— Отнеси его в кровать, — приказал Александр Макфирсон. — Я наказал его.

Джон взял мальчика на руки. Хотя ребенку было восемь лет, он был худеньким и легким, как пушинка. Джон принес мальчика в свою комнату.

— Скажи мне, — сказал Джон, — что твой отец делал с тобой?

Кровь сочилась из-под юбки мальчика. Ребенку было так больно, что он выл и стонал, а затем бросился на кровать.

Раздался стук в дверь. В комнату вошел Филипп Мактаггарт, кузен Александра.

— Я проходил мимо. С парнем все в порядке?

— Нет, ему нужен врач.

Филипп, заметив кровь, немедленно отправился звонить.

Старый доктор Роджерс был пьян, но менее чем обычно. Осмотрев Энгуса, он протрезвел.

— Мальчика изнасиловали, — сказал он. — Наверное, кто-то из слуг…

Он глянул на Джона. Джон смотрел в пол.

— Его нужно отвезти в больницу, — добавил доктор, — наложить швы. — Он помолчал. — Это очень серьезное преступление. Можно выдвинуть обвинение.

«Старый сумасшедший пропойца, — подумал Филипп. — Надо же, что сделал с собственным сыном».

— Нет, спасибо, доктор. — Они все трое знали, кто так жестоко изнасиловал мальчика. — Я… уезжаю в Лондон через неделю и заберу мальчика с собой. Джоан обожает детей, а своих у нас нет.

Доктор вздохнул: «Сначала умерла леди Макфирсон, теперь это…» Единственное, чего он хотел, — снять с себя ответственность.

— Я поговорю с Александром, — сказал Филипп и удалился.

Доктор собрал свою сумку.

— За мальчиком я пришлю машину скорой помощи. Я хочу наложить швы, пока действует обезболивающее, которое я ему дал. Я поговорю в больнице, чтобы не расползлись никакие слухи.

Старый Джон на всю жизнь запомнил яростные глаза ребенка, когда он мертвенно-бледный уезжал в Лондон. Теперь, через четверть века, тот же самый гнев гонял Энгуса по свету.

— Может, — пробормотал Джон, стоя над лордом Макфирсоном, — любовь молодой красивой девушки залечит его раны. — Он вздохнул.


Энгус следил за выражением лица Бонни, когда они в Лондоне пришли к нему домой. Девушка ожидала, что дом будет такой же, как и у Бартоломью, и была приятно удивлена тем, что здесь ее окружали комфорт и роскошь.

— Да, — сказал Энгус, заметив ее удивление, — в каждой ванной здесь есть свой душ.

Бонни сразу же полюбила дом и сад. Дом был построен еще во времена королевы Виктории дедушкой Филиппа Мактаггерта. Дедушка построил этот дом на деньги, которые заработал в Индии. Когда дом перешел Филиппу в наследство, он переделал интерьер, убрал нелепые ноги слонов, предназначенные поддерживать мокрые зонты и трости, кожаные пуфы, привезенные из Азии, громоздкую мебель. И все это из-за того, что обстановка раздражала его жену. К ее большому разочарованию Филиппу не удалось ничего сделать с зубчатыми башнями, которым позавидовал бы даже замок Драмосси.

Бонни засмеялась.

— Боже мой, это же смесь баварского чудовища и свадебного торта.

Уже через несколько минут после приезда Бонни была в саду. Она с удовольствием разглядывала лужайки и клумбы.

— А здесь есть огород? — спросила она мужчину, который полол траву.

— Да, мадам.

Энгус подошел к ней на лужайке.

— Бонни, это Бен. Он здесь с детства, а его отец был садовником до него.

Бен кивнул.

— Здравствуйте.

— Это мисс Фрейзер. Мы поженимся с ней весной.

Бен снова кивнул.

— Мир быстро меняется.

— Идем Бонни, я хочу показать тебе дом изнутри.

Они шли, держась за руки. Бонни оглянулась.

— Как только устроюсь, сразу же посмотрю огород.

— Хорошо, мисс Фрейзер, — сказал Бен.

Бонни улыбнулась Энгусу:

— Я люблю сады, — и описала оранжерею в Лексингтоне.

— Ну вот, — сказал Энгус, показывая ей светлые просторные апартаменты. — Это будет твоя комната, когда мы поженимся. — Он нахмурился. — Иногда по ночам я люблю быть один. — Бонни удивилась. — У меня головные боли, — объяснил он, — и я не выношу, чтобы кто-то был рядом со мной. В эти минуты я лежу, пока они не пройдут.

— Бедный Энгус, — сказала Бонни с нежным сочувствием. — И ничего нельзя сделать?

— Нет. Я везде был и все перепробовал.

«К счастью, — подумал он, — здесь хорошая звукоизоляция». Он не хотел, чтобы Бонни знала о его болезни.

Звукоизоляцию комнаты ему делал Зейкервель, и он был единственным человеком, который знал о его припадках и о том, что в детстве Энгуса изнасиловал отец. У Зейкервеля даже был с ним небольшой роман, и он знал Энгуса больше, чем кто-либо.

— Ты ведь ненавидишь женщин, Энгус, — сказал он ему однажды. — Почему бы тебе от этого не отказаться и не жить с мужчиной?

Энгус вспомнил про тот разговор только теперь, когда послышались шаги Зейкервеля, взбегавшего по лестнице.

