— Она отпросилась у доны Анжелы. Сказала, что хочет перевезти некоторые вещи на новую квартиру.

Энрики быстро допил кофе и спустился к машине.

Он уверенно вел машину хорошо знакомой дорогой и остановился на привычном месте, нажал известный код, поднялся на этаж, остановился у знакомой двери и, надавив пальцем звонок, замер в ожидании. Дверь отворилась. Испуганная Селести сняла его палец со звонка и пропустила в дом. На Энрики обрушилась темнотища, и он, споткнувшись обо что-то, схватился за руку Селести.

Она не отдернула руку и ввела его в темную гостиную.

— Почему без света? — Энрики оглянулся по сторонам, ища взглядом выключатель.

— Как назло сразу две лампочки перегорели. Видно, что-то с напряжением происходит. — Селести отошла от Энрики подальше. — Зачем ты пришел?

— Думал, может, помощь нужна? Вещи разобрать, например. Или вот лампочку заменить. — Говоря, Энрики шаг за шагом приближался к Селести и, закончив говорить, остановился рядом с ней и попытался ее обнять.

— Не надо! Пожалуйста, прошу тебя, уйди. — Она отстранилась.

— За что ты меня наказываешь? Я всю ночь думал об этом и ничего не надумал. Может, ты мне объяснишь, что происходит? — Он с силой притянул ее к себе.

— Энрики! Пожалуйста, оставь меня в покое!

Он осторожно провел пальцем по ее щеке, подбородку, шее.

— Пожалуйста, не надо. У меня много дел.

Он расстегнул пуговицу на ее блузке.

— Нет, Энрики! Нам нельзя!

— Можно, нам все можно. — Он, задыхаясь, целовал ее лицо, шею, грудь.

— Энрики! Я прошу тебя, не надо!

— Ты сводишь меня с ум…

— Нет!

— Да! Я люблю тебя, Селести

…Они лежали рядом. Энрики ощущал ее тело рядом с собой, вдыхал запах ее волос, различал во мраке цвет ее глаз. «Господи, я словно во сне! Или это и не я вовсе?..» Зашуршали простыни, Селести встала. На фоне окна обрисовался стройный черный силуэт. Он нежно окликнул ее. Она не отозвалась, по движению он понял, что она одевается.

— Что с тобой? — встревожился Энрики.

Селести обернулась, и Энрики не увидел, почувствовал, что она плачет.

— Зачем ты пришел? Зачем? Я не должна была этого делать! Не должна!

Он попытался обнять ее, но она из страстной, нежной любовницы опять превратилась в неприступную, холодную женщину и оттолкнула его.

— Уходи! Оставь меня в покое.

— Ну, зачем ты так? — Энрики погладил ее плечо. — Я же схожу по тебе с ума. Я люблю тебя и хочу на тебе жениться. Иди ко мне!

— Нет, уходи!

— Почему? Почему?

— Это было безумием.

— Нет, его не было безумием. Это было счастьем. И ты это знаешь.

— Уходи!

— Я хочу пережить все снова…

— Уходи! — Селести дернула выключатель, от внезапного яркого света Энрики зажмурился. — Уходи! Я не люблю тебя!

Энрики резко повернул ее к себе.

— Любишь! Ты меня любишь! Я теперь это знаю! — Он притянул ее к себе. Силы, казалось, оставили ее, она не сопротивлялась и покорно отдала себя во власть его ласк. — Селести! Я хочу, чтобы ты была моей навсегда! Ты слышишь? Навсегда!

Сказка окончилась утром. Селести наотрез отказалась ехать с Энрики за Гиминьи, наотрез отказалась ехать с ним в контору. И опять она просила его уйти, оставить ее в покое. Он смеялся, не верил ей, пытался дотронуться, прикоснуться, обнять — Селести оставалась неприступной.

— Забудь обо всем. Это был просто порыв. Ты красивый мужчина, я не могла тебе отказать. Но это больше не повторится. — Селести протянула ему перегоревшую лампочку. — Ночь кончилась, Энрики.

— Как забыть? Мы только что любили друг друга. Я еще пахну тобой. И ты мне не лгала, Селести. Нет, ты любила меня и желала, чтобы я любил тебя. Ты была моей целиком! Вся без остатка! Я это знаю!

Она обернулась, и он не узнал ее. На него смотрело не лицо прекрасной девушки, на него смотрело лицо много пожившей, много испытавшей и очень уставшей женщины.

— Уходи раз и навсегда!

Она распахнула дверь и вышла из квартиры.

Энрики догнал ее, схватил за локоть и силой усадил в машину. Они ехали к дому Марты и продолжали утренний разговор. Энрики не собирался расставаться с Селести так, как настаивала она. Любовь Селести — драгоценность драгоценностей, которую он так добивался и добился, по настоянию девушки превращалась в мыльный пузырь. Все усилия, все надежды были бесполезны. Рядом с ним сидела неприступная, ожесточенная женщина, упрямо твердившая лишь одно: «Пусти, пусти, пусти меня!»

На лужайке перед домом их встретили Марта и дети.

Энрики все еще сжимал руку вырывающейся Селести. Марта испуганно посмотрела на их разгоряченные взволнованные лица, побелевшие от усилий пальцы Энрики, удерживающие Селести.

— В чем дело, сынок?

