Эрин Пайзи - В тени замка

Бонни недоверчиво посмотрела на него, и он понял, что ему не верят. Он заметался по комнате.

— Ты ведь мне не веришь, да? Ты думаешь, что я развлекался с женщинами? Этого не было. Если ты мне не веришь, то позвони Гюнтеру и спроси у него.

— Нет, — запротестовала Бонни, — я не хочу разговаривать с Гюнтером. Я верю тебе.

Но было слишком поздно. Энгус как будто был накачан адреналином. Его бешенство должно было как-то вылиться. Он схватил Бонни за шею, как берут котов, и швырнул ее к телефону:

— Набирай!

Она набрала номер, который он сказал. Казалось, телефон звонил несколько минут.

— Да? — вежливо ответил Гюнтер.

— Говори же что-нибудь! — прошипел Энгус.

— Гюнтер, — сказала Бонни плачущим голосом, — ты не можешь сказать мне, что вы делали вчера ночью?

— Конечно, — Гюнтер захихикал. — Мы смотрели мою новую коллекцию оружия. Мы уезжаем в Стамбул, и нужно было перед отъездом смазать ружья.

— Спасибо. Понятно.

— Ничего, дорогая. Я слышал, вы приятно провели время с Фридой.

Бонни положила трубку.

— Посмотри на меня, — сказал Энгус.

Бонни посмотрела на него. Она все равно не верила.

— Извини, Энгус, — сказала она, но он видел, что эти глаза не светятся доверием и любовью. Он занес руку и дал ей пощечину. Бонни побледнела. На ее щеке остались отпечатки его пальцев.

— Ты, сука! — заорал он. — Я все делаю для тебя, а ты мне даже не доверяешь.

— Доверяю. Я не вру, потому что слишком люблю тебя.

— Одевайся. Мы сейчас же уезжаем в Рим. Хватит с меня этого отеля.

Он вышел из комнаты.

В самолете они молчали. Энгус смотрел в окно и пил виски. Бонни читала книгу и пыталась забыть про пощечину.

Толстый слой грима скрывал синяк, а левый глаз слегка напух. «Он очень нервничает, — рассудила Бонни. — Это Гюнтер на него так плохо влияет». Ко времени приземления она решила забыть про это и наслаждаться Римом. Увидев улыбку на лице жены, Энгус простил ее.

Такси остановилось напротив отеля «Спиноза» около Колизея. Только в Италии мог быть такой шикарный отель. Огромные мраморные залы, ряды портретов, казалось, ожидали их прибытия. Энгуса здесь хорошо знали. Много вечеров провел он с друзьями в баре этого отеля. Сообщения о веселых похождениях Энгуса не сходили с газетных полос.

Альфонсо, управляющий отеля, поприветствовал их у двери. «Ах, — подумал он, — заметив грим на лице Бонни, — он уже начал».

— Добро пожаловать. — Он наклонился и поцеловал ей руку.

Бонни улыбнулась. Сердце старого итальянца было тронуто. «Такая женщина не для Энгуса, — подумал он. — Интересно, сколько потребуется времени, чтобы она поняла, за кого вышла замуж?»

Девять лет потребовалось Бонни на то, чтобы понять, что Энгус когда-нибудь убьет ее. Девять лет она жила верой и обещаниями. Узнав, что беременна, Бонни ужаснулась. Она знала, что Энгус не хочет детей. Он не хотел делить Бонни ни с кем, даже с Морганом. Когда они вернулись домой после медового месяца, на Бонни налетел Морган. Джон специально привел собаку в дом во время их отсутствия. Энгус стоял у двери и наблюдал, как Бонни обнимает и нежно треплет пса за шею.

— Он будет жить в гараже, — сказал Энгус, — я не потерплю эту слюнявую скотину у себя дома.

Через два месяца после этого Бонни поняла, что она беременна. Она пошла к доктору Энгуса в июле.

Доктор Симпсон был крепким краснощеким здоровяком, и Бонни он не понравился. Через несколько дней он позвонил и сообщил, что она беременна.

— Ребенок появится в январе, — сказал он.

— Да, спасибо. — Бонни разговаривала с ним из гостиной, было одиннадцать утра.

Когда она положила трубку, Энгус стоял за спиной.

— Кто это был? — спросил он.

У Бонни замерло сердце. Она не придумала еще, что скажет Энгусу. Сейчас ей регулярно доставалось от него, когда он был зол. Несмотря на обещания держать себя в руках, он часто срывался. Почему бы и нет? Она его жена и принадлежит ему. Он знал, что Бонни никогда не оставит его. Бонни придумывала разные способы, чтобы сохранить мир и спокойствие в доме.

— Это звонил доктор Симпсон. Знаешь, Энгус, он мне совсем не нравится, не могу ли я пойти к другому врачу?

— Нет, — Энгуса было невозможно сбить с толку. — Что он хочет?

Она глубоко вздохнула, а затем тихо прошептала:

— Я беременна.

Он тут же набросился на Бонни и ударил ее в живот.

— Ты сука! — орал он. — Ты проститутка! Ты сделала это специально! — Бонни каталась по полу, пытаясь восстановить дыхание. — Я выбью из тебя эту проклятую дрянь! — Энгус занес ногу над Бонни.

Ему помешала миссис Тернер. Услышав его голос, она выбежала из кухни и понеслась наверх. И вот стоя здесь, задыхаясь, она отчаянно придумывала, чем бы отвлечь его.