— Бонни, дорогая, — он поцеловал ее в щеку. — Теперь, когда ты собираешься замуж за этого демона, я буду единственным человеком, которому будет позволено целовать твою руку. И все это потому, что он знает, что я безопасен.

Бонни усмехнулась. Она заметила, что Энгус всегда держит ее в поле зрения, даже несмотря на то, что они только неделю были вместе. Бонни вспомнила случай, который произошел по дороге в Лондон. Сев в поезд, какой-то молодой человек попытался вступить в разговор с Бонни.

— Занимайся своими делами, не суй сюда свой нос, — грубо отрезал Энгус. Позже, когда он пришел к Бонни в купе, чтобы пожелать спокойной ночи, она заметила его дурное настроение.

— Ты ему приглянулась, — сказал он.

— Ну и что? Мне-то он совсем безразличен.

У Бонни появилось странное ощущение силы и безопасности, когда Зейкервель сообщил о ревности Энгуса. «Он меня любит, и ему просто страшно подумать, что он может потерять меня. Наверное, Энгус привык к женщинам, которые все время обманывают своих мужей».

— Энгус, не волнуйся, что я могу тебя предать. Я никогда этого не сделаю, никогда. Ты веришь мне?

Он улыбнулся.

— Говорят, что женщинам нельзя доверять. — Его глаза блеснули.

— Ну, мне ты можешь доверять, — сказал Зейкервель. — А сейчас, Бонни, сосредоточься. Давай подумаем, что мы можем здесь… Энгус, мы с Бонни должны подумать, как привести эту комнату в порядок. Но что здесь делать?

Энгус засмеялся.

— Хорошо, думаю, я должен доверять моей любимой. Ладно, Зейкервель. Я только сделаю несколько телефонных звонков. Оставляю Бонни в твоих руках. Ну и получишь же ты, если вздумаешь настраивать ее против меня. Она ничего не будет слушать. Правда, дорогая?

— Конечно, — ответила Бонни с улыбкой.

Энгус поцеловал ее.

— Что мы будем делать с этой комнатой? — деловым тоном спросил Зейкервель.

Раньше это была спальня экономки, но потом Энгус переселил ее из дома в небольшую квартиру рядом с конюшней.

— Я не смогу слушать, как его жена будет кричать, — сказала экономка поварихе. Она уже всякого насмотрелась и наслушалась и хотела пожить спокойно. Тех слуг, которые пробовали во что-нибудь вмешаться, сразу же увольняли без предупреждения, а теперь, с потоком иммигрантов, готовых работать за мизерное жалованье, было трудно найти хорошо оплачиваемую приличную работу.

Энгус хорошо платил за молчание, но экономка не любила его, впрочем, как и другие женщины из прислуги. Мужчины же считали, что женщины, которые приходят к Энгусу, получают то, что заслужили. Разнесся слух, что будущая невеста Энгуса, молодая девушка-иностранка, понятия не имеет, во что она влипла. Экономка, миссис Тернер, была доброй женщиной, и она, устраиваясь в новой маленькой квартире, беспокоилась за Бонни.

Зейкервель тоже прикусил язык. Но ему хотелось, чтобы Бонни сошла с этой опасной тропы. Хорошо зная Энгуса, он мог ручаться, что тот не способен изменить себя.

— Какой ты представляешь себе эту комнату? — спросил он снова.

— Может, сделать из нее что-то типа гостиной и поставить кровать? Не думаю, что буду проводить здесь много времени. Это все из-за головных болей Энгуса. Он не выносит никого рядом, когда у него болит голова. Но, — она доверчиво посмотрела на Зейкервеля, — я думаю, что все головные боли прекратятся, как только мы поженимся. Ему необходима такая женщина, как я, которая готова посвятить свою жизнь ему и его детям.

Зейкервель бросил скептическое замечание:

— Энгус ненавидит детей.

— Он только так говорит. Он полюбит своих детей. Многие мужчины ненавидят детей, но стоит им взять своего ребенка на руки, как они сразу же влюбляются в него.

— Бонни, есть ли в твоих мечтах место для черных дней?

Девушка посмотрела ему в глаза.

— Нет, — твердо ответила она, — я не думаю о плохом. Если будешь думать о плохом, то все так и будет. — Она улыбнулась. — Я знаю, что у Энгуса пылкий нрав, но…

— Мягко сказано, — не выдержал Зейкервель.

— Я знаю, знаю. Но у него никогда не было дома и любимого человека.

— Бонни, у него было навалом женщин, и большинство из них пытались создать уютный дом и любовь.

— Да, но те женщины не могли сделать его счастливым, иначе он женился бы на какой-нибудь, ведь правда?

Зейкервель тяжело вздохнул.

— Никогда не спорь с женщиной, — сказал он. — Хорошо, Бонни, я буду молчать. Давай завтра отправимся выбирать мебель, если Энгус отпустит тебя.

Энгус был невероятно счастлив, что Зейкервель водит Бонни повсюду. В отличие от Гарри, который спал с Энгусом всего несколько раз, Зейкервель был не болтлив и предпочитал не обсуждать гомосексуальные наклонности Энгуса.

— Конечно иди, дорогая, — говорил он Бонни, желая ей спокойной ночи. — Делай все, что хочешь. Осталась еще неделя, а потом мы полетим к твоей бабушке.