— Все понятно, Александр. Я не хочу докучать вашей матери. — Он взял растерявшегося Александра под локоть. — Прощу вас, уйдем отсюда. Пожалуйста, пойдем, я не хочу оставаться здесь.

Александр сделал с ним несколько шагов к двери, потом резко повернулся и подошел к матери:

— Прошу тебя, мама, всего на одну ночь. Потом я что-нибудь придумаю!

Марта заколебалась:

— Я искренне хочу помочь вам, Клементину. Но поймите меня тоже, я не могу позволить себе подвергать ни малейшей опасности внуков.

— Прошу вас, Александр, уйдем отсюда…

— Задержитесь, у меня есть предложение. — Марта подошла к Александру. — Я знаю место, где Клементину будет в полной безопасности. В мастерской Бруну.

Не дожидаясь ответа, Марта позвала Луизу и попросила ее пригласить Бруну.

Александр вспыхнул:

— Зачем ты вмешиваешь в наши дела Бруну? Мне от него ничего, никакой помощи не нужно! Ты же знаешь, что произошло между нами. А теперь я буду у него одалживаться? — Александр не заметил, как на кухне появился Бруну и, прислонившись к дверному косяку, внимательно его слушал.

— С этим ты разберешься позднее, — сухо оборвала его мать. — А пока тебе нужно решить проблему твоего подзащитного. Я считаю, что никому в голову не придет искать его у Бруну. — Марта обратилась к Бруну: — Необходимо спрятать Клементину на несколько дней. Потом, я надеюсь, Александр все сможет уладить. Я предложила вашу мастерскую как самое надежное убежище. Если вы не возражаете…

Бруну не дал ей договорить и обратился к Клементину:

— Если у вашего адвоката нет возражений, то у меня в мастерской вы действительно будете в полной безопасности. Так что решайте.

Клементину посмотрел на Александра. Тот отвернулся к окну, стараясь что-то разглядеть в полной темноте, окутавшей сад. Глянул в эту темноту и Клементину. Глянул и ужаснулся своему воспоминанию. Двадцать лет он стоял у тюремного оконца, встречая и провожая семь тысяч триста пять восходов и столько же закатов. Он кожей вспомнил тот ужас, что обуял его в первую ночь в тюрьме, как выл он, глядя в кромешную тьму, которая вместе с солнцем поглотила его молодость, счастье, жизнь. Клементину вздрогнул: все что угодно, но в тюрьму он не вернется. Не вернется никогда, чего бы это ни стоило.

— Извините, Александр, я не знаю, что между вами произошло, но я не могу отказываться от этого предложения. Если это место так безопасно, то я готов туда ехать.

Александр застегнул пиджак:

— Что ж, надо ехать, выбора у нас нет.

Выходя из дома, Клементину оглянулся — Марта улыбнулась и махнула ему на прощание.


Глава 3

Марта проводила гостей и медленно поднялась наверх. Вошла в комнату детей. Жуниор и Тиффани безмятежно спали. Марта убрала из-под руки внучки куклу, поправила подушку… На ее глаза навернулись слезы, и Марта быстро покинула комнату и направилась к себе.

В спальне Марта не сразу зажгла свет, а какое-то время сидела в темноте, пытаясь привести в порядок свои мысли. События последнего времени развивались с такой скоростью, что Марта не успевала их осмыслить.

Она казалась себе пловцом, пытающимся удержаться на плаву среди разбушевавшейся стихии. «Господи! — Марта стиснула виски. — Я, видно, чем-то разгневала Господа Бога, и он посылает мне и моей семье такие испытания». Марта протянула руку, на ощупь взяла со столика фотографию в рамке и прижала ее к себе. Гильерми, мальчик. Марта никак не могла смириться с гибелью сына, хотя и теперь, когда его не стало, она просыпалась по ночам с мыслями, что Гильерми снова исчез, что они с Сезаром должны искать его, лечить, не пускать к друзьям… Марта вздыхала с облегчением — это все в прошлом — и лишь потом ловила себя на мысли, что и ее младший сын тоже остался в прошлом. Нет страшнее горя пережить собственного ребенка. Марта уже не раз возвращалась к мысли, что утрата Гильерми помогла ей пережить развод с Сезаром. Сезар…

Марта поднялась с кресла, зажгла ночник, переоделась ко сну. Прохлада свежих простыней была ей приятна. Марта вспомнила, как совсем недавно она не могла сдержать слез при виде опустевшей супружеской постели. Но боль постепенно утихла. Марта научилась ценить одиночество, избавившее ее от необходимости терпеть ложь, предательство, измену. Предчувствия никогда не обманывали Марту. Долгие годы тень Лусии Праду витала над ее домашним очагом, и Марта не сомневалась: рано или поздно любовница мужа снова возникнет на ее пути. Все сбылось. Лусия воплотилась из небытия и отняла Сезара. Марта вспомнила Зальцбург, горькую обиду на мужа, ненависть к нему… Усилием воли она прогнала болезненные воспоминания, не желая заново переживать ту боль, что причинил ей Сезар. Боль была настолько сильна, что расставание с мужем она восприняла как избавление от мучений. Однако тоска по Сезару не покидала и сейчас. Не хватало его голоса, присутствия… Она физически ощущала его неприсутствие, словно человек, у которого отняли руку, ногу или какой-то другой жизненно важный орган. Но чем больше Марта думала об их отношениях, тем увереннее сознавала, что чувства к Лусии Праду жили в сердце Сезара столько лет лишь потому, что он был разлучен с ней. А вот выдержат ли их чувства каждодневную рутинность? Смогут ли Сезар и Лусия связать воедино свои столь разнонаправленные устремления?

