— Ну, что застыла? Не съем я тебя. Иди, помоги мне, пожалуйста, молнию расстегнуть.

Маша подошла, лихорадочно ища тему для разговора, и стала расстегивать длинную скрытую молнию на спине. Платье из тяжелого шелка. Такое гладкое, струящееся, алое. Не платье, а мечта. Сделать ей еще один комплимент? Музыканты вроде их лю…

— В его жизни была и будет всегда только одна женщина. Музыка. А самый главный человек в его жизни, он сам, — не поворачиваясь лицом к собеседнице, произнесла Наталья.

Пальцы Маши замерли на молнии, а по позвоночнику прошел холодок.

— То, что ты с ним спишь, ничего для него не значит. Будь готова, что через неделю вы расстанетесь.

Возмущение и боль от ее слов росли с каждой секундой. Зачем она это говорит, любит Павла? Ревнует? Маша резко дернула молнию вниз. Пальцы плохо слушались, а руки ледяные. Жалко платье, так бы, наверное, не выдержала и порвала его специально. До сих пор колеблющееся между счастьем и хандрой настроение определилось. Маша была зла. Чертовски зла и на Павла, за то, что привел к своей любовнице и оставил, и на эту… пианистку. Пояснять почему, думаю, не требуется.

— Я с ним не сплю, — резко и зло бросила в ответ.

— Ну, — в голосе Натальи вместе с удивлением послышалась насмешка, — с Павлом это вопрос пары дней, не больше.

Она развернулась и серьезно взглянула в глаза Маше. Черные омуты, на удивление, не выражали злорадства или неприязни, Наталья смотрела с участием.

— Девочка, я говорю тебе это только потому, что ты другая. Какая-то юная, наивный цыпленок.

Да, правильно. Не курица, а цыпленок. Желтоклювый… Маша скептично усмехнулась. Наталья же в ответ широко улыбнулась и стала вынимать шпильки из прически. Идеально гладкие волнистые локоны падали на белые плечи.

— Он эгоист до кончиков ногтей. Воспитание и жизнь сделали нас такими. Поверь, я знаю Пашу уже уйму лет, он такой же, как я сама. Так что не строй иллюзий и наслаждайся по полной, пока можешь.

— Вы были любовниками? — Вопрос вырвался сам собой, не успела поймать.

Наталья снова рассмеялась. Ее все это забавляет?

— Ну, ты и цыпленок. Да, когда-то пару раз… За меня не волнуйся, лучше обеспечь себе надежный тыл, девочка Маша.

Маша молча вышла из гримерки.

Она не поверила ни слову этой женщины. Павел не такой, он настоящий мужчина. Тот, кого Маша ждала всю жизнь. Сильный, уверенный, благородный защитник. Такой не предаст. А его поведение, то, как он касается и смотрит, говорит, что и Маша ему не безразлична. Он сам выбрал ее и ему нравится проводить с ней время, гулять, говорить, пить чай, просто быть вместе. Она так чувствует. Не может же все это быть лишь игрой… Зачем? К сексу он не подталкивает, наоборот, всегда первый берет себя в руки и останавливается сам и останавливает девушку. Маша же не против зайти дальше. Потому, что полюбила.

Но Наталья… Она не походила на злобную завистливую лгунью, а слова на шипение уязвленной бывшей. Скорее напоминала опытную, очень опытную и много пережившую Фем Фаталь, у ног которой валяются и молят о капле внимания сотни поклонников. А она, высоко держа голову и не опуская взгляда на тех, кто у ее ног, играет.

Какие у нее мотивы? Кому верить, себе или…бывшей любовнице своего парня?

Медленно шла по пустому коридору, уставившись в пол. В голове сумбур и отрывки концерта Моцарта. В тот момент, когда Маша увидела стоящего и ждущего ее на улице хмурого Павла, она решила верить себе.

Концерт был за неделю до того, как Павел ее бросил.


Павел вышел на широкое крыльцо концертного зала, снаружи было ветрено и сыро. Он ждал Машу и нервничал. Наталья, конечно, одна из немногих его настоящих и проверенных друзей, но он не хотел, чтобы она как-то задела или обидела ангела. А Ната могла, вполне. С ее то прямолинейностью.

Сам виноват. Не надо было тащить с собой Машу. Но так не хотелось с ней расставаться! Время уходит, он считает каждое мгновение проведенное вместе с девушкой.

В перспективе было бы даже лучше, скажи Ната что-то нелицеприятное о нем Маше. Так сказать, первый кирпич в кладку, которую Павел все оттягивал начинать. А это необходимо. Так же как, например, менять летнюю резину у машины на шипованную. Для безопасности и спокойствия, чтобы продолжать ездить, как ездил.

Жуткий прагматик и реалист, Паша не собирался сам от кого бы то ни было зависеть. Тем более так серьезно зависеть, всем существом, целиком, без оговорок и условий.

Во время этих двух недель общения, Павел был крайне насторожен. Не в силах отказаться от Маши, но и не способен позволить себе по настоящему привязаться к ней. Как охотник, вдруг нежданно ощутивший на себе прицел чужого ружья.

