Мы прогостили у Клэр, которая настояла, чтобы я звала ее мамой, два дня. К концу нашего пребывания там, мне действительно было грустно уезжать. Мне понравилось иметь кого-то, с кем можно поговорить о Ноксе.

Мы сидели за ланчем в наш последний день, и я подливала немного холодного чая всем нам. Когда я подошла, чтобы добавить сахар в стакан Ноксу, он покачал головой и ухмыльнулся.

— Сладкий чай — для кисок, малышка.

Мы обе наморщили нос от его грубости, Клэр произнесла:

— Я знаю, что ты уже не ребенок, Адам, но ты не настолько взрослый, чтобы твоя мама не могла дать тебе подзатыльник. Постарайся это запомнить. — Затем она посмотрела на своего сына и сказала: — Передай мне сахар, сладенький. Мама любит сладкий чай. И я не киска, спасибо тебе большое.

Немного позже в этот же день, Клэр и я сидели на крыльце пока Нокс отдыхал. Он всё еще был в состоянии, когда уставал очень быстро и наше путешествие действительно его измотало.

Наконец-то, когда у нас появилось немного времени наедине, я спросила ее:

— Каким он был в детстве?

Задумчивая улыбка озарила ее лицо.

— Он был неспокойным ребенком. Даже тогда он был требовательным. — Она хихикнула. — Я всегда знала, что он не будет вести обычный образ жизни. Он всегда защищал или помогал кому-то. Всегда знала, что он был предназначен для великих вещей, мой Адам был… — поворачиваясь ко мне, она сказала с благоговением: — Он был исключительным. Хорош во всем. Схватывал всё на лету. Как губка, просто впитывал в себя информацию. За словом в карман не полезет, — она засмеялась. — Господь свидетель, у него это не от меня. Я простая девчонка, из простого городка с простыми потребностями. Мой Адам... он был намного большим.

Я сидела, слушая с улыбкой на лице, пока она не сказала:

— Вот как я поняла, что ты была особенной.

Мои глаза начало жечь, но она продолжила:

— Адам всегда окружал себя особенными людьми. Рок и Бу — особенные, как и он, и когда он сказал, что встретил девушку...— она посмотрела на меня с понимающей улыбкой. — Я знала, что он встретил ее. Ту, которую ищет каждый. Они ищут и ищут, и некоторые умирают, пытаясь найти. И когда ты, наконец, встречаешь ее, что-то внутри тебя говорит: «О, вот ты где. Я искал тебя. И я даже сам этого не знал».

К этому моменту, я уже тихо всхлипывала.

Она объяснила.

— Видишь ли, для меня это был отец Адама. Он был моим недолгое время, прежде чем я потеряла его, но он был именно ЭТИМ человеком. Я знала, что больше никогда так не полюблю. И мне и не нужно было, потому что эта любовь... она всё еще внутри меня. И она делает каждый трудный день немного легче.

Я сказала, судорожно дыша:

— Вы очень мудрая женщина, Клэр.

И она рассмеялась.

— Господи, Лили! Никто никогда не обвинял меня в том, что я мудрая. И прекрати называть меня Клэр. Я люблю, когда ты зовешь меня мамой.

Широко улыбаясь, я закрыла глаза и тихо ответила:

— Хорошо, мама.

Что приводит нас к настоящему.

Глядя на лобовое стекло, я бормочу.

— О, господи, это будет неловко.

Нокс фыркает.

— Нет, не будет. Перестань драматизировать.

Я сердито смотрю на него, склоняюсь над сиденьем и бью его по руке. Он шутливо блокирует удар и смеется.

— Эй, не бей калеку!

Мои глаза вспыхивают. Я снова склоняюсь и бью его еще два раза, пока он смеется. Я ненавижу, когда он себя так называет. Я никогда не смотрю на него как на инвалида или калеку.

Он просто... Нокс.

Мы выходим из машины, достигаем входной двери, и я рада, что попросила Теру подготовить маму и папу к встрече с Ноксом. Я не хотела, чтобы они были шокированы или задавали глупые вопросы, на которые он не сможет ответить. Мой отец беспокоит меня больше всего.

Мне было интересно, как бы он отреагировал на знакомство с человеком, который украл его дочь.

Держа Нокса за руку, я тянусь, чтобы нажать на дверной звонок, когда дверь открывается. Тера бежит ко мне, крепко меня обнимает и визжит.

— О боже! Я не могу в это поверить! Я так чертовски счастлива за тебя!

Неожиданно она отпускает меня, подбегает к ошеломленному Ноксу и оборачивает свои руки вокруг него, крича:

— Я так рада, что ты больше не мертв! — Нокс тихо смеется, и Тера смотрит на него серьезно. — Нет, я серьезно. Это был полный отстой!

Он смеется еще сильнее, обнимая ее одной рукой.

— Я тоже. Хорошо быть живым.

Тера прыгает вверх-вниз и говорит нараспев:

— И жениться!

Качая ей головой, я говорю.

— Успокойся, дуреха. Мы пока еще никому не рассказывали.

Неожиданно, высокий, красивый мужчина появляется в дверях. У него светло-каштановые волосы, веселые карие глаза и непринужденная улыбка. Взглянув на Нокса, он идет вперед и крепко его обнимает. Нокс обнимает его в ответ, и они какое-то время говорят с глазу на глаз.