Лусия долгие годы посвящала себя любимому делу, увлекшему ее целиком и полностью. Дело стало ее любимым детищем, адвокатская фирма — домом, партнеры — семьей. Да, Сезар тоже не мысли себя без дела, без своей компании, но для него всегда не менее значимыми были его дом, семья дети. Во многом ради них Сезар столько трудился, возводя мощный фундамент благополучия и процветания семьи. Смогут ли Сезар и Лусия, сойдясь вместе, поступиться хоть частицей своего «я»? Марта часто задавала себе этот вопрос, но теперь она знала и ответ. Нет, она не радовалась тому, что совместная жизнь Сезара с Лусией дала трещину, не думала о мести.… Но как всякая нормальная женщина, Марта помимо своей воли ощущала себя победительницей. И, тем не менее, она не торопила Сезара с возвращением. Ему надо разобраться в себе, а оказывать на его волю хоть какое-нибудь давление Марта категорически не хотела. Ей ведь тоже требовалось время, чтобы во многом разобраться, хотя бы в своих отношениях и в своем чувстве к Бруну.

Она уже не мыслила своей жизни без Бруну. Чуткий, склонный к самоанализу Бруну отчасти заменил ей погибшую Рафаэлу. В первое время после гибели Гильерми долгие беседы с Бруну спасали Марту от тоски и отчаяния. Она ценила его за то, что он успел разглядеть в больном Гильерми другого, настоящего Гильерми с его остроумием, ироничностью, чувствительностью и необыкновенной душевной ранимостью, — все это так любила в сыне Марта. Бруну, по сути, стал единственным человеком, который не стремился осуждать Гильерми, и Марта была ему признательна за это. Судьба распорядилась так, что Бруну стал свидетелем ее семейной драмы, от него Марта не таила проблем Энрики и Вилмы, а уж что касается Александра и Сандры, так тут Бруну оказался в самой гуще событий. Ни на одну минуту Марта не сомневалась в порядочности Бруну и по-прежнему, несмотря на молчаливое недовольство Александра, почти ежедневно встречалась с ним либо в доме, либо у него в мастерской, либо в каком-нибудь маленьком ресторане. Марте нравились его склад ума, деликатность и, что скрывать, его отношение к ней.

Она долго раздумывала, прежде чем сказать Бруну о ночи, проведенной вместе с бывшим мужем. Колебалась, выбирая между ложью и болью. Она выбрала правду и причинила Бруну боль. Марта мысленно вернулась к их недавнему разговору в маленьком ресторанчике недалеко от его мастерской. Именно там она рассказала ему о свидании с Сезаром. Он внимательно слушал ее, изредка вставляя односложные реплики, а, дождавшись, когда она выговорится, спросил:

— Значит, вы снова будете вместе?

— Бруну, я ни о чем не хочу думать, просто я поняла, что чувства Сезара ко мне сохранились. И не могу сказать, что мне это неприятно или безразлично.

Бруну неподвижно сидел напротив нее, нервно сжимая в руке салфетку. Она видела, как побелело его лицо, как нервно сжались пальцы рук.

— Извини, Бруну, но я не могу удержаться, чтобы не всплакнуть тебе в жилетку. Иногда друзьям достается. — Марта попыталась пошутить, а заодно извиниться и тем закончить неприятный для Бруну разговор.

Бруну грустно улыбнулся:

— Быть другом, конечно, замечательно, но иногда мне хочется стать для тебя чем-то большим. Но ведь мне надеяться не на что?

Марта нахмурилась:

— Мне кажется, я ничего тебе не обещала.

— И даже не дала мне надежды. — Бруну взволнованно встал. — А мне так хотелось бы надеяться, что когда-нибудь мы станем больше, чем друзьями.

Еще совсем недавно Марта страшно бы переживала из-за боли, которую по ее вине испытал хороший человек, но тогда в ресторане она вдруг почувствовала себя свободной от всяких обязательств перед кем-либо. Она устала быть со всеми хорошей, устала подлаживаться под настроения и характеры. Если что она и заслужила в этой жизни, так это право говорить то, что хочется говорить, и делать то, что хочется делать. В упреке Бруну ей опять почудился крючок, на котором она сидела долгие годы. Крючок назывался «долг». Она крепко сидела на этом крючке, более тридцати лет выполняя долг жены, а долг матери, какой бы ношей он ни оказывался, она несла, и будет нести впредь столько, сколько потребуется ее детям. И вот теперь Бруну, милый, симпатичный, всепонимающий, недоволен тем, что она не оправдала его мечтаний: «Ты не дала мне надежды…» Ей вдруг расхотелось продолжать разговор. Она молча встала, чтобы уйти. Бруну остановил ее.

— Я не хочу ничего требовать от тебя. — Голос Бруну звучал, как всегда, мягко. Он подошел к Марте. — Позволь мне отвезти тебя домой…