Следовало устроиться каким то образом на ночлег. Утром можно было попытаться, что то перенести сюда из особняка. Первым делом, Анастасия не без помощи Виктории отодрала шкуру и постелила её на кровать. Затем заставила опекуна лечь. Арсанов старший только и мог, что слабо сопротивляться. Но Анастасия и слушать ничего не хотела. Стол стал ложем для Виктории. Сама же Анастасия села на единственный табурет, предварительно придвинув его к стене. Она то и дела вставала с места и нависала над опекуном. Тот лежал на спине с закрытыми глазами и прерывисто дышал. Чуть позже, к величайшему облегчению Анастасии, дыхания опекуна стало равномерным, и он заснул. Только тогда Анастасия смогла позволить и себе отдохнуть. Она откинулась спиной к стене и закрыла глаза. Виктории же не спалось. Она повернулась на бок и положив руку под голову, наблюдала за Анастасией. Её единственную из троих, освещал лунный свет, проникающий в домик через единственное окно. Ресницы Анастасии то и дело подёргивались. Даже в тусклом свете, была заметна неестественная бледность лица.

– Тяжело ей, – думала Виктория, глядя на Анастасию, – потеряла супруга.

Неожиданно для себя самой, Виктория заговорила с Анастасией.

– Простите меня, ведь я даже не успела выразить свои соболезнования по поводу смерти вашего мужа.

– Это я должна просить у вас прощения. – не открывая глаз, прошептала Анастасия. – Из за меня, вы испытали глубокое унижение. Меня нередко хотелось бросить всё, приехать к вам и умолять о прощение. Но не доставало мужества. Я считала, что вы ненавидите меня.

– Ненавижу? С чего вы взяли? – поразилась Виктория, – уверяю вас,… вы ошибаетесь. Я никогда не думала о вас плохо. А вернее сказать, я вообще о вас не думала. Не обижайтесь Анастасия. Ведь я вас толком и не знала до сегодняшнего дня. И мне непонятно, о каком прощении вы говорите. Вы…

– Я виновата перед вами обоими…

– Обоими? – Виктория осеклась, а через мгновение почувствовала напряжение во всём теле. Она начала понимать слова Анастасии. – Так вы…моя соперница? Это вам, Пётр клялся в любви?

– Да!

Виктория ожидала услышать этот ответ, но не смогла сдержать изумлённого восклицания. Она не знала, как отнестись к признанию Анастасии. Не так давно, она часами думала о своей неизвестной сопернице. Она завидовала ей и ненавидела её. Но сейчас…здесь…ничего из тех чувств не осталось. Единственно, что хотелось узнать Виктории, так это причину по которой Анастасия отказала Петру. Она спросила её об этом напрямик.

– Я ничего не знала о любви Петра, – чуть помолчав, ответила Анастасия, – он скрыл свои чувства от меня. И наверное, это было правильно. Я не смогла бы принять его любовь. Ведь он был помолвлен с вами.

– Когда вы узнали обо всём? – негромко спросила у неё Виктория.

– После его отъезда!

– После его отъезда? – Виктории показалось, что она ослышалась, – верно, я не так вас поняла. Вы же венчались с Петром перед его отъездом? Или он приезжал к вам позже?

Анастасия медленно повернула голову, показывая отрицательный ответ.

– Он больше не приезжал. А венчалась в церкви я одна.

– Понятно, – протянула Виктория, – в присутствие Петра не было необходимости. Ведь он дал вам обет перед алтарём. Вы любили его? – чуть помедлив, спросила Виктория. Анастасия едва заметно кивнула.

– Конечно, любили, – вслух произнесла Виктория, – иначе не сидели бы сейчас в чёрном платье передо мной. Мне искренне жаль, что всё так обернулось. Поверьте, я никоим образом не желала ему вреда. Пётр всегда вызывал у меня добрые чувства.

– Больше всего его мучила мысль о вас, – с тихой грустью произнесла Анастасия, – он не хотел обидеть или оскорбить свою невесту. И по этой причине страдал.

– Я знаю… – прошептала Виктория, – он был прекрасным человеком…

На этом разговор прекратился. Обе девушки погрузились в свои мысли. Откровенный разговор, а больше общее горе, дало почувствовать им обоим, насколько они стали близки друг другу. До самого утра, ни одна из них не сомкнули глаз. Едва задребезжал рассвет, как Анастасия покинула охотничий домик. Но, едва выйдя наружу, она остановилась. В глазах появился холодный ужас. Вместо роскошного особняка Арсановых, перед ней возвышалось полуобгоревшее здание с выбитыми окнами. И повсюду вокруг него сновали люди во французских мундирах.

Глава 41

Сдача Смоленска сказалась самым удручающим образом на настроениях в русской армии. Солдаты и офицеры уже открыто выражали недовольство действиями командующего. Барклая де Толли едва ли не в глаза называли, «трусом и «предателем». А Багратион открыто обвинял его в трусости. Он прямо говорил, кто виноват в том, что обе армии оказались в наихудшем положении с момента начала военных действий. А положение действительно ухудшалось всё более и более. Армия Наполеона едва ли не наступала им на пятки. Приходилось постоянно вести изнурительные, арьергардные бои чтобы задержать неприятеля. Командующий по прежнему отказывался дать генеральное сражение и приказывал армиям отступать. Недовольство вылилось в открытое неповиновение. Офицеры открыто объявили о том, что Россия погибнет если армия не получит нового командующего. Доверие, как такового, к командующему более не оставалось.