— Звонил ваш портной. Он говорит, что новые костюмы готовы к примерке.

Вены на лбу Энгуса вздулись, глаза сверкали. Когда его ярость немного улеглась, Энгус кивнул миссис Тернер:

— Спасибо. — Он повернулся и хлопнул дверью.

Миссис Тернер подошла к лежавшей на полу Бонни.

— Давайте я помогу вам. — Она подала Бонни руку и помогла сесть в кресло. — Подождите здесь. Я принесу чашку чая.

Бонни слабо кивнула.

— Я упала. Я такая неуклюжая. — Слезы катились по ее щекам.

— Бедняжка, — в сотый раз пробормотала миссис Тернер. Она принесла Бонни чай и посоветовала ей лечь в постель.

— Я так и сделаю, — сказала Бонни, держась руками за живот. — Знаете, я беременна.

— Как хорошо! — но в душе миссис Тернер содрогнулась. Все знали, что хозяин ненавидит детей.

Бонни, растроганная добротой миссис Тернер, разрыдалась. Сейчас она плакала не столько от боли, сколько от жалости к себе и еще не родившемуся ребенку.

Энгус пришел домой поздно. Бонни со страхом прислушивалась к шагам мужа. Она слышала, как закрылась дверь, как скрипели ступени, когда Энгус поднимался по лестнице. Он прошел мимо ее спальни, и Бонни облегченно вздохнула.

Бонни боялась его поздних возвращений. Когда Энгус был в бешенстве, то кричал на нее. Иногда он бил ее, даже если она соглашалась со всем, что он говорил. Бонни скоро поняла, что он ждет любого повода, чтобы ударить ее. Не согласиться с ним сначала было более мудрым решением, чем то, когда он доведет себя до бешенства и на нее обрушится целый град ударов. Жизнь Бонни превратилась в долгую пытку. Она жила в тени Энгуса. Но иногда он приезжал в хорошем настроении и тогда дарил Бонни цветы и дорогие подарки. Он носил ее на руках, был нежным и обещал измениться. Она продолжала ему верить все эти девять лет.

В январе 1969 года у Бонни родилась дочь. У Розмари были такие же черные волосы, белая кожа и огромные черные глаза, как у Энгуса. Рождение дочери не смягчило Энгуса. Наоборот, он чувствовал страшное разочарование и досаду и часто обвинял Бонни за то, что она родила девочку. Первое время он полностью игнорировал появление на свет маленького человечка; лишь когда Розмари исполнилось три месяца, в нем, казалось, начали просыпаться отцовские чувства. Когда Энгус бывал дома, что случалось крайне редко, он брал девочку из кроватки и играл с ней. Но если она плакала, старался избавиться от нее.

— Заберите ее, — кричал он. — Заберите ее к себе. Я не выношу шума.

Бонни забирала девочку и уносила наверх в детскую.

Жизнь Бонни была полна обязательств. Она разрывалась, делая попытки успокоить мужа и найти время для дочурки. Морган тоже требовал к себе внимания. Он становился непокорным и нервным взаперти. Пес успокаивался только тогда, когда у Бонни было время тайком пробраться в гараж и поиграть с ним. Иногда ей приходилось выступать в роли счастливой и радушной хозяйки дома, когда у Энгуса появлялась прихоть давать званый ужин. Будучи женой важной персоны, Бонни быстро всему научилась. Зейкервель всегда в таких случаях был и завсегдатаем и компаньоном: помогал Бонни готовиться к приемам, вел с гостями светские разговоры, никого ни к чему не обязывающие, легко гасил вспышки гнева у хозяина.

Когда ребенку исполнилось четыре месяца, Энгус приехал домой и застал там Джона с Терезой. Они сразу почувствовали, что он разозлен, и поспешили уехать.

— Боже мой, — сказал Джон, садясь в машину, — Бонни никогда не приезжает к нам, мы видимся только на этих формальных приемах. Она ужасно выглядит.

Тереза согласилась с ним:

— Бонни говорит, что Энгус — большой собственник, он не любит гостей. Но сегодня он должен был уехать во Францию пробовать какие-то вина.

Тереза вздрогнула. Был конец апреля, но ночь все еще хранила холод уходящей зимы. Тереза не поняла, отчего она вздрогнула — от холодного воздуха или от страха.

— Надеюсь, он не срывает зло на Бонни, — сказала она.

А Энгус в это время уже буйствовал.

— Ты грязная шлюха. — Он посмотрел на стол, где стоял прекрасный обед. — Ты — корова. — Он схватился за край стола.

Бонни вздрогнула. Она знала, что сейчас все полетит.

— Ты пригласила Терезу сюда только для того, чтобы потрахаться с этим ублюдком Джоном. Ты всегда хотела этого, не так ли? — Энгус перевернул стол. — Я сказал, не так ли? — Он надвигался на нее, наступая на стекло и фарфор. — Позволь тебе сказать, что никто не будет трахать тебя. Ты моя жена. Я убью каждого, кто посмеет коснуться тебя пальцем.

Бонни попятилась к двери, но он догнал ее.

— Не прячься, ты, трусишка. Получи свое, шлюха. — Он ударил ее, медленно, со всей силы, со знанием дела. Кровь потекла по ее лицу. Он бил до тех пор, пока ее голова не стукнулась о стену. Бонни упала, а он подхватил ее, как сломанную куклу, и перебросил через плечо.