Бонни улыбнулась ей.

— Я тоже. И меня часто запирали под замок. Но, в отличие от тебя, я стремилась получить степень бакалавра в психологии. А когда вернусь, хочу получить степень магистра, занять видное место в обществе.

— И ни одного мужчины у тебя не было?

— Нет. Я никого не встречала, никого, кто очаровал бы меня. Ты понимаешь, что я имею в виду? — Бонни сама вдруг удивилась, что говорит так откровенно. — Я имею в виду то, что все мужчины, которых я знала, казались мне детьми.

Тереза кивнула.

— Понятно. Вот скоро увидишь моего Генри. Он мой новый друг. Его отец — директор компании Шелл. У них полно денег, но мамочка говорит, что они не из нашего круга. Бедняжка. Она не может понять, что сегодня происходит в мире. Шестидесятые годы застали ее врасплох.

— Как приятно видеть тебя.

Бонни оглянулась и увидела леди Бартоломью, идущую к ним. Она была высокого роста, одета в скромный синий костюм с белой юбкой в складку. «Вот кому нужно быть монахиней», — подумала Бонни. Она встала навстречу хозяйке.

— Здравствуйте, леди Бартоломью.

— Зови меня Маргарет, — улыбнулась та, — мы ведь из одной семьи. Как поживает твоя дорогая бабушка?

— Очень хорошо. Она передает вам привет и маленькую посылку.

Тут леди Бартоломью заметила, что ее дочь растянулась на диване.

— Тереза, я тебе говорила тысячу раз, что дом — не конюшня. Леди не раскидывают так руки и ноги. Пожалуйста, сядь ровно.

— Ой, мамочка, — Тереза одернула коротенькую юбку, — времена изменились. Знаешь, вся эта ерунда о том, что делают леди, канула в прошлое.

Леди Бартоломью выпрямилась.

— Тереза, — сказала она ледяным голосом, — на самом деле ничего не меняется. Я родилась в другое время, но и у нас были люди, старавшиеся разрушить вековой уклад жизни. Войны не допустили этого. А сейчас все предсказывают социальную революцию. В Англии никогда не произойдет социальная революция, потому что рабочий класс знает свое место. Такие люди, как Хоскинс и Джонсон жизнь за нас отдадут, а мы никогда не перестанем о них заботиться.

Тереза скорчила лицо.

— Дело совсем в другом. Дело в тех смешных нормах, которые вы соблюдаете. И папа тоже. Ты этого не замечаешь?

Бонни в это время стояла и не знала что делать, пока две женщины спорили между собой.

— Именно наши нормы, — продолжала леди Бартоломью, — сделали Британию центром великой империи, и из-за того, что никто у нас не подумает сделать их менее строгими, страна придет в себя через несколько лет. Вот увидишь. — Она повернулась к Бонни. — Извини, дорогая. Я обычно не веду разговоров на темы религии или политики. Мы считаем, что это личное дело каждого.

— Ты забыла упомянуть о сексе, — фыркнула Тереза.

Леди Бартоломью бросила на дочь холодный взгляд:

— Тереза, проводи Бонни в ее комнату и переоденься к ужину.

— Идем, Бонни. — Тереза встала. — Пойдем наверх. Пока, мама.

Тереза направилась к двери, Бонни за ней. Собаки зашевелились и последовали за хозяйкой.

— Мне бы не хотелось быть кроликом, за которым гонятся такие псы, — заметила Тереза. — Вот мы и пришли, — она распахнула дверь.

Морган первым вбежал в комнату и прыгнул на широкую дубовую кровать. Бонни осмотрелась.

— Ой, какая она старая!..

— Ванная внизу, — сказала Тереза, отзывая собак. — Я приду за тобой в половине восьмого.

У Бонни заныло в желудке. Ее предупреждали о том, как едят англичане. Дома она привыкла ужинать в шесть вечера. «Неважно, — успокоила она себя. — Мне не терпится познакомиться со старомодной английской кухней: ростбифом и йоркширским пудингом».

А пока Бонни спустилась в ванную. Комната произвела на нее отталкивающее впечатление: все в ней было выложено некрасивым зеленым кафелем, и даже пол застлан зеленым линолеумом. В ней было сыро и сумрачно. Бонни осторожно наклонилась и повернула один из медных кранов. Ничего не произошло. Затем она подошла к раковине и открыла кран с горячей водой. Вдруг раздалось шипение, бульканье и вой труб, от которого, казалось, затрещали стены. После этого тонкая струйка воды побежала в ванну. За компанию потекла вода и в раковину. Бонни отказалась от ванны и решила пока просто умыться.

Вернувшись в комнату, девушка надела длинное розовое платье. Из чемодана достала маленькое бриллиантовое ожерелье и собрала волосы на затылке.

— Еще не готова? — с грохотом открыв дверь, спросила Тереза. На ней было свободное пестрое платье с воланом внизу.

— Идем. Папе не понравится, если мы опоздаем к шерри.

Бонни пошла вслед за Терезой. Морган, который лежал на кровати, как мертвый, решил не спускать с Бонни глаз. Он встал и пошел вниз по лестнице следом за Бонни.

