничную кровать, у которой можно было регулировать наклон. Генри от этой кровати был в восторге, но не потому, что она опускалась или поднималась, когда Аврора нажимала разные кнопки, а потому, что при этом она издавала звуки. Генри очень скоро сообразил, что звуки возникают, когда она нажимает кнопки. Он мог их пощупать, но нажать не мог — слишком уж маленькие у него были пальчики. Он выжидательно косился на Аврору своими серыми глазами, в которых светилась надежда. Они напоминали ей глаза Эммы. И когда она нажимала кнопки, заставляя кровать издавать свои звуки, Генри радостно улыбался.