Однажды после сольника, ему было тогда девятнадцать лет, он весь потный и мечтающий скорее о прохладном душе и тишине, принимал цветы и поздравления от слушателей. Подошла седая старушка, божий одуванчик и наивно поинтересовалась:

— Боже, Павел, я так рыдала… Вы так играли… Позвольте узнать, о чем вы думали, когда исполняли сонату Франка?

Усталый Павел чуть было не ответил честно, о чем думал. В последний момент поймал готовый сорваться с языка ответ. А именно, он думал о том, как можно было бы вкуснее приготовить омлет. Павел тогда впервые стал жить один, и вопрос нормального питания встал ребром.

Вместо этого он, на мгновение задумавшись, словно взвешивая, открывать ли этот великий секрет или нет, ответил:

— Вы знаете, это слишком личное. Извините.

Первая вещь, которую он сделал, как только стал нормально зарабатывать, переехал от родителей. Требовалось пространство, место, где он не слышал бы ни одного звука, где в соседней комнате не звучала бы скрипка или рояль. Или оба вместе. Место, где мог побыть в одиночестве. Павел вырос резко, очень неожиданно для родителей стал полностью самостоятельным, самодостаточным и от них независящим. Они-то воспитывали, наседали на него с занятиями, вкладывали все силы и ресурсы, думая, что их ребенок всегда будет с ними. Даже не предполагали, другого варианта не могло и быть! А сын ограничил общение до звонков один, два раза в неделю и еще более редких визитов.

— Что выросло, то выросло, — пожимали они плечами и вздыхали. — Разве Паша раньше был таким толстокожим? Ведь рос окруженный всем самым лучшим…

Возможно, такое поведение было в какой-то мере наказанием родителям. За все «самое лучшее». Такое… слишком жестокое наказание.

Сейчас же Павлу ничего не было нужно. Ни музыка, ни карьера. Ни он сам, ни собственная жизнь. Когда великая стена рухнула, оказалось что он совсем один.


Павел приехал к Наталии и, не разуваясь по мягкому темно-зеленому ковру, прошел в комнату. Плюхнулся на удобный большой диван, откинул голову на спинку и застыл так, с закрытыми глазами. Приперся без приглашения, не предупредив, намусорить уже успел. А если бы она была не одна? Наталья хмыкнула и села в кресло напротив. Ей не надо было спрашивать, что случилось. И так поняла. Еще тогда, после своего концерта, после одного взгляда на Павла с Машей, поняла.

Только мило улыбалась, представляя, как сейчас мучается Павел. Какой же он все-таки дурак и как хорошо, что наконец-то нашлась та, которая заставит его в этом признаться. В том, что он трус и дурак. И эгоист, каких поискать.

— Что-то ты какой-то бледный, друг мой. Заболел?

Павел только головой покачал.

— Уверен? А то выглядишь, как гастарбайтер после двойной смены разгрузки вагонов.

Она не упустит этой возможности поиздеваться над ним. Заслужил. И не только это.

— Или не хватает ласки? Прикосновения нежных женских ручек? — Наталья соблазнительно выгнулась чуть вперед, в сторону друга.

— Ага… — нашел в себе силы ответить Павел. — Твоими «нежными» руками только Прокофьева и бацать. И то не всего, не всякий рояль выдержит.

— Ну, однако, не я своими НЕ нежными руками угробила твою «любофф», - ехидством на колкость, больным ударом в ответ на насмешку. Наталья не мелочилась ни в чем. — Ты сам своими собственными руками сделал это. Хм… Интересно, как точно я спрогнозировала? Ты бросил ее в четверг? Или раньше?

Павел открыл глаза и уставился, не мигая собеседнице в лицо.

— Что, неужели позже? Ты протянул на целый день дольше!? Ну, тогда это действительно большая и чистая лю…

— Хватит, — тихий, какой-то надломленный голос прервал ее на полуслове.

Наталья откинулась обратно в глубокое кресло и тоже уставилась на Павла. Прошло еще какое-то время в молчании, прежде чем она, теперь уже серьезно, спросила:

— Ты на самом деле что-то чувствуешь к ней?

— Я ее люблю. Понимаешь? Я вообще впервые в жизни, почти в тридцатник, полюбил! Ты знаешь, что это такое?! — теперь он кричал, не сдерживаясь, но быстро осекся под холодным и острым взглядом.

Снова замолчали. Такие похожие и несчастные. Упрямые, эгоистичные, талантливые, жестокие, слепые и глухие к людям. С абсолютным слухом оба.

— Что мне делать Натал? Я не знаю.

— Просить прощения, болван. Молить о нем. Добиваться всеми возможными и невозможными способами.

Для начала надо было хотя бы ее найти. В той гостинице, куда Павел весь предыдущий месяц ее отвозил, она больше не жила. В вестибюле, у стойки с ключами от номеров, под равнодушным взглядом портье, он вдруг понял, что не знает ни где на самом деле Маша живет, ни местная ли она вообще. Павел осознал себя еще тупее, чем до этого. Кто так гордился всегда своей предусмотрительностью и умением просчитывать ситуацию?