Энрики нехотя разжал пальцы и отпустил Селести. Она рванулась к сыну и взяла его на руки.

— Сынок! Поехали домой!

Жуниор подошел к ней и громко спросил:

— Вы ругались с папой? Почему?

Селести ласково улыбнулась Жуниору, спустила с рук Гиминьи, потрепав его за вихор, нежно сказала:

— Нет, дорогой, мы не ругались. Просто твой папа хочет, чтобы все жили у него дома, чтобы все были вместе. Он считает, что так будет лучше. — Селести поцеловала Жуниора и, взяв за руку Гиминью, усадила его в машину. — Поехали, Энрики, — как ни в чем не бывало, сказал она.

Марта подошла к сыну и тихо спросила:

— Энрики! Что происходит?

— Ничего, мама! Все в порядке, все в порядке.

Отвезя Селести на новую квартиру, он приехал в контору и сразу же наткнулся на Анжелу.

Она кивком указала ему на кабинет Сезара, и Энрики, не заходя к себе, вошел к отцу.

Сезар сидел, склонившись над утренней газетой. Энрики глянул ему через плечо: отец читал очередную статью о взрыве Башни. Энрики пробежал ее: обвинения в адрес их компании, нападки на Сезара, якобы уклоняющегося от помощи пострадавшим и семьям погибших.

Сезар отшвырнул газету:

— Это непростительно! Преступник разгуливает на свободе, обвинение не вынесено, а я сижу со связанными руками и читаю эти грязные домыслы.

— А чего бы ты хотел? Чтобы Клементину, которого и так без конца поливает грязью бульварная пресса, сел за решетку только потому, что тебе он кажется виновным?

— Я хочу, чтобы его, наконец, посадили. Он опасный для всех, и, прежде всего для нас, человек.

— Но против него нет улик, папа! — Все еле сдерживаемое раздражение вдруг вырвалось наружу, и слова Энрики звучали вызовом.

— Значит, их надо найти! — Сезар хлопнул кулаком по столу и грозно посмотрел на строптивого сына.

Энрики в который раз выслушал знакомые слова о личной вражде, которую Клементину испытывает к нему, Сезару Толедо, и ко всей их семье. О том, что взорвано дело всей жизни и клиенты перестали доверять им. О том, что дела идут все хуже и хуже.

В конце концов, Энрики не выдержал и перебил отца:

— Папа, сначала мы говорим то, во что верим, а потом верим в то, что говорим. Объективно против Клементину нет улик, ищи хоть днем с огнем. Ты хочешь сфабриковать их? Это другое дело. Только помни, что расправа над Клементину никоим образом наши дела не поправит. Потому что истинный преступник не этот несчастный да Силва.

— Замолчи! — закричал Сезар. — Ты, мой сын, защищаешь преступника, убийцу, вместо того чтобы быть мне опорой, поддержать меня…

Энрики повернулся на звук открываемой двери. Вошла Анжела и, оглядев их раскрасневшиеся лица, спросила:

— Ругаетесь из-за Жозе Клементину?

— Мы больше не ругаемся, — веско сказал Сезар, — я требую от Энрики в самое кратчайшее время подготовить мою пресс-конференцию. — Сезар повернулся и, хлопнув дверью, вышел из кабинета.

Энрики, чувствуя себя полностью опустошенным, рухнул в кресло и закрыл руками лицо: силы покинули его, он готов был разрыдаться.

— Не кисни! — Анжела присела на подлокотник кресла. — Давно пора…

— Пожалуйста, без советов! — оборвал ее Энрики. — У меня раскалывается голова: все ужасно. А главное, Селести уезжает на дома. — Энрики опустил голову еще ниже и не видел, как победно сверкнули глаза верной подруги. Он лишь услышал ее ободряющий голос:

— Тебе так будет гораздо лучше, поверь мне…


Глава 5

Сезар покинул кабинет в бешенстве. Только не хватало, чтобы сын вставал против него в такой напряженный, ответственный момент. Но почему все разладилось в его жизни, почему он ищет и не может найти точку опоры для своей мятущейся души? Почему всё и все только раздражают его? Все чаще и чаще Сезару казалось, что все окружающие, сговорившись, действуют против него. «Все это нервы, нервы», — успокаивал себя Сезар, садясь в машину. Хотя причины душевного разлада были ему понятны, легче от этого не становилось. Его угнетала необходимость расставлять все точки над I в отношениях с Лусией, но оставаться в подвешенном состоянии он дальше не мог, да и не хотел мучить Лусию, которая, он это видел, страдала не меньше.

Все, что они умалчивали, обходили стороной в своем общении, после ночи, проведенной им с Мартой, со всей очевидной неотвратимостью встало перед ними и требовало разрешения. Решение пришло само, единственно верное, а потому неизбежное. Каждый из них пришел к мысли, что расставание неизбежно, но ни он, ни Лусия не могли смириться и до конца понять, как их чувство, выдержавшее испытание временем, вдруг обесценилось, перестало быть главным, ради чего они круто повернули свои судьбы навстречу друг другу.

Они были вместе, рядом изо дня в день, делили одну постель, ели за одним столом. То, к чему они так стремились, свершилось. Но чувство притупилось, а близость, душевная близость, которая сменяет пылкую страсть, где-то потерялась, до них не дошла.