— Я пригласила всю семью на ужин, чтобы познакомить тебя, — сказала Маргарет. Она была в сопровождении двух девочек.

В гостиной был только лорд Бартоломью. Он уставился на Бонни так, как будто перед ним стояло привидение.

— Боже мой, Маргарет, она же вылитая жена Малкольма.

Маргарет засмеялась.

— Бонни, тебе придется смириться с мнением Саймона, — сказала она. — Он считает, что род Фрейзеров вечен.

Саймон Бартоломью редко проявлял интерес к молодым девушкам. Подруги его дочери были суетливы, глупы и очень сильно душились. Единственная женщина, которая действительно его интересовала, так это его жена, а из предметов женского рода — его лодка «Леди Лак», пришвартованная в гавани Чичестера.

Его жена — великолепная наездница и меткий стрелок. Мужчине нельзя желать лучшего. Но глядя на Бонни, которая шла к нему, он подумал, что она настоящее чудо. Девушка плыла к нему, как лодка, подгоняемая ветром, а в ее синих, как океан, глазах можно было утонуть.

— Добрый вечер, — сказал он, — добро пожаловать к нам.

— Боже мой, — хихикнула Тереза, — ты вскружила отцу голову. Никогда не слышала, чтобы он так ласково обращался к кому-нибудь кроме собак.

Саймон явно пожалел, что позволил себе такую сентиментальность. Сентиментальность — это только для слуг, так его учили. Прокашлявшись, он осадил свою дочь.

— Четыре года, проведенные в монастыре, не отразились на твоих манерах. Проследи, чтобы Бонни налили шерри.

Тереза вспыхнула. Ее отец правил всей семьей, и ему казалось, что именно так должен себя вести истинный глава католической семьи. Тереза единственная восставала против его железных правил.

Но Саймон Бартоломью приветствовал уже свою дочь Паулину, приехавшую сюда с Френсисом, мужчиной, с которым она жила.

— Что это за молодой человек, который может явиться на обед в сандалиях? — пробормотал он и быстро поцеловал дочь. — В конце концов, я и так стал не слишком требователен к женским платьям, да и мужчинам теперь не приходится надевать фрак.

Френсис пожал руку тестя с притворным радушием. На самом деле старик вселял в него страх. Саймон оставался Фрейзером до корней волос. Светловолосый, он своей фигурой напоминал опоры Тауэрского моста. Сидя целыми днями в конторе адвоката, имея дело со сложными международными контрактами, проводя много времени в одном из самых знаменитых литературных клубов в Лондоне, он отрастил себе солидное брюшко.

Следующей приехала Мэри. «О господи, — подумал Саймон, — и этот марксистский карлик!» Он надеялся, что Мэри послушается советов матери и не будет говорить нелепостей за ужином. Поцеловав Мэри, он намеренно отказался пожать руку карлика. Ни разу за два года, которые его дочь жила с этим человеком, он не мог заставить себя произнести его имя — Сирил. Сирил — еврейское имя.

В то время, когда Саймон еще учился в школе, у них был один такой парень. Саймон помнил этого прилизанного маленького мальчишку и как его дразнили «обрезанный». Мальчик жаловался своему отцу, который постоянно одаривал школу кругленькой суммой. Католическая школа святого Грегори была не такой богатой, как, скажем, Итон или Хэрроу. И руководство школы пошло на уступки: еврейскому мальчику разрешили поменять веру.

Про все это Саймон думал, глядя на Сирила. Тот съежился под тяжелым взглядом старика.

Затем Сирил повернулся к Бонни и стал задавать ей вопросы об американском президенте.

— Боюсь, я не разбираюсь в политике, — ответила девушка.

Мэри, стоявшая рядом с Сирилом, фыркнула:

— Не волнуйся. Многие люди в нашей стране не знают имени премьер-министра. Но однажды все это изменится. Люди восстанут против буржуазии.

Бонни прервала ее:

— А мы разве не буржуазия? Ты, я?

Мэри густо покраснела, затем засмеялась:

— Тебе не обязательно быть одной из них. — Она жестом указала на родителей. — Ты можешь быть одной из нас.

Но начать вербовать Бонни ей помешал шумный приезд четырех братьев. Бонни была изумлена. Все физически крепкие, высокие, светловолосые. Бонни показалось, что в комнату ворвалась четверка разъяренных Морганов, только в человеческом облике. Они заполнили собой всю комнату. Маргарет тщетно пыталась успокоить «мальчиков», как она их называла, несмотря на то, что им было под тридцать. Вдруг Мэтью, старший сын, который считался любимчиком матери, заметил Бонни, стоявшую у камина.

— Вот она, Лука, — сказал он.

Все братья кинулись к ней. Маргарет представила их.

— Родив трех девочек я отчаялась думать, что у меня будет сын, и пообещала Богу, что назову мальчиков, если они у меня родятся, именами апостолов. Господь наградил меня четырьмя. Это Мэтью, это Марк, а те двое — Лука и Джон. А потом, — Маргарет перевела рассеянный взгляд на Терезу, — через семь лет Господь подарил нам Терезу.

Джон улыбнулся Бонни:

— Теперь, когда я вижу, что ты не дикая американка, я приглашаю тебя на вечеринку в пятницу.