Обзвонил все гостиницы в городе на предмет проживания в них Марии Тихоновой. Связался с этим ее редактором, Вениямином Васильевичем. Он понятия не имел, где именно проживает на данный момент его переводчица. На очереди были общежития. Павел не хотел думать, что будет делать, если и там Маши не окажется.

Но в одном из них, находящемся на окраине города, спустя неделю он ее нашел. Он сначала не поверил женскому голосу в телефонной трубке, который спокойно сообщил, что да, есть такая Маша, недавно заселилась. Павел вдохнул глубоко и выдохнул, с громким свистом, так что женщина на том конце провода отстранила трубку от уха.

Он испытывал невероятное облегчение от того, что теперь знал, где она. Нашел. На это ушла неделя. А неделя это очень много времени. На самом деле много, все что угодно могло произойти за неделю. Пока искал как одержимый, ни на минуту не переставая думать о своей Маше, испытывал в дополнение ко всем остальным не очень приятным чувствам, еще и страх. Боялся, что не найдет ее, или что будет поздно.

Еще отменил концерты в Японии, что в случае с Павлом равнозначно землетрясению, урагану или обнаружению рака в последней стадии. Упаси Боже, конечно. И то, не гарантия, что он не поехал бы играть. Никогда не отменял концертов, тем более таких перспективных. Никогда прежде. А сейчас отменил все из-за Маши. Вернее, ради нее. Просто не мог уехать, не мог заниматься, играть, ничего не мог, пока не найдет и не вернет ее.


Маша проснулась и не смогла пошевелиться. Раскинуть руки и потянуться мешал непонятный предмет за спиной. Замерла и прислушалась к своему телу.

Тепло. На талии что-то тяжелое, ноги придавлены к постели. Со сна Маша совсем не соображала, плюс нос заложен, и глаза не желали разлипаться. Но это-то как раз и не удивляло, за неделю рыданий на ночь, просыпаться в не наилучшей форме она уже привыкла.

Тут почувствовала мягкие касания к животу. Это что, кто-то ее гладит? Уверенные прикосновения широкой ладонью. Она узнала бы эти руки и находясь в коме.

Павел. Видимо, он счел возможным остаться на ночь. И не спрашивая ее мнения, остался. И сейчас прижимал Машу своим не маленьким телом к кровати и гладил ее живот под майкой.

Она лежала, боясь шелохнуться. Все ощущения и волнения вновь накатили, накрыли с головой, паника пробиралась в сонный мозг. Бедное измученное слабое тело грелось о Павла, и было счастливо от этого. Нирвана. Сознание же переполняла горечь и возмущение.

Маша не хотела спать при нем! С ним! Когда человек спит, он полностью беззащитен. А тот, кто бодрствует рядом со спящим, имеет над ним ничем не ограниченную власть. Маша не боялась за свое тело, но то, что провалилась в сон рядом с ним, хотя до этого неделю не могла нормально спать… Это говорит о многом. О его власти над ее душой, которую он уже поранил, и очень сильно.

Рука перестала гладить и замерла, прижавшись всей поверхностью к чувствительной коже живота.

— Проснулась? — Услышала и почувствовала у уха тихий низкий голос, снова вызвавший дрожь по всему телу. Сколько можно дрожать уже!? Его интонации были скорее утвердительными, чем вопросительными.

Сильные руки повернули девушку на спину, и теплое дыхание коснулось ее лица. Глаза она так и не открыла. Не только потому, что хотела оттянуть наступление реальности. Не только из-за боязни и трусости. В основном, как глупо это ни звучит, потому, что прекрасно осознавала, как выглядит на утро после плача. Было страшно, неловко, воспоминания о его вчерашнем признании, пережитой боли… Все смешалось и казалось, что не соображающая голова вот-вот взорвется от всех этих мыслей и чувств. Вдобавок еще и конфликт тела с разумом.

Мягкие губы коснулись век и ресниц, еле ощутимо прошлись по щеке и замерли на уголке губ. Маша все так же не могла заставить себя пошевелиться.

— Я знаю, ты проснулась, не притворяйся, маленькая.

Хочет общения с ней такой? Ладно, видно, раньше Маша слишком боялась разочаровать Пашу, не соответствовать. Старалась выглядеть самой красивой. Наверно, пора менять себя и свое отношение. Менять правила.

Девушка решительно открыла глаза и угрюмо посмотрела в лицо мужчине, застывшему в нескольких сантиметрах от нее.

Маша действительно не рада видеть его рядом, проснувшись. Это Павел понял сразу. Стало больно, но он не позволил себе отступать. Он вернет ее себе, добьется того, что имел раньше. Доверия и счастья, просто от возможности быть рядом друг с другом.

Не хотелось убирать руки с ее нежной кожи. Ноги тоже. И лицо отодвигать от теплой шеи не хотелось также сильно. Однако это важно сделать именно сейчас. Этого требовала новая стратегия. Просчитанные действия Павел всегда считал предпочтительнее импульсивных.

Позволив себе еще лишь пару мгновений полежать с Машей, он медленно отстранился и встал. Эта ночь, проведенная вместе, уже большое продвижение в сторону желаемого результата. Павел собирался теперь только укреплять его и не допускать каких-либо ошибок.