Артур наклонил голову, как будто хотел отстраниться, но я сделала вид, что не замечаю этого. Ты этого хотел, мой ангел, разве нет? Разве я перехожу границы приличий, поглаживая твою шею и перебирая пальцами прядки волос на шее?

— Животных, — повторил он фальшиво-естественным тоном. Ага, теперь ему приходится скрывать свои чувства, теперь он в моих руках! Теперь он должен включиться в игру, правила которой буду устанавливать я. Часто делали так с подружками: кокетничали с несимпатичными парнями, чтобы потом со смехом прикалываться над ними. Ольга быстро выросла из таких развлечений, но мне они еще не надоели. Только ведь Артур не был несимпатичным.

С романтическим вздохом я съехала по спинке скамейки вправо и положила голову ему на плечо.

— Какой вечер, какое море… — прошептала задыхающимся голосом.

— А ты капризная девчонка, — иронически буркнул он.

— Знаю, — передвинулась так, чтобы послать ему нежный взгляд, как будто он сказал самый прекрасный комплимент. — Знаю, поэтому меня все так любят.

— Все тебя любят? — спросил с недоверием. Актером был гениальным. Совсем как я. — Все? И где же эти счастливцы сейчас?

— Не могу же я вздыхать при звездах со всеми…

— Ах, да-да-да…

Он запнулся, потому что я приподняла его подбородок, повернула голову и заглянула ему в глаза. Эти ангельские… эти дьявольские глаза были совсем рядом.

— Но я не люблю, когда кто-то позволяет себе слишком… — заговорил он, все больше очарованный моей прелестью.

— Позволяет? Слишком? — прошептала я чуть хриплым голосом, почти касаясь губами его подбородка.

Улыбнулся, с трудом скрывая, как ему нравится это "слишком". А у меня вдруг так пересохло горло, что я не смогла продолжать шепот, боясь, что начну скрипеть и каркать, как ворона. Это означало, что я вот-вот забуду, что хотела всего лишь пошутить, только поиграть… Но не могла же я молча скалить зубы, поэтому попыталась дотронуться губами до уголка его губ. Чувствовала непреодолимое желание ощутить вкус его ангельских… дьявольских… его губ.

Артур слегка отстранился:

— Тебе только семнадцать.

— Ну и что? — кажется, даже с пересохшим горлом я говорила вполне мило. — Тем более, что мне восемнадцать.

Мы почти касались друг друга губами.

— Через сколько месяцев будет восемнадцать? Через полгода?

Я была потрясена такой сменой его настроения на "родительски-опекунское".

— Тогда чего ты от меня вообще хочешь? — не смогла сдержать злости.

— Я? От тебя? — изумление его было безмерным.

— Да! Ты! От меня! Сначала демонстрируешь, что я для тебя все равно что воздух, еле-еле киваешь мне, а потом предлагаешь учить меня, проводишь со мной время. Сначала играешь со мной, а потом начинаешь поучать! Не понимаю тебя, понятно?

Я выпрямилась и с достоинством отодвинулась от него:

— Можем возвращаться, ведь тебе этого хотелось!

— И все же, сколько тебе еще ждать восемнадцатилетия?

Я отвернулась и посмотрела в черную бездну. Море ночью — сплошное черное пятно.

— Ну хорошо, четыре месяца. И что теперь? Идем в гостиницу?

— Нет, поговорим.

Нет, на это у меня не было желания. Ничего не изменится, ни одно слово не поможет, если его сердце твердое, как алмаз. Закрыла глаза, усилившийся ветер развевал мне волосы. Какой у него спокойный, бархатный голос. Мне хотелось кричать, плакать и говорить одновременно. Но я только пошептала: "Идем в гостиницу" и сделала движение, как будто встаю.

— Подожди.

Его рука несильно сжала мою чуть повыше локтя.

— Не хочу говорить. — Я повернула голову и холодно посмотрела ему в глаза. — Не нужно. Я малолетка и соплячка. Все понимаю.

— Ничего ты не понимаешь.

— Вот как?

— Ничего.

Смотрел на меня своим многозначительным взглядом. Я же не собиралась добавлять в свой даже искорку теплоты. Так сидели не меньше минуты.

— Оставь меня в покое! — проворчала я со злостью и вырвалась от него.

— Ты ведешь себя, как ребенок.

— Это ты относишься ко мне, как к девчонке!

— А ты и есть девчонка.

— Тогда зачем со мной гуляешь? Зачем сюда привел? Найди себе взрослую тетю и даже не смотри в мою сторону!

Я вскочила на ноги и пошла прочь, дрожа, как в лихорадке. Как мне все это надоело! Каждый хочет тобой манипулировать, даже мальчишки. Изменяют — я прощаю, лгут — я прощаю, игнорируют — я прощаю… И этот туда же! Но все прошлые переживания не прошли даром, я теперь не так проста. Я не буду чьей-то марионеткой! Теперь я установлю границы и буду следить за ними!

6

Как я и думала, родители еще не вернулись со своего романтического ужина. Было им, конечно, куда приятнее. Они смотрели друг на друга, а не в календарь и документы.

— Тем лучше, — сказала я себе, хватая короткую бежевую ночнушку и направляясь в сторону ванной.

Лучше…

Потому что все летело у меня из рук. Сначала щетка для волос, которой я ударила себя по лбу. Потом раздавила шампунь и вымазала им ноги и тапочки.

Кое-как умылась и кинулась в постель. Даже Нику не удавалось взвинтить меня до такой степени… Ник сопляк по сравнению с Артуром… Вот, и я туда же — сопляк…

Но мой ангел ведет себя дьявольски непонятно. То я ему нравлюсь, то смеется и подшучивает. Да, конечно, такой, как он, вне конкуренции, все хотели бы познакомится с ним. Но я тоже не вчера родилась и не позволю собой крутить, как кошечкой Китти! У меня своя гордость и не позволю относиться ко мне, как к вещи. Как к вещи худшей из худших только потому, что мне еще ждать и ждать до осени знаменательной даты совершеннолетия! И вообще, с чего он взял, что к нему побежит каждая, как только он ее поманит.

Это были мысли многочисленные и разумные.

А одна неразумная умела затмить их: как очаровать его (или, более грубо, соблазнить) и доказать, что им тоже можно вертеть, словно марионеткой.

Этой мысли мне хватило надолго.

И только когда я оказалась на золотистом песке пляжа и подумала, что сегодня как раз половина нашего отдыха здесь, в голове зазвенел колокольчик тревоги, и реальность на время вытеснила мои воздушные замки. Еще только семь беззаботных дней и — возвращение домой.

Невольно посмотрела в сторону теплого, сияющего моря. Вон там, вдалеке, коралловые рифы. Возле них стояли яхты. Наверное, привезли туристов-ныряльщиков. Вот бы и…

За моей спиной раздалось громкое шебуршание, стук и вскрик. Это под одним из зонтов Вилли героически сражался с лежаком, который ну никак не желал раскладываться. Я посмотрела на шлепанцы в руках, бросила их на песок, всунула в них ноги и подошла к запыхавшемуся Вилли.

— Как дела?

— О, доброе утро, Мари… Уф…

— Не слушается?

— Наверное, поломался. Нужно попросить новый.

— А где твои?

— Амальхен и мама гуляют, а папа плавает на лыжах.

— Ух ты! А ты? Не захотел?

— Хотел, но дали на выбор: лыжи или акваланг. И то и другое безумно дорого.

Он махнул рукой на свой лежак и сел на свободный возле меня.

— Да, так вот, дали выбрать. А я так мечтал посмотреть на рифы под водой.

— Совсем как я.

— А ты почему сама? Где твои?

— А мои пошли в бассейн.

— Понятно, — он насупил белесые брови, как будто на что-то решаясь. — Послушай, Мари, сегодня возле бара будет дискотека. Ну, того бара, что на территории. Пойдем?

— Мы, вдвоем?

— Конечно! Будем пить колу, есть мороженое, а в конце я проведу тебя под самые двери.

Я засмеялась:

— Не знаю, не знаю. Мне всего семнадцать, можно ли в этом возрасте пить колу и есть мороженое?

Он улыбнулся в ответ:

— Знаешь, а я до сих пор очень люблю мороженое. Оно напоминает мне детство. Взрослым будешь всю жизнь, а детство такое короткое.

Эти слова меня почему-то поразили. Не было в них ничего похожего на вчерашний вопрос Артура: "А когда тебе исполнится?.." Но я вдруг подумала, что Вилли чертовски прав.

— Хорошо, я согласна. Мороженое, ледяная кола и танцы до упаду.

— Тогда зайду за тобой в восемь.

— Буду ждать тебя, мой Ромео.

Десятка два секунд он смотрел на меня, соображая, о чем это я. Потом вспомнил и оживился:

— До встречи, Джульетта.

Все это было хорошо, но что скажут мои родители?

Это я знала почти наизусть.

— Не знаю, не знаю, — сказала мама уже в сотый раз, хотя они как будто согласились, было полвосьмого вечера, и я накладывала на веки жемчужно-розовые тени. — Ты никого не знаешь и вообще…

— Но это же дискотека для туристов, а не для местных. В нашем баре. И я иду с Вилли, а Вилли ты видела каждый день и знаешь, какой он.

— Да, конечно… Не пей ничего.

— Ничего, кроме колы и мороженого, знаю. И Вилли тоже. Мы договорились.

— Не возвращайся поздно.

— Что значит — поздно? — Я замерла с полуоткрученной тушью для ресниц.

— До полуночи.

— Мама, это глупо. Дома я всегда возвращалась в два часа.

— У нас небольшой городок, все друг друга знают, и ты ходишь на дискотеку только в субботы.

— Можно подумать, что здесь я бегаю туда каждый вечер. Все будет на территории гостиницы. Вилли обещал доставить к самым дверям номера.

— Но и ты обещай мне не терять Вилли. И никаких глупостей!

— Мама, прошу тебя… Глупости с Вилли?

— Не с Вилли. Будь разумной.

— Я буду гением разума, — пообещала я, подчеркивая губы клубничным блеском. — Ой, кто-то стучит! Это Вилли. Пока, мама!

Как ошпаренная я выскочила из комнаты… и передо мной оказался не Ромео-Вилли, а как всегда потрясающе выглядящий мой ангел с дьявольской улыбкой. Смотрел на меня немного растерянно, а ведь это я должна была обалдеть от его появления у наших дверей. Я и обалдела, замерла, как соляной столб. А он что-то невнятно пробормотал, нервно пригладил волосы и посмотрел направо-налево. Потом выдавил из себя улыбку. Его смущенный вид подействовал на меня благотворно, я даже сумела вопросительно приподнять брови и сказать: