— Джон очень хорошо к тебе относится.

— Знаю, и я тоже. Мне очень хочется получить Моргана в подарок. Надеюсь, что Энгус полюбит его. Тереза, мне нужно идти. Можно я приду к вам на следующей неделе?

— Ладно. В среду в четыре. Проведем организационное собрание вместе с Мэри, Паулиной и мамой.

— Прекрасно. Очень хочу вас снова увидеть. И Моргана тоже. — Она положила трубку.

«Так много дел», — подумала она.


Следующая среда была первым днем, когда собралась вся семья. Мэри и Сирил сидели рядом, как голубки. Сирил приходил каждый раз на эти семейные совещания по вечерам или сразу после работы, а Энгус вообще решил туда не ходить.

— Пока там нет этого Джона, я не возражаю, чтобы ты ходила туда, — сказал он накануне сбора семьи. — Даже несмотря на то, что там находится эта твоя черная глупая скотина. А Джон вообще всегда был сопляком.

— Не смей так говорить о моей семье. Они мои друзья.

— Твои друзья? Зачем тебе нужны все эти люди? И почему именно Бартоломью? Это такая скучная компания. — Он видел выражение ее лица. — Ладно, — сказал он сквозь зубы, — если ты ставишь этих людей выше, чем меня, я уйду. Будешь ужинать одна.

— Я никого не ставлю выше, — запротестовала она.

— Да нет… — Энгус выругался.

Бонни смутилась. Она и прежде слышала, что Энгус ругается, но чтобы это звучало так зло…

— Энгус, почему ты говоришь эти ужасные слова?

— …твою мать? Это ты имеешь в виду? — фыркнул он. — Вы никогда не слышали этого слова раньше, моя маленькая принцесса?

Бонни посмотрела на его перекошенное лицо.

— Да, слышала много раз. Эти слова произносила моя мать, пока не изменилась. Эти слова и многие другие. Знаешь, Энгус, на самом деле ты не шокировал меня. Ты просто напомнил мне кое-что из моей жизни, что я пыталась забыть.

Эти слова были сказаны с такой болью, что Энгус моментально пришел в себя.

— Я не хотел тебя расстраивать, дорогая, — сказал он, обнимая ее. — Я так тебя люблю, что не могу спокойно выносить, что ты заботишься о ком-то еще. — Он стал ее искусно целовать, осторожно коснулся груди. — Ты только подумай, — пробормотал он, целуя нежно ее шею, — когда мы поженимся, будем заниматься любовью целыми днями и ночами.

Бонни представила комнату с большим камином, и как они будут в объятиях друг друга.

— Наша брачная ночь… — прошептала она.

Энгус отклонился и посмотрел на нее.

— Где ты хочешь провести наш медовый месяц?

— Не знаю. Где тебе больше всего нравится?

Энгус улыбнулся. Он подумал об одном борделе Каира. Нет, пожалуй, в баре бисексуалов в Касабланке. Но с недавнего времени он зачастил в один бар в Берлине.

— Берлин, — сказал он.

Взять Бонни в Берлин было все равно, что представить заснеженную Аляску пылающим адом. «Очень интересно» — подумал он.

— Тебе понравится Берлин. Это сказочный город.

Бонни улыбнулась.

— Дорогой Энгус, ты так добр ко мне. Извини, если ты на меня злишься. Знаешь, я люблю тебя больше всех на свете.

— Больше Моргана?

— Ну конечно.

— Хорошо. Я прощаю тебя и даже возьму сегодня с собой на ужин.


Бонни была очень занята перед свадьбой. Ее поражало количество работы, которое вмещало простое слово «трудиться». Маргарет была для нее большой поддержкой, и после долгих уговоров Саймон согласился стать посаженым отцом Бонни.

— Мне никогда не нравился этот парень, Бонни. Говорят он жульничает в картах, — сказал Саймон.

Бонни наклонила голову.

— Говорят, он много чего делает, но я знаю его лучше других. Я знаю, что Энгус никогда не будет жульничать. Вы полюбите его, когда узнаете, — Бонни улыбнулась Саймону.

Саймон что-то проворчал. Тереза взяла отца за руку.

— Он не такой плохой, папа. Я уверена, Бонни сотворит чудо. Посмотри на Патрика. С тех пор, как мы вместе, он больше не носит старомодных костюмов из твида и дурацких жакетов. Он сейчас прилично выглядит. Мы, женщины, меняем жизнь мужчины до неузнаваемости.

Саймон промолчал. Он вспомнил, каким застенчивым и робким был сам, пока не встретил Маргарет. Он пожал руку дочери.

— Да, твоя мать совершила чудо. И твой молодой человек, Тереза, хороший парень. Знал я его отца. Охотился в его поместье в Ирландии. Хороший стрелок был его отец. Парень много от него взял. Меткий глаз, твердая рука, он будет хорошим мужем.

Тереза засмеялась.

— Он станет у меня косоглазым, и руки его будут трястись. — И подмигнула Бонни.

Саймон вышел из комнаты и отправился на поиски Маргарет.

— Ну, — сказала Бонни, — кажется, у тебя все наладилось с Патриком.

Тереза сморщилась.