Обеспокоенный этими настроениями в армии, государь немедленно созвал государственный совет. Совету предстояло ответить лишь на один вопрос: Кто заменит Барклая де Толли на посту главнокомандующего. Совет единогласно решил рекомендовать государю на эту должность, генерала от инфантерии Голенищева – Кутузова. Они приняли это решение, невзирая на всеобще известную неприязнь императора по отношению к генералу. Впрочем, было известно, что и Кутузов недолюбливал императора. В эти дни, все снова вспоминали уроки Аустерлица и знаменитые слова Кутузова, сказанные им императору за день перед битвой.

– Побьют вас французы, если дадите сражение! – дважды повторил Кутузов.

Ещё до начала сражения он с точностью предрёк ход баталии и его окончательный исход. Семь лет назад император не прислушался к мнению полководца. Сейчас, он снова был поставлен перед таким же выбором. И на этот раз, император преодолел собственную неприязнь. Он утвердил Кутузова главнокомандующим, но с двумя обязательными условиями. Первое, обязывало главнокомандующего незамедлительно дать генеральное сражение. Второе, ни под каким предлогом не позволяло сдать…Москву.

Едва узнав о назначении, Кутузов собрался в дорогу. Провожали его всей семьёй. Прощаясь с Кутузовым, его племянник не выдержал и спросил:

– Дядюшка, неужто и вправду надеетесь разбить Наполеона?

Ответ Кутузова привёл в глубочайшее изумление всех, кто его услышал.

– Разбить? Нет, не надеюсь. А вот обмануть – надеюсь!

Кутузов отбыл в Царёво Займище, где был расположен штаб главнокомандующего. Армии с глубочайшей радостью встретили его назначение. Кутузов ещё со времён Суворова пользовался всеобщим уважением и любовью. Сразу по прибытии, Кутузов ознакомился с положением дел. Было доподлинно известно, что французы испытывают острый недостаток в провианте. Но и в русской армии дело обстояло не лучшим образом. Не то чтобы солдаты и офицеры, а некоторые генералы ложились спать голодными. Утвердив командующими первой и второй армии, Барклая де Толли и князя Багратиона, он отправил письмо командующему Московским ополчением – Ростопчину. Кутузов просил прислать провианта и корма для лошадей, которые находились в ещё более тяжёлом положении. Интендантам же, приказал немедленно и всяческими способами наладить снабжение. После этого, он выехал на позиции и самолично всё осмотрел. День закончился совещанием в узком кругу. Кроме Кутузова присутствовали: Барклай де Толли и Багратион. Первый призывал отступать, второй требовал дать генеральное сражение. Кутузов, неожиданно для Багратиона, поддержал позицию своего предшественника. Услышав слова Кутузова, Барклай де Толли бросил торжествующий взгляд на Багратиона. Кутузов заметил это.

– Голубчик, – с удивительной мягкостью обратился Кутузов к командующему первой армией, – я принимаю решение исходя из реальной обстановки. Позиции нашей армии непригодны для баталии. Мне не пришлось бы этого делать, если бы в Смоленске всё случилось иначе. О лучших позициях и мечтать, нельзя было. Но вы упустили прекрасную возможность и поставили нас в крайне неудобное положение.

Этими словами Кутузов завершил совещание. Барклай де Толли покинул комнату. Багратиона же Кутузов задержал. Они, вместе наклонились над картой. Единственный глаз Кутузова выражал столько огня, что Багратион невольно превратился в слух.

– Вот мы, – Кутузов показал на карте месторасположение армии, – а вот французы – рука полководца сместилась немного на запад. Давать сражение в сложившейся обстановке, полное безумие. Я не желаю этого, но государь…и народ Российский требует от меня дать генеральное сражение. И у меня не остаётся иного выхода.

– Но ведь сражение всё одно придётся дать. – Багратион искренне недоумевал над словами Кутузова. Тот едва заметно усмехнулся.

– Все так считают голубчик. В том числе и сам Наполеон!

– А у вашей светлости другое мнение? – осторожно осведомился Багратион.

– У моей светлости другое мнение. И оно в корне не совпадает с вашим. И знаете что самое удивительное голубчик? Наполеона можно одолеть только одним способом. И этот способ исключает любое значительное сражение. Вспомните голубчик, вспомните, как воевали наши предки. Я имею в виду наших далёких предков – скифов. Сталкиваясь с превосходящими силами противника, они заманивали его в глубь своей территории и лишали провианта.

Кутузов легко засмеялся, наблюдая остолбенелое лицо Багратиона. Он снова показал на карту и негромко спросил у Багратиона:

– Вам известно голубчик, что является самым страшным врагом полководца?

Видя что Багратион молчит, Кутузов сам же и ответил на свой вопрос:

– Тщеславие голубчик! Тщеславие самый страшный враг любого полководца. Именно оно заставляет забыть о реальности и принуждает совершать необдуманные поступки. Именно ему сейчас подвержен Наполеон. Он даже не пытается разобраться в обстановке и одержим лишь одной мыслью – захватить Москву.