Наверное, это Джонатан.

Отпуская Нокса, он идет вперед, улыбаясь с распростертыми объятиями. Стесняясь, я иду навстречу и позволяю ему крепко меня обнять.

Он целует меня в макушку, и у меня сердце разрывается. Такой милый жест, а я даже его не знаю.

Джон немного отстраняется и говорит:

— Боже правый, вот это гены. Думаю, твоему отцу повезло, что у него больше нет маленьких дочек. Ему бы пришлось отбиваться от ухажеров палкой. — Он делает паузу, затем добавляет на полном серьезе: — Или же совершить убийство.

Краснея, я громко и глупо хихикаю, и они оба смеются.

Тера игриво шлепает его по руке.

— Оставь ее в покое, Джон. Ты ее смущаешь.

Она берет меня под руку и ведет по холлу. Я знаю, что она делает. Она пытается показать мне, что открыто поддерживает меня, независимо от моих решений. И я благодарна.

Приближаясь к кухне, я слышу, как мама болтает сама с собой. Когда я заглядываю внутрь, она вопит:

— О, моя малышка!

Мягко посмеиваясь, я обнимаю ее и крепко держу. Она вздыхает.

— Здесь так тихо без тебя, сладенькая.

Сжимая ее, я говорю:

— Я думала, ты любишь тишину.

Сжимая меня в ответ, она произносит:

— Здесь тихо. И там тоже тихо. А я не люблю тишину.

Отпускаю ее, а она смотрит на Нокса за моей спиной. Используя свою трость для поддержки, он выходит вперед, и мамино лицо становится опустошенным. И секунды не проходит, как она заключает его в материнские объятия и бормочет снова и снова:

— Огромное спасибо тебе.

Он же спас мою жизнь, в конце концов.

Нокс обнимает ее.

— Я бы не задумываясь сделал это снова, мэм.

Отклоняясь, она бьет его в грудь.

— Не мэмкай мне. Ты будешь звать меня мамой. — Он шокировано смотрит на нее, а она поворачивается ко мне, подмигивает и добавляет: — Красивое колечко.

Я мысленно бью себя по лбу.

Я забыла снять свое кольцо. Какой сюрприз.

Мама восклицает.

— Нам нужны напитки! И я полагаю, наш повод предполагает что-то с пузырьками.

Она идет по безупречной кухне с такой легкостью, будто бы скользит. Открывая холодильник, она достает оттуда две бутылки «Дом Периньон» и передает их Джону, чтобы он их открыл.

Он разливает шампанское и передает нам наши бокалы, но что-то здесь не так.

— Где отец?

Счастливое лицо мамы становится грустным.

— В своем кабинете.

Тишина.

Мы пристально смотрим друг на друга мгновение, прежде чем я выпаливаю:

— Мне следует пойти и позвать его.

Улыбка мамы опять появляется на лице, только в этот раз нежнее.

— Это было бы мило, сладенькая.

Нокс сжимает мою шею и спрашивает маму.

— Мог бы я где-то сесть? В эти дни я довольно быстро устаю.

Ее лицо становится грустным.

— О, дорогой! Мне так жаль. Конечно, мы можем сесть. Давайте пойдем на улицу. Сегодня такой хороший день.

Она берет его за свободную руку и ведет всех на задний двор, а Нокс поворачивается и подмигивает мне. Качая головой, я улыбаюсь и кусаю губу, чтобы сдержать смех. Дурачок дает мне немного времени, отвлекая мою маму.

Я люблю этого мужчину.

Наблюдая, как все они выходят через двойные двери, я беру пару секунд, чтобы подготовить себя к этой встрече. Я люблю своего отца. Правда. Но я бы хотела, чтобы он делал все иначе.

Слишком поздно сейчас что-то с этим делать, но это всё равно беспокоит меня.

Я тихо иду по коридору, останавливаюсь возле кабинета отца и прислушиваюсь.

Ничего. Ни единого звука.

Заглядывая внутрь, я вижу отца за своим столом, просматривающего фотоальбом. Я думаю, что он хочет уединиться, поэтому поворачиваюсь, чтобы уйти, когда слышу:

— Нет ничего страшнее, чем почти потерять ребенка.

Останавливаясь, я слушаю, как он продолжает:

— Потеря ребенка, когда твое дитя умирает, я думаю это то, с чем ты можешь смириться со временем. Это уже финал. Я не говорю, что это было бы легко, просто это уже неизменно. Но почти потерять ребенка... — он прочищает горло. — Это очень тяжелая ситуация, чтобы пережить ее. Ты делаешь всё, что в твоих силах, чтобы сохранить всю свою семью. Каким-то образом, всё всегда возвращается к тому дню. Мысли о том, что тебя от меня забрали хоть на минуту, было достаточно, чтобы превратить меня в сумасшедшего.

Я поворачиваюсь, наши глаза встречаются, и он продолжает:

— Потому что если бы ты не была в поле моего зрения, я не мог бы тебя защитить, любовь моя. Это отцовский долг. И я делал только то, что сделал бы каждый отец. Я мог принимать то, что ты думаешь, что я был несправедлив. Пока ты в безопасности, я мог мириться с твоим отношением ко мне, Лили.

И хоть я и не полностью понимаю его, но хоть что-то. Кивнув, неожиданно нервничаю и переступаю с ноги на ногу.