— Да. Он не такой, как Энгус. У меня не сжимается сердце при виде его. И нет мрачного отчаяния и злости. Мне не нужно ждать у телефона или плакать в подушку от того, что Патрик не показывается. Он всегда звонит, он добрый и милый. Интересно, почему у меня нет той боли, которую мне причиняют другие?

— Не знаю, — серьезно ответила Бонни — Энгус часто приходит поздно и редко вспоминает о том, чтобы позвонить мне. Я думаю, это из-за того, что он не привык к тому, что его любят. Он забывает про то, что я жду его.

— И Патрик, — прервала ее Тереза, — никогда не побежит ночью по поросшему вереском болоту в поисках Терезы. Я говорила со всеми его друзьями. Все говорят одно и то же. Женщинам нужно, чтобы у них сжимало сердце. Ты читала книгу «Последняя любовь»?

— Да, читала, когда мне было четырнадцать лет. Кэти напоминает мне мою мать в те ужасные дни. Боже мой, я не могла бы полюбить того, кто был таким жестоким.

Тереза подняла брови.

— А ты не находишь Энгуса жестоким?

Бонни покачала головой.

— Нет, — убежденно произнесла она. — Он иногда бывает деспотом, на все это можно изменить.

— Надеюсь, ты права, но, — Тереза усмехнулась, — жизнь с Патриком будет скучной, чего не скажешь о жизни с Энгусом.

— Потом посмотрим. Идем. Будем составлять список гостей?


Мелькали недели. Энгус проявлял очень мало интереса к свадебным приготовлениям и жил своей обычной жизнью. Он занимался новым домом на набережной. Дом какое-то время пустовал, и Энгус купил этот огромный особняк за наличные, оформив покупку за сорок восемь часов. Он менял интерьер и строил огромный бассейн.

— Этот бассейн будет побольше, чем у Августины в Америке, — сказал он Зейкервелю.

— Соперник, сукин ты сын, — нежно ответил тот. — Все это делается для того, чтобы Бонни жила здесь в большей роскоши, чем если бы она осталась дома.

Энгус оскалил зубы в своей акульей улыбке.

— Я хочу, чтобы у нее было все самое лучшее. Вот посмотри на эту мозаику. Она подойдет для холла?

Зейкервель не ответил. Скоро Энгусу все наскучило.

— Делай, что хочешь. Я заберу Бонни. Поедем с ней на скачки.

— А ты думаешь, ей не надоедает сидеть с тобой, пока ты целыми днями ставишь на лошадей и играешь в азартные игры ночами?

— Нет. Она уже привыкла к этому. Она уже знает, как определить хорошую лошадь. К тому же, она никогда от меня не устает. — Он засмеялся. — А еще, я ужасно возбуждаю ее.

— Ах, да, — усмехнулся Зейкервель. — Все это время ты был хорошим мальчиком. Как долго это продлится?

— Бонни направляет и сдерживает меня. Она — то, что мне нужно.

Зейкервель внимательно посмотрел на Энгуса.

— Весь Лондон говорит, что ты покончил с распутной жизнью.

Энгус мрачно взглянул на друга.

— Я очень надеюсь на то, что изменился. Я чувствую, что когда женюсь, стану менее злым. Хотя не знаю. Надеюсь, что не буду чувствовать себя, как в ловушке.

Зейкервель положил руку на его плечо.

— Не вижу, отчего ты можешь чувствовать себя, как в ловушке. Бонни не из тех, кто сможет держать тебя на коротком поводке.

«Скорее будет по-другому», — эту мысль он оставил при себе. В конце концов Энгусу было несвойственно выражать сомнение или озабоченность, так что Зейкервель чувствовал себя спокойно после его признаний.

— Я взгляну на танцевальный зал. Ты хочешь оставить все это стекло на стенах?

— Тебе решать. Я ухожу. Не хочу заставлять Бонни ждать.

Бонни в самом деле стала каким-то экспертом в мире скачек. Она поняла, что азартные игры и скачки — неотъемлемая часть жизни Энгуса. Энгус знал, что большим удовольствием для Бонни будет неожиданная поездка или, как он это называл, «приключение». Они провели неделю в Париже, потому что Энгус захотел выследить одну картину, принадлежавшую какой-то старой французской проститутке. Бонни была заинтригована этим «приключением». За годы, проведенные отдельно от матери, ей никогда не приходилось видеть «темную» сторону жизни, которую они нашли в Париже.

Энгус преследовал свою цель с фантастическим рвением. Наконец, после многочисленных расспросов проституток в борделях, им дали адрес. Было три часа утра. Энгус настоял на том, чтобы пойти к старухе, у которой была картина. Холст поразил Бонни. Там, на заднем плане, растянувшись, лежала обнаженная женщина. Интимные части ее тела были покрыты густым черным волосом. Бонни посмотрела на старуху, которая явно была загипнотизирована Энгусом.

— Это вы? — спросила Бонни.

Старуха кивнула.

— Да. Много лет назад.

Энгусу не терпелось купить картину.

— Сколько вы за нее хотите?

Старуха колебалась.

— Вот, — сказал Энгус, — я даю вам девять тысяч франков. — Он протянул ей наличные.

Старуха безмолвствовала. Наконец она пробормотала:

— Монсеньор так щедр.

Энгус схватил картину и сделал Бонни знак, что они уходят.