Да, это было особенное время и особенная девушка, которую он не сделает своей. Иначе пропадет совсем, иначе ждет неизвестность и отношения, которые, он уверен, втянут его всего как трясина. Всю его жизнь, душу, которую так берег.

И Павел прервал все.

Когда Маша, наконец, вышла к нему, улыбающаяся и принявшая решение верить ему и своим чувствам, он стоял и ждал с четким решением прервать их отношения. Павел даст себе еще неделю. А через семь дней, сделает это. Постепенно, спланирует и отдалится. Придумывать стратегии он умеет.


В ту ночь Маше приснился сон про них с Павлом. Во сне мужчина был в странном гротескном гриме, черно-белое лицо, черные, нарисованные и немного размытые слезы на побеленных щеках. Он напоминал музыканта из рок- группы. Они лежали на кровати, причем еще в Машиной самой первой детской спальне, в старой квартире родителей. Маша там уже так давно не была.

В царящей тишине она попросила снять маску, смыть грим и показать свое настоящее лицо. Он отвечал — «нет». Говорил, что не хочет, боится это сделать.

— Но ведь я сама полностью обнаженная перед тобой. Ты меня видишь, какая я есть, это не честно…

Так оно и было, не честно.


Павел упоминал, что преподает в консерватории. У него не было своего класса, и педагогика являлась скорее даже развлечением или благотворительностью. Он раз или два в неделю ходил на уроки и слушал молодых виолончелистов, струнные квартеты, квинтеты. Паша утверждал, что не имеет каких-либо академических амбиций, просто отдает долги.

Это были крохи, которые он рассказывал о своей жизни. Маша даже не знала имен его родителей, есть ли у него братья или сестры, где он в то время, когда не с ней, где встречает праздники.

В его квартире не было фотографий, каких-нибудь безделушек, сувениров, горшков с цветами. Его дом говорил, что хозяин там спит, занимается, моется, иногда готовит. Кровать, книги, ноты, хорошая звукоизоляция, удобные кресла и диван, неуютная пустая кухня. Ну и шикарная ванная комната, которая Маше, жившей в общежитии, казалась просто огромной.

И если в отсутствие Павла голову Маши переполняли вопросы, догадки, предположения, то когда он был рядом, и была теоретическая возможность все свои вопросы ему задать, она…была занята другим. А из головы выветривалось все, кроме него, его лица, улыбки, рук. В голове становилось по-летнему светло и свободно. Солнечно. Тепло.

Маша хотела его больше узнать. После того концерта, после разговора с Натальей и принятого мной решения, она решила не бояться и действовать самой тоже. Как взрослый человек проявить инициативу в их отношениях. Вряд ли Наталья предполагала такой эффект от своих слов.

Она принимала Павла таким, какой он есть, но хотела еще полнее и глубже его понять, его жизнь. Все о нем было ей интересно. Поскольку он сам в основном молчал или, если Маша все-таки вспоминала какой-нибудь мучивший ее вопрос и не сдавалась, то он применял запрещенные приемы. Прерывал вопрос поцелуем, шепча при этом ее имя, обхватывая лицо теплыми большими ладонями.

Маша решила сходить в консерваторию. Не лучшая идея, и она прекрасно это понимала. Но не могла терпеть. Хотела быть частью его мира, хотела определенности и хотела… безумно хотела услышать от него слова признания. Она и сама еще не говорила, что чувствует к нему. Но девушке это простительно, а вот Павлу..! Маша не знала, что ей делать.

Может надеть короткую юбку, прозрачную блузку и шпильки? Прикупить в магазине отпадное сексуальное белье? Так вроде поступают девушки, когда хотят чего-то добиться от парня. Прикусывание губ, демонстративное облизывание чайной ложки, долгие томные взгляды… Хм.

Попыталась перед зеркалом изобразить этот «томный взгляд из-под ресниц». Подавилась глотком чая, который был в это время во рту. Лучше смотреть на Павла как обычно, а то еще примет за отсталую в развитии с синдромом дауна.

Да, она не умела и никогда никого умышленно не соблазняла. Не кадрила, так вроде говорят. В юбке при такой погоде будет очень холодно, также как и в сапогах на шпильке. Краситься и вилять бедрами при ходьбе получается еще нелепее, чем томно смотреть. Что делать?

Большое старинное здание консерватории встретило ужасным скрипом петель входной двери. Даже не скрипом, а леденящим кровь, полным муки стоном. Потом охранник, проводивший девушку подозрительным взглядом после того, как узнал, кто она такая и к кому направляется.

Поднималась по широкой длинной лестнице. Высоченные потолки, витые перила, лепнина, тяжелые люстры. Не учебное заведение, а дворец. На некоторых стенах стенды, а на них висят афиши. А вот и Павел. Как он здесь на фотографии хорошо вышел, так смотрит пронзительно. Маша приободрилась, скоро она его увидит.

Перед дверью в аудиторию группа студентов. Обычные, типичные студенты, немногим младше нее самой. Красивые девушки, которые все вдохновенно обсуждают предстоящий открытый урок. Вероятно все они к